Трумэн немедленно встретился со своими советниками, в том числе Стимсоном и Бирнсом. Стимсон считал, что президенту следует принять японское предложение; это, записал он в своем дневнике, означало бы «выразить ту разумную, практичную точку зрения, что вопрос об императоре – мелочь по сравнению с отсрочкой победы в войне, которая уже у нас в руках»[3017]. Джимми Бирнс выдвинул убедительные возражения. «Я не могу понять, – сказал он, – почему мы должны идти на большие уступки, чем те, на которые мы были готовы пойти в Потсдаме, когда у нас не было атомной бомбы, а Россия еще не вступила в войну»[3018]. Как обычно, он думал о внутренней политике; согласие на условия Японии, предупреждал он, может привести к «распятию президента»[3019]. Министр ВМФ Джеймс Форрестол предложил компромиссное решение: президент должен сообщить японцам о своей «готовности принять [их предложение], но определить условия капитуляции так, чтобы осуществление намерений и целей Потсдамской декларации не вызывало никаких сомнений»[3020].
Трумэн согласился на такой компромисс, но составление ответа было поручено Бирнсу. Основные положения этого ответа получились намеренно двусмысленными:
Начиная с момента капитуляции власть императора и японского правительства определяется верховным командующим союзных держав…
Император и Верховное командование Японии должны подписать условия капитуляции…
Окончательная форма правления будет установлена в соответствии с Потсдамской декларацией по результатам свободного волеизъявления японского народа[3021].
К тому же Бирнс не спешил с отправкой этого сообщения; он продержал его у себя всю ночь и отдал для передачи по радио и доставки через Швейцарию только на следующее утро.
По-прежнему пытаясь контролировать свои военно-воздушные силы, Стимсон предложил на утреннем заседании в пятницу, что Соединенные Штаты должны приостановить бомбардировки, в том числе атомные. Трумэн так не думал, но частично изменил свое мнение к моменту встречи с кабинетом министров, которая произошла во второй половине того же дня. «Мы будем вести войну с той же интенсивностью, – пересказывает слова президента Форрестол, – до тех пор, пока японцы не согласятся на эти условия, но с той оговоркой, что атомных бомбардировок больше не будет»[3022]. Генри Уоллес, бывший вице-президент, ставший теперь министром торговли, изложил в своем дневнике причину, по которой президент изменил свою позицию:
Трумэн сказал, что приказал прекратить атомные бомбардировки. Он сказал, что мысль об уничтожении еще 100 000 человек слишком ужасна. Ему не нравится идея убивать, как он сказал, «всех этих детишек»[3023].
Это ограничение чуть не опоздало. Тем же утром Гровс доложил Маршаллу, что ему удалось ускорить производство на четыре дня, и отправка плутониевого заряда и запала для второго «Толстяка» из Нью-Мексико на Тиниан планируется на 12 или 13 августа. «Если в процессе производства, перевозки на театр военных действий или после прибытия туда не возникнет непредвиденных осложнений, – осторожно сказал он в завершение, – бомба должна быть готова к применению в любой благоприятный с точки зрения погоды момент после 17 или 18 августа»[3024]. Маршалл сказал Гровсу, что президент запретил дальнейшие атомные бомбардировки, кроме как по его прямому распоряжению, и Гровс решил отложить отправку, а Маршалл согласился с этим решением.
Японское правительство получило ответ Бирнса на предложение условий капитуляции вскоре после полуночи в воскресенье 12 августа, но гражданские и военные руководители по-прежнему продолжали свой безвыходный спор. Хирохито устоял перед попытками убедить его отказаться от высказанного ранее обещания капитулировать и созвал совет императорского семейства, чтобы заручиться поддержкой принцев крови. Японский народ еще не слышал об ответе Бирнса, но знал о переговорах о мире и напряженно ждал. Писателю Юкио Мисиме это напряжение казалось сюрреалистическим:
Это был наш последний шанс. Говорили, что следующим в очереди [на атомную бомбардировку] будет Токио. Я бродил по улицам в белых рубашках и брюках. Люди уже дошли до предела отчаяния и теперь спешили по своим делам с радостными лицами. Шли секунды, и ничего не происходило. У всех был вид радостного возбуждения. Мы как будто всё сильнее накачивали игрушечный воздушный шар, уже раздутый до предела, и всё ждали: «Сейчас лопнет? Сейчас лопнет?»[3025]
10 августа командующий стратегической авиацией Карл Спаатс отправил Лорису Норстаду телеграмму с предложением «применить третью атомную бомбу… по Токио», так как считал, что это произведет полезное «психологическое воздействие на руководителей государства»[3026]. С другой стороны, ему не нравилось продолжение массированных бомбардировок зажигательными бомбами; «я никогда не был сторонником разрушения городов как такового с уничтожением всех жителей», – записал он в своем дневнике 11 августа. 10 августа он отправил на задание 114 В-29; 11 августа он отменил вылет в связи с плохой погодой и собственными сомнениями, а после этого ограничил операции «только атаками военных целей с визуальным наведением или в условиях, чрезвычайно благоприятных для бомбардировки вслепую». Американские метеорологические самолеты, летавшие над Токио, больше не подвергались обстрелу зенитной артиллерии; Спаатс считал такое положение дел «необычным»[3027].
Вечером 13 августа заместитель начальника Генерального штаба японского флота, тот самый человек, который задумал и организовывал в предыдущем году атаки камикадзе, усилившие непонимание и негодование американцев относительно японского образа действий, ворвался на совещание руководителей государства со слезами на глазах и предложил «план гарантированной победы»: «пожертвование 20 000 000 жизней японцев в особой атаке [камикадзе]»[3028]. В документах не уточняется, имел ли он в виду, что 20 миллионов японцев должны напасть на соединенные силы союзников с камнями и бамбуковыми копьями.
Решение вопроса подтолкнули многочисленные листовки, разбросанные на следующее утро с В-29. Агитационные бомбы засыпали остатки разрушенных улиц Токио переводами ответа Бирнса. Хранитель государственной печати понимал, что такая огласка еще более ожесточит военных против капитуляции. Он немедленно отнес листовку императору, и незадолго до 11 часов этого утра, 14 августа, Хирохито созвал своих министров и советников в императорском бомбоубежище. Он сказал им, что видит в ответе союзников «проявление мирных и дружественных намерений противника» и считает его «приемлемым». Об атомной бомбе он прямо не упоминал; даже это ужасающее чудовище померкло на фоне общих невзгод страны:
Мне невыносима мысль о продолжении страданий моего народа. Продление войны принесет смерть десяткам, возможно, даже сотням тысяч человек. Вся страна будет обращена в пепел. Как же в таком случае смогу я исполнять волю своих августейших предков?[3029]
Он поручил министрам подготовить императорский рескрипт – официальный эдикт, – который он сможет лично объявить народу. По закону чиновники не были обязаны выполнять это распоряжение – власть императора лежит вне юридической структуры правительства, – но они были связаны более древними и глубокими обязательствами и взялись за работу.
Тем временем Вашингтон начинал проявлять нетерпение. 13 августа Гровса запросили о «готовности Ваших пациентов и оценке сроков, в которые могут быть осуществлены их перевозка и размещение»[3030]. Стимсон рекомендовал отправить на Тиниан ядерные материалы для третьей бомбы. Маршалл и Гровс решили подождать еще день или два. Трумэн приказал Арнольду возобновить зажигательные бомбардировки. Арнольд все еще надеялся доказать, что ВВС могут выиграть войну; он распорядился о полномасштабном налете с использованием всех имеющихся на Тихоокеанском театре военных действий В-29 и любых других бомбардировщиков и собрал более тысячи самолетов. Самолеты сбросили 5,4 тысячи тонн фугасных и зажигательных бомб и уничтожили половину города Кумагаи и одну шестую Исезаки, убив еще несколько тысяч японцев, в то самое время, когда сообщение о капитуляции Японии шло через Швейцарию в Вашингтон.
Первый намек на капитуляцию достиг американских баз на Тихом океане по радио, в виде сводки новостей японского агентства Домеи, в 2:49 дня 14 августа – в Вашингтоне было 1:49 ночи.
Молния! Молния! Токио, 14 августа. Стало известно, что вскоре будет обнародовано послание императора с согласием на условия Потсдамской декларации[3031].
Бомбардировщики вылетали и после этого, но в конце концов бомбардировки в этот день прекратились. Во второй половине дня Трумэн объявил о согласии японцев на условия капитуляции. В последний момент в Токио была предпринята попытка военного мятежа – убийство высокопоставленного офицера, провалившаяся попытка похитить граммофонную запись императорского рескрипта, кратковременный захват одной из дивизий Императорской гвардии, фантастические планы переворота. Но верность императору одержала верх. 15 августа император обратился по радио к плачущему народу; 100 миллионов его подданных никогда раньше не слышали высокого, старомодного голоса «Священного журавля»: