К тому времени, когда Сцилард начал слушать новый радиоприемник Мориса Голдхабера, чешское правительство ввело в Судетской области полномасштабное военное положение, но в то же время предложило этому региону автономию на условиях, превосходивших требования Судето-немецкой партии. Под влиянием этих событий британский премьер-министр Невилл Чемберлен предложил Гитлеру встречу. Гитлер с готовностью согласился. Он пригласил премьер-министра в Берхтесгаден. Меньше всего на свете он стремился к урегулированию чехословацкого вопроса. Он велел судетским нацистам ужесточить требования. 16 сентября Чемберлен, ехавший на поезде из Мюнхена, услышал по радио их экстремистскую прокламацию: требование немедленного присоединения к Германскому рейху. Вернувшись в Лондон 17 сентября, он рекомендовал согласиться на такую аннексию: Гитлер, по его словам, «был настроен воинственно»[1086].
«Английский и французский кабинеты, – пишет Черчилль, – были в то время похожи на две стиснутые перезрелые дыни, в то время как больше всего был нужен блеск стали. Лишь в одном все они были согласны: с чехами не нужно консультироваться. Их нужно поставить перед совершившимся фактом решения их опекунов. С младенцами из сказки, брошенными в лесу, обошлись не хуже этого»[1087]. Два правительства решили, ссылаясь на «важные условия безопасности»[1088], что Чехословакия должна уступить Германии все свои области, в которых доля немецкого населения составляет более 50 %. Франция имела договорные обязательства перед Чехословакией, но решила их не выполнять. Оказавшись под угрозой изоляции, 20 сентября маленькая республика капитулировала.
Англо-французские предложения предусматривали предоставление немецкоговорящим областям, которые они определяли, права на самоопределение. Гитлер согласился на такое самоопределение на встрече с Чемберленом 16 сентября. Теперь[1089] на Рейне, в пригороде Бонна Бад-Годесберге, рядом с Ремагеном, состоялась новая встреча рейхсканцлера с премьер-министром. Гитлер ужесточил свои требования. «Он сказал мне, – докладывал Чемберлен в палате общин немедленно после этой встречи, – что никогда, ни на мгновение не допускал мысли о том, что я смогу вернуться и заявить, что принцип [самоопределения] был принят»[1090]. Гитлер хотел, чтобы чехи согласились на его условия без самоопределения к 28 сентября – иначе он начнет вторжение. Однако Чемберлен сообщил палате общин, что не считает, что Гитлер намеренно вводил его в заблуждение. Вождь нацистов также сказал премьер-министру, что «это его последнее территориальное притязание в Европе и что у него нет желания включать в рейх народы других рас, кроме германской»[1091].
Чехословакия мобилизовала полтора миллиона человек. Франция провела частичную мобилизацию своей армии. Британский флот был приведен в состояние боевой готовности. Одновременно с этим, возможно, шла тайная борьба между Гитлером и германским Генеральным штабом, который сопротивлялся любому дальнейшему скатыванию к войне. В результате получилась бы патовая ситуация, но Чемберлен снова пошел на уступки. Слово «умиротворение» было тогда названием популярной политики и еще не обрело своего уничижительного звучания.
«Как ужасно, фантастично, невероятно, – заявил премьер-министр, обращаясь к британскому народу по радио вечером 27 сентября, накануне срока поставленного Гитлером ультиматума, – что мы должны рыть окопы и примерять противогазы из-за ссоры, происходящей в далекой стране между людьми, о которых мы ничего не знаем!» Он вызвался «приехать в Германию и в третий раз». Он назвал себя «до глубины души человеком мира»[1092]. Одновременно с этим он отправил Гитлеру письмо с предложением о новой встрече, и на следующий день фюрер согласился его принять. Вечером 29 сентября Чемберлен, французский премьер-министр Эдуар Даладье, Муссолини и Гитлер встретились в Мюнхене. К 2 часам утра четыре руководителя пришли к соглашению о том, что вывод чешских сил из Судетской области должен быть произведен в течение десяти суток, начиная с 1 октября, без самоопределения судетских немцев. Затем по предложению Чемберлена они с Гитлером встретились один на один и дополнительно договорились «рассматривать подписанное прошлой ночью соглашение… как символ желания обоих наших народов никогда более не воевать друг с другом»[1093]. Перед отъездом из Мюнхена фюрер уединился с Муссолини и обсудил с ним участие Италии в будущем вторжении на Британские острова[1094].
Чемберлен улетел домой. Он зачитал совместную декларацию толпе, собравшейся встречать его в аэропорту. Вернувшись в Лондон, он помахал этой декларацией из окна верхнего этажа резиденции премьер-министра. «Во второй раз из Германии на Даунинг-стрит привезен почетный мир, – сказал он многочисленным слушателям, стоявшим на улице. – Я верю, что это мир для нашего поколения»[1095].
На следующее утро, когда возле Кларендонской лаборатории в Оксфорде собралась группа ученых-беженцев, обсуждавших Мюнхенское соглашение, к ним подъехал Фредерик Линдеман. Черчилль назвал раздел Чехословакии равнозначным «полной капитуляции западных демократий перед угрозой столкновения с нацизмом»[1096]. Линдеман, бывший доверенным советником Черчилля, испытывал к этой сделке такое же отвращение. Один из беженцев спросил его, не думает ли он, что Чемберлен припрятал что-то за пазухой. «Нет, – рявкнул Профессор, – скорее наложил в штаны»[1097].
После этого Линдеман получил телеграмму:
Пока развивался этот кризис, Сцилард и Голдхабер нашли время написать статью о серии экспериментов с индием, которые они начали в Англии в 1937 году; Голдхабер завершил их перед отъездом в Соединенные Штаты вместе со своим студентом из Австралии Р. Д. Хиллом. Сцилард думал, что индий может быть кандидатом на возбуждение цепной реакции, но результаты экспериментов показали, что радиоактивность индия, которая казалась Сциларду перспективной, порождается реакцией нового типа, неупругим нейтронным рассеянием без захвата или потери нейтронов. Сцилард был обескуражен. «По мере расширения моих знаний о ядерной физике, – говорил он впоследствии, – моя вера в возможность цепной реакции постепенно ослабевала»[1099]. Если бы обнаружилось, что и другие виды излучения также порождают радиоактивность индия, не производя нейтронов, то у него не осталось бы кандидатов на умножение нейтронов и ему пришлось бы отказаться от своей веры в процесс, который он по-прежнему называл «лунным миражом». Этот последний эксперимент должны были провести его друзья в Рочестерском университете в штате Нью-Йорк, куда он должен был поехать в начале декабря[1100].
Когда Отто Ган открыл номер Comptes Rendus за сентябрь 1938 года, он испытал настоящий шок. В журнале была напечатана вторая часть проведенного Кюри и Савичем исследования таинственной 3,5-часовой активности урана; наиболее спорный вывод, содержавшийся среди многочисленных догадок этой статьи, гласил: «В целом свойства R 3.5h соответствуют свойствам лантана, отделить от которого этот изотоп невозможно без фракционирования[1101]»[1102].
Кюри и Савич полагали, что активность R 3.5h можно по меньшей мере частично отделить от лантана. По-видимому, им не приходило в голову, что вещество, кристаллизующееся из раствора, может быть другим радиоактивным элементом с близким периодом полураспада, а 3,5-часовой лантан может оставаться в растворе. Они все еще не могли поверить – как не мог поверить никто другой, – что бомбардировка урана может приводить к возникновению элемента, расположенного в периодической системе за тридцать пять мест от урана. Канадский радиохимик, бывший тогда в Далеме, вспоминает реакцию их немецкого критика: «Легко представить себе, насколько поражен был Ган… Он сразу же заявил, что такого просто не может быть, что Кюри и Савич чрезвычайно сильно заблуждаются»[1103].
Несмотря на свою угрозу Жолио, высказанную в мае, Ган еще не повторил работы Кюри и Савича. Теперь он передал выпуск Comptes Rendus Фрицу Штрассману. Штрассман изучил французскую статью и предположил, что у этой неразберихи может быть физическая причина – смешение двух радиоактивных веществ в одном растворе[1104]. Он сказал об этом Гану. Ган рассмеялся – такой вывод казался маловероятным. С другой стороны, его стоило проверить. Пока в Европе разгорался чехословацкий кризис, два исследователя занимались в мирном Далеме бомбардировкой урана. Они использовали лантановый носитель, чтобы осадить редкоземельные элементы вроде актиния (если таковые будут), и бариевый носитель, чтобы осадить щелочноземельные элементы вроде радия (если таковые будут). Вещества-носители позволяют выделить из материнского раствора те несколько тысяч атомов дочерних веществ, которые образуются в результате нейтронной бомбардировки. Химически сходное дочернее вещество, которое можно выявить по его характерному периоду полураспада, заполняет свободные места в кристаллах носителя при образовании этих твердых веществ с регулярной структурой в процессе химического осаждения и, таким образом, выводится из раствора. По тому, какому именно носителю удается вывести из раствора дочернее вещество, можно понять, к какой части периодической системы оно принадлежит. После этог