Собрание, казалось, колебалось. Сам Цицерон говорил очень двусмысленно, давая понять, что он очень охотно присоединился бы к мнению Цезаря.[592] Но поднялся Катон, чтобы выступить против Цезаря, и сделал это с такой силой, так настоятельно требовал для поддержания уважения к власти вынести смертный приговор, что все умы были увлечены, и смертная казнь была утверждена.
Цицерону не оставалось ничего более, как взять заговорщиков из различных помещений, в которых они были заключены, и оте ести их в Мамертинскую тюрьму, где рабы, исполнявшие обязанности палачей, задушили бы их. Но непримиримые консерваторы предложили тогда торжественно сопутствовать Цицерону в этом мрачном обходе по городу вплоть до тюрьмы: это было бы демонстрацией закона и порядка перед глазами мятежной столичной черни, которая морально вся была участницей заговора.
Отправились все сенаторы, за исключением немногих, в числе которых был Цезарь во главе, при выходе из сената встреченный угрозами группы всадников. Рим смотрел, как проходит этот странный и торжественный кортеж палачей, состоявший из всей знати, богатых финансистов, зажиточных купцов, примиренных на одно мгновение, и ведомый консулом, которого по исполнении приговора толпа проводила до его дома среди аплодисментов и горячих оваций. Правосудие было совершено, а несколькими неделями позднее Катилина, который мог вооружить только несколько тысяч человек, был побежден и убит при Пистории в Этрурии.
Цицерон думал, что благодаря этим энергичным мерам он остановил революционный бич, нависший над Италией. Он забыл свои сомнения и колебания. В действительности же, если так быстро одержали победу над этой крупной общественной опасностью, то лишь потому, что Италия вовсе не желала восставать. Она, правда, казалась расположенной к кассации долгов, с которой начал Катилина, так как считала ее легкой и мирной, но когда мало-помалу на груди этой политической агитации образовался маленький революционный заговор, скорее благодаря роковой последовательности событий, чем вследствие ясного и обдуманного проекта, Италия оставила и даже прокляла это предприятие.
Революционное поколение междоусобной и гражданской войны, поколение Сатурнина, Мария, Суллы, Карбона, Сертория, сошло со сцены, а в новом поколении произошла, правда, в менее крупных размерах, та же перемена, как в революционной Европе девятнадцатого столетия после 1870 г. Увеличилось богатство, а вместе с ним благосостояние, наслаждения, культура. Жизнь сделалась утонченной. Образовалась многочисленная зажиточная буржуазия, не знавшая более военного ремесла. Привыкли к более приятной и более широкой жизни. Население сделалось более робким, более нерешительным, более желающим порядка и мира. Средняя буржуазия различных классов Италии, буржуазия торговая, спекулирующая, жадная до цивилизации, наслаждений, богатств, владевшая полями, домами, рабами, ведшая торговлю и старавшаяся разбогатеть всеми средствами, не имела ничего против того, чтобы не платить своих долгов, раз удобный закон освободил бы ее от этой скучной обязанности; но она вовсе не хотела ради этого, устроив революцию, рисковать своими имуществами, надеждой на будущие наслаждения и своей жизнью. Земельные собственники особенно сделались врагами междоусобных войн, потому что они всюду возделывали виноградные лозы, оливковые и фруктовые деревья, которые приносили плоды только после долгих лет роста и уничтожение которых во время войн причиняет убыток гораздо больший, чем уничтожения жатвы, повторяющейся каждый год.
XVIВозвращение Помпея и процесс Клодия
Осада Иерусалима и суббота. — Взятие Иерусалима. — Помпей в храме. — Реакция в Италии после заговора Катилины. — Политический индифферентизм высших классов. — Римский пролетариат и коллегии ремесленников. — Народная партия становится партией пролетариата. — Борьба Цезаря с реакцией. — Разочарования, беспокойство и долги Цицерона. — Характер Помпея. — Клодий и святотатство на празднике Воnае Deae. — Возвращение Помпея. — Процесс Клодия. — Цицерон, Клодий и Теренция. — Оправдание Клодия. — Цезарь и его кредиторы. — Его отъезд в Испанию. — Тит Лукреций Кар и его поэма.
Помпей тем временем стоял под Иерусалимом; во время осады этой маленькой столицы маленького еврейского народа он и его офицеры могли наблюдать необычайные явления. Город, ворота которого отворил Гиркан, был легко взят; но часть народа засела в храме и выдерживала там отчаянную борьбу. Этот храм был построен на господствующем над городом холме и окружен укреплениями с очень высокими стенами. Помпей должен был привезти из Тира осадные орудия и приказал построить машины, между тем как иудеи с ожесточением бросали в солдат стрелы и камни; наконец, пришлось организовать долгую и трудную осаду. Скоро, однако, заметили удивительный факт: периодически, через каждые семь дней, осажденные, как бы пораженные оцепенением, позволяли римлянам строить свои машины и не бросали ни стрел, ни камней.
Помпей спросил Гиркана, объяснившего, что всякий седьмой день бывает суббота, день, в который закон принуждает верующих воздерживаться от всякой работы, и что горячие поклонники простирают свою ревность до того, что даже не защищаются.[593] Помпей велел своим солдатам работать только в субботние дни и мог таким образом в три месяца легко построить башни на высоту стен и произвести приступ. Фавст, сын Суллы, первый взошел на стены, но защита была ожесточенной и резня ужасной.
Когда Помпей с таким трудом овладел храмом, он пожелал осмотреть его весь, до самых отдаленных святилищ, куда мог входить только один первосвященник. Напрасно искал там он статую или картину, изображавшую божество. Он удивлялся странному седьмисвечнику, к которому евреи, казалось, имели большое почтение, золотому столу, огромному запасу благовоний для церемоний и хранившимся в подземельях сокровищам, которые должны были служить вознаграждением римской армии за ее труды. Но бог Библии дал тогда самое сильное доказательство того могущества, страх перед которым должен был распространиться так далеко в мир: один из всех восточных богов, он заставил римского генерала уважать свое золото. Помпей, вероятно, остановился, пораженный перед этим странным фанатизмом, и не осмелился завладеть сокровищами.[594]
В Палестине Помпей был встречен посольством египетского царя, явившимся выразить ему почтение, предложить крупную сумму денег и сделать странное предложение двинуться со своими легионами в Египет на помощь царю для победы над мятежниками, восставшими несколько времени тому назад.[595] Обеспокоенный проектами Красса и Цезаря, отчаявшись добиться своего признания царем со стороны сената, Птолемей Авлет старался этим поступком привлечь на свою сторону Помпея. Если Помпей согласится на это и поможет ему восстановить порядок в своем царстве, то он так скомпрометирует себя в его пользу, что по возвращении в Рим должен будет защищать его дело перед сенатом, чтобы доставить ему титул друга и союзника римского народа. Тем не менее эта политика, одновременно хитрая и дерзкая, имела несколько опасных сторон, потому что Птолемей рисковал также отдать свое царство римлянам. Что стал бы он делать, если римский генерал, вступив в его царство, откажется уйти оттуда и подчинить его Риму? С Лукуллом эта опасность была бы серьезной. Но Птолемей имел дело с Помпеем, т. е. с человеком более благоразумным, чем он того желал. Помпей, вероятно, боялся, вступив в Египет, раздражить много лиц в Риме: прежде всего тех, которые не хотели признавать Птолемея, партию, противившуюся завоеванию Египта; потом также котерию, стремившуюся к этому завоеванию, т. е. Красса и Цезаря. Он взял деньги, но учтиво отклонил приглашение. Потом он объявил Палестину вместе с Ке-лесирией римской провинцией, наложил на Иерусалим подать, дал звание первосященника Гиркану и, уводя с собой пленником Аристо-була, возвратился в Понт.[596]
Между тем Италия оправилась от ужаса перед последними событиями, но как она изменилась в несколько месяцев! Заговор Катилины не был страшной опасностью, но его оказалось достаточно, чтобы смешать классы, партии, умы у всех и ускорить конец той могущественной народной партии, сторонницы умеренных реформ, вождем которой был Помпей в 70 г. Осмелев от крупного успеха репрессий и от поддержки массы всадников, пользуясь общественным страхом, который возбудили преувеличенные рассказы о заговоре, воображая, что это состояние умов продолжится навсегда, консервативная партия сделалась бандой диких рекционеров. Самые крайние в ней, во главе которых стояли Катулл и Катон, легко стали господствовать над умеренными и хотели довести до конца свою победу, раздавив народную партию и превратив процессы, начатые против соучастников Катилины, в обширное систематическое преследование своих врагов. Момент казался удобным.
Помпей был далеко; Метелл Непот, присланный им в Рим, не был выдающейся личностью. Красс, испуганный заговором, поспешил удалиться от интриг и опасностей народной партии, во главе которой остался один Цезарь, дискредитированный, ослабленный, презираемый. Буря, успокоившись на минуту, готова была разразиться с необычайной силой над его головой. Что случилось бы с ним, если бы он был слишком чувствительного темперамента и сделался слишком деликатным благодаря аристократическим предрассудкам или моральной совестливости? Но Цезарь сделался совершенным политиком, решительным, без колебания и разборчивости. Он не поколебался ускорить эволюцию демократии, начатую уже 4 или 5 лет тому назад, и сделал из нее грубую, боевую партию черни.