Глава четвертаяБухарская мусульманская республика
К лету 1920 года существование Бухарского эмирата стало все сильнее раздражать Фрунзе. Несмотря на опасения Москвы, он предпочел военное разрешение вопроса, и в конце августа Красная армия под его руководством вторглась в ханство и свергла эмира с престола. Боясь, что непосредственная аннексия Бухары вызовет возмущение у Британии, Москва решила установить там «народную советскую республику» во главе с Бухарской коммунистической партией (БКП). Для этого прежнюю БКП, основанную в 1918 году и состоявшую в основном из туркестанцев и татар, которые имели лишь косвенное отношение к Бухаре, реформировали, принудительно объединив с более многочисленной партией младобухарцев. Таким образом, у власти в республике, возникшей в водовороте русской революции, оказались младобухарцы. Бухарская Народная Советская Республика (БНСР) оказалась недолговечной и занимает неясное место в современной истории Средней Азии. Советская историография создала общее представление о БНСР как о промежуточном образовании, необходимом для перехода от «народного» к «социалистическому» этапу развития революции, когда Коммунистическая партия выводила народ на более высокий уровень идеологической стабильности и политической мобилизации и вызволяла из лап проводников неправильного или извращенного политического сознания. Так история БИРС превратилась в повествование о переходном периоде, незавершенности и отклонении от курса, целиком выдержанное в советских категориях[234]. Западные исследователи также описывают республику как переходное образование от протектората к полному включению в состав Советского государства [D’Encausse 1981; Becker 1968]. Однако в контексте эпохи и с привлечением бухарских источников БНСР предстает в совершенно ином свете. В Бухаре обстоятельства привели к политической власти джадидов[235]. БНСР стала их попыткой осуществить, зачастую в безнадежных условиях, программу мусульманских реформ, радикализированную революцией, и создать национальную республику. Бухарская Народная Советская Республика гораздо сильнее укоренилась в дискурсах мусульманского обновленчества, чем марксизма-ленинизма; это была мусульманская республика.
Интеллектуальная родословная БНСР восходит к дискуссиям в поздней Османской империи. Как я уже отмечал ранее, османские образцы с начала XX века имели для бухарских реформаторов особое значение. Судьбоносное решение бухарских благотворителей отправить группу юношей на учебу в Стамбул открыло новые каналы культурного влияния и создало в Бухаре отдаленный уголок османского политического мира. Теперь же русская революция неожиданно дала реформаторам возможность претворить свою программу в жизнь. Рассматриваемое в этом свете, явление БНСР предоставляет нам редкий случай взглянуть на политические последствия послевоенного мусульманского обновленчества с присущим последнему взаимовлиянием реформ и революции, ислама и нации. Не была Бухарская Республика и простым историческим курьезом. Она сыграла значительную роль в торжестве тюркизма в Средней Азии. Именно в БНСР выкристаллизовалось представление о Бухаре как о тюркском государстве. Младобухарцы сделали узбекский язык официальным государственным языком и принимали политические меры, преобразившие национальный ландшафт Средней Азии.
Младобухарцы в изгнании
Три с половиной года между Февральской революцией и вторжением в Бухару Красной армии явились периодом стремительного и радикального изменения мировоззрения бухарских реформаторов. Поражение в апреле 1917 года (см. главу 2) привело к их массовому исходу – сначала в русский анклав Каган, а затем по большей части в Туркестан. Айни был перевезен в Каган и там госпитализирован. В конце того же года он уехал в Самарканд и проживал там почти до конца жизни. Фитрат к августу был уже в Самарканде, где стал редактором газеты «Хуррият» («Свобода»), основанной Бехбуди. В то время как реформаторы – которые теперь стали называть себя младо бухарцами (Ёш Бухоролик-лар) – пытались привлечь к вмешательству в бухарские дела внешние силы, эмир воспользовался революционным хаосом для достижения максимальной независимости от России. До конца 1917 года он укрепил свою поддержку среди консервативных улемов и полностью отстранил от политической жизни джадидов, конфискуя имущество бежавших и преследуя оставшихся.
Младобухарцы надеялись, что Ташкентский совет выступит против эмира вопреки желанию Временного правительства. На деле же получилось, что Ташкент опередил события. В марте 1918 года, преисполнившись самомнения после разгрома Коканда, председатель Ташкентского Совнаркома Ф. И. Колесов явился в Каган и объявил младобухарцам, что через пять дней собирается вторгнуться в Бухару. 17 марта младобухарцы спешно сформировали «революционный комитет», составивший ультиматум, который Колесов должен был вручить эмиру. При всей дерзости этого документа (эмиру давалось 24 часа на то, чтобы принять условия, в противном случае ему угрожали вторжением), в нем выдвигались на редкость умеренные политические цели:
В Бухаре учреждается Национальное Собрание [Миллий мажлис], которое формируется по принципу народовластия, а до учреждения Национального Собрания все полномочия по руководству над чиновниками и судьями, казной и войсками, кроме Эмира, переходят в руки Младобухарцев. А Эмир по закону народовластия станет конституционным монархом и будет подотчетным перед Национальным Собранием[236].
Во всей Российской империи уже несколько месяцев бушевали социальные потрясения и господствовал политический радикализм, а младобухарцы по-прежнему стремились к конституционной монархии.
Ультиматум не достиг цели, и военная авантюра Колесова закончилась крахом. Алим-хан тянул время; после некоторого колебания он пообещал разоружить свои войска и пригласил для наблюдения за разоружением делегацию. Делегация, состоявшая из 25 человек, ночью была перебита, а части подкрепления разрушили железнодорожные пути и прервали телеграфное сообщение с Туркестаном. Войска Колесова безуспешно обстреливали Бухару, пока не закончились боеприпасы, после чего в большом беспорядке отступили. 19 марта Колесов запросил мира, который был подписан 25 марта в Кызыл-тепе[237]. Хотя договор оказался выгоден для Советов, все же эмир временно избавился от угрозы советского нападения. В течение следующих двух лет он действовал как суверенный правитель, впервые выпустил бумажные деньги, установил дипломатический контакт с Афганистаном и британцами в Иране и Закаспии, усилил преследование оппозиции. Для младобухарцев Колесовский поход обернулся полной катастрофой, поскольку это событие позволило эмиру направить гнев своих подданных на реформаторов, которых он называл предателями и отступниками, ничем не отличающимися от большевиков. По словам одного придворного, «после окончания войны с большевиками и заключения мира, [мы] объявили войну джадидам, внутренним врагам. Джадидов хватали на улицах, в торговых рядах и в их собственных домах, отводили в высочайший Арк и без всякого допроса убивали. <…> [А] их дворы, земли, имущество и богатства забирали в пользу государства. Бывали случаи, когда человек не мог заступиться за другого и доказать, что тот не джадид. Если случайно кто-нибудь скажет: „Я знаю этого человека, он не джадид“, то хотя говорил это он на основании поведения, поступков и мусульманских обычаев, этого человека тоже убивали вместе с тем [кого он защищал]»[238]. Каган был слишком близок к Бухаре, чтобы младобухарцы чувствовали себя в безопасности, поэтому многие из них бежали в Ташкент, который к маю 1918 года стал главным центром их деятельности. В дальнейшем изгнание преобразило политические горизонты младобухарцев, привив им непреодолимую ненависть к эмиру и увлечение революцией как средством осуществления перемен.
Младобухарцы прибыли в Ташкент как раз в тот момент, когда Кобозев открыл мусульманам доступ в новые органы власти. Эмигранты нашли поддержку в самых разных сферах. Ташкентский старогородской исполком и Туркомнац выдавали многим младобухарцам разрешения на проезд по всей Советской России[239], а Народный комиссариат труда оказывал материальную помощь (группа из 47 эмигрантов получила три швейные машины «Зингер», что позволило им создать портновскую «трудовую коммуну»)[240]. Разумеется, жизнь в изгнании была полна конфликтов и взаимных обвинений; в конечном счете эмигрантская община раскололась на несколько групп. Фитрат, прибывший в Ташкент весной, и Усман Ходжаев именовали себя «представителями бухарского народа» (Бухоро халцининг вакиллари)[241]. Вторая группа, возглавляемая братом Усмана Ходжаева Атовуллой, в мае объявила себя Бухарской социал-революционной партией (Бухоро Ижтимоюн-Инкилобикт партияси)[242] а третья группа в главе с Ф. Г. Ходжаевым стала называть себя революционными младобухарцами (Инкилобчи Ёш Бухороликлар). В 1919 году вторые и третьи объединились под последним названием. Ни одна из эмигрантских группировок не имела большого сходства с ташкентскими большевиками, несмотря на то что их ключевые фигуры очень скоро приступили к налаживанию связей с Москвой. В октябре Ф. Г. Ходжаев, М. Мансуров и его сын А. М. Мухиддинов уже находились в Москве в качестве представителей «Младобухарского комитета», а их приверженность революции была подтверждена советскими ведомствами Ташкента. В Москве бухарцы в основном поддерживали контакт с представительством Туркестанской Советской Республики, которое создало Отдел по бухарским делам, но помимо этого быстро установили связи с партийной иерархией и различными комиссариатами, в том числе Наркоматом иностранных дел