Поэтому сопротивление слепому повиновению, будь то повиновение Богу (как в Ш.) или традиции (как здесь), само по себе благо. Кутлуг поступал так сознательно: сказано, что, даже будучи учащимся бухарской медресе, он «тоже проявлял независимость, свободолюбие, которых не было у его друзей» и которые еще больше выкристаллизовались благодаря московскому образованию [Б: 3–4]. Ныне он находит у Бедиля критику таклида (подражания) вполне местного происхождения. «Бедиль против подражания, против того, чтобы люди во всем следовали тем, кто выше их; он желает выступать против этого. Он говорит: “Подражание [эргашмок\, заложенное в человеческой природе, – это разбойник на пути истины”» [Б: 13]. «Бедиль – враг подражания [тацлид]; он доверяет только своей совести [виждон]» [Б: 16]. Послушание ограничивает человеческую изобретательность и, что, возможно, намного важнее, препятствует прогрессу нации. Эта центральная для всего творчества Фитрата проблема возникает и в середине «Бедиля». На вопрос, какое значение имели гуманистические взгляды Бедиля для бухарцев, Кутлуг отвечает: «Если бы вы посетили Европу в последние два столетия и увидели чудеса и могущество Его Высочества Человека [уазрат-и инсон], то уразумели бы, что имел в виду Бедиль» [Б: 22]. Далее он спрашивает: «Должны ли мы подчинять себе силы природы и развиваться, как европейцы? Если должны, то возможно ли это? Если возможно, то при каких условиях? Как можно устроить наше общество?» [Б: 23][634]. Ни на один из этих вопросов, утверждает Кутлуг, нельзя ответить, подражая традиции. Благо нации требует освобождения от ограничений, накладываемых традицией.
Эти три работы, взятые в совокупности, знаменуют собой важный переломный пункт в интеллектуальной траектории Фитрата. Менее чем за десять лет до этого, между 1914 и 1916 годами, Фитрат написал краткую историю ислама, панегирик Пророку и руководство по поведению, в котором Коран рассматривался как руководство к спасению. Эти работы идеально вписывались в традицию мусульманского обновленчества. Произведения 1923–1924 годов – это прямая критика ислама. Как выясняет Почомир (и подтверждает Сатана), Бог – мошенник, «его угрозы вымышленные… [его] рай мнимый» [Ш: 19].
Вообще вера – это проблемный вопрос, а «его высочество человек [уазрат-и инсон]», обладающий способностью к познанию, – единственное мерило. Хотя «Бедиль» демонстрирует очевидную преемственность вопросов, с самого начала преобладавших в творчестве Фитрата, тон его становится резче, возникает проблема человеческой воли. В двух других произведениях Фитрат исследует новую территорию, выходя далеко за рамки антиклерикализма и подступаясь к критике самой религии. Однако этот поворот к неверию имел мало общего с большевистским антирелигиозным мышлением. Новые горизонты, открывшиеся благодаря русской революции, несомненно, повлияли на эволюцию Фитрата, однако в конечном счете она была обусловлена скорее радикализацией мусульманской реформистской мысли, чем какими бы то ни было прямыми заимствованиями из советского атеизма. Критика Фитратом ислама в значительной степени имеет исламское происхождение.
Дальнейшее творчество Фитрата наглядно показывает, что его утрату веры нельзя объяснять просто эзоповой критикой советского строя, как пытались сделать некоторые ученые[635]. В 1928 году Фитрат написал краткую аналитическую работу о поэзии Омара Хайяма, которого изображает агностиком, обладавшим собственными представлениями о религии, но не имевшим возможности должным образом отстаивать свой агностицизм, поскольку он был придворным поэтом [Фитрат 19286; Фитрат 1929]. К данному времени Фитрат находился под сильным политическим давлением, и его неловкое оперирование марксистскими понятиями свидетельствует о попытках хотя бы частично избавиться от этого давления. Тем не менее он повторяет многие приемы «Бедиля», например нетрадиционное прочтение трудов классика среднеазиатской литературы, чтобы предъявить местный, хотя и неполноценный, источник религиозного скептицизма. Однако окончательно подтверждают неверие Фитрата несколько рассказов, написанных им для журнала «Худосизлар» («Безбожник»), недавно учрежденного печатного органа Союза воинствующих безбожников (см. главу 10), поскольку они не оставляют возможности для иносказательного толкования.
Первый из этих рассказов повторяет многие темы «Киёмата», излагая историю ночного вознесения Мухаммеда на небеса (ме-рож). Рассказчик засыпает в общественной бане, и ему снится, что он находится рядом с Мухаммедом, когда появляется архангел Гавриил, чтобы сопроводить его на небеса. Рассказчику удается спрятаться в крыле Гавриила и таким образом участвовать в вознесении в качестве безбилетного пассажира. По прибытии на небо Гавриил, на советский манер, обязан показывать свои документы на каждом этапе путешествия. Наконец, их вызывают к Аллаху, который скрывается за семьюдесятью пятью тысячами завес. Аллах гостеприимно встречает Мухаммеда, будто среднеазиатский купец, и разговор, происходящий между ними, абсолютно бессмыслен. Когда Мухаммед спрашивает Аллаха, какое у него любимое блюдо, и Аллах отвечает: рисовая каша, рассказчик не может сдержаться и обнаруживает себя, восклицая: «Господь, так какой смысл прятаться за столькими завесами, не выйдешь ли ты к людям, которые тебе нравятся, чтобы проявить величие и милость к ним и отведать вместе с ними рисовую кашу?» Рассказчика, разумеется, изгоняют, и он просыпается в бане [Фитрат 1928в].
Если в истории своего вознесения Мухаммед изображен недалеким мелким буржуа, то в «Зайде и Зайнаб» он предстает похотливым, вероломным ишаном. Здесь Фитрат пересказывает историю женитьбы Мухаммеда на разведенной жене своего приемного сына Зайда – эпизод, упомянутый в самом Коране[636]. Многие ранние мусульманские комментаторы истолковывали этот отрывок так, что Мухаммед был увлечен Зайнаб, когда она еще была замужем. Узнав об этом, утверждали они, Зайд предложил развестись с Зайнаб, но Мухаммед отказался, не поддавшись, таким образом, искушению. Брак все равно закончился разводом, Мухаммед в конце концов женился на Зайнаб, и уместность этого брака была подтверждена аятами, отменявшими практику усыновления в исламском праве. Это толкование с веками исчезло, и современные мусульманские комментаторы были склонны подчеркивать лишь «законодательное» значение эпизода и обходить молчанием историю искушения Мухаммеда[637]. Однако Фитрат использовал эту историю для того, чтобы сделать акцент не только на сексуальности Мухаммеда, но и на сущности его пророческого статуса. Рассказ начинается с разговора между многочисленными женами Мухаммеда, которые сердятся на него за то, что он самовольно выпускает аяты. «Ей-богу, Мухаммед лжет. <…> Клянусь Аллахом, Мухаммед обманывает людей!..» – говорят они [Фитрат 1928а]. Зайд и Зайнаб любят друг друга, но Мухаммед явно испытывает влечение к Зайнаб и однажды появляется в их доме «с похотью в глазах». Зайд предлагает развестись с Зайнаб, но Мухаммед отказывается: «Нет, нет, пусть твоя жена остается у тебя. Она мне не нужна, дитя мое». Но, продолжает рассказчик, «слова эти были произнесены с такой ловкостью, что Зайду не составило труда понять, что это сплошное лицемерие». Зайд возвращается домой подавленный, и ему снится, что он умер и не попал в рай из-за женитьбы на женщине, которую желал Мухаммед. На следующий день он разводится с Зайнаб, на которой Мухаммед сразу же женится, и новый аят очень кстати легализует ситуацию. Другие жены Мухаммеда возмущены: «Бог Мухаммеда без колебаний послал ему еще один аят в помощь»[638], – говорит одна из них. Словно самой истории было недостаточно, Фитрат добавил в конце от своего имени: «Таким образом один из “лучших пророков” Бога, когда ему было под шестьдесят, обманом развел молодую женщину с ее молодым мужем и сам женился на ней»[639].
История Зайда и Зайнаб долгое время была разменной монетой для проповедников и светских критиков ислама и широко применялась в антиисламской полемике. Однако Фитрат пришел к ее пересказу другим путем, через самостоятельное чтение ранних исламских источников. В другом рассказе из «Худосизлара» Фитрат, пересказывая историю ангелов Харута и Марута (ниспосланных для искушения народа Вавилона), пространно цитирует Табари (ум. 923) и Замахшари (ум. в 1143/44), чтобы продемонстрировать нелогичность и внутренние противоречия историй, к которым в исламской традиции относятся с большой серьезностью [Фитрат 1928 г]. По сути, Фитрат использует здесь тот же прием, что и в «Бедиле»: буквальное прочтение источников из исламской традиции с целью опровергнуть их. В «Зайде и Зайнаб» Фитрат, конечно, многое добавляет от себя, но его соображения носят в высшей степени подрывной характер, поскольку Мухаммед не просто изображен распутником, но его аяты (то есть сам Коран) являются своекорыстными плодами его воображения[640]. После этого от ислама мало что остается.
В отличие от цикла работ 1923–1924 годов, сочинения Фитрата для «Худосизлара» нельзя объяснить антисоветизмом. Можно лишь сказать, что он написал их, чтобы навести глянец на свои революционные заслуги и отразить множившиеся нападки на себя (см. главу 12). Публикации в «Худосизларе», по-видимому, являлись для старых джадидов необходимостью, способом продемонстрировать свою лояльность новому строю, но не все, кто печатался на его страницах, делали это с таким удовольствием. Айни, например, опубликовал пару рассказов о двуличии местных ишанов, которые могли бы появиться и в дореволюционной джадидской прессе