[туй]»[926]. Историки[927]принимали эти заявления за чистую монету и на их основании пришли к заключению о слабости Советов в Средней Азии. Ясно, что партийное руководство и ОГПУ были весьма невысокого мнения о местных кадрах, но делать из этого недоверия вывод об абсолютной недееспособности последних неправильно. Наступление осуществлялось преимущественно силами узбеков. Комиссии из трех членов, которые закрывали школы и конфисковывали их имущество, состояли из местных жителей, даже если сопровождавшие их врачи неизменно были европейцами. Опыт кампании против мечетей и мазаров свидетельствует о том, что местные кадры не так уж и боялись противостояния. То ли из-за революционного энтузиазма, то ли из желания продемонстрировать свою власть многие из них без угрызений совести шли в наступление на соседей, а также на обычаи и традиции своего общества. При всей своей сплоченности местное общество не было застраховано от потрясений, которые терзали его более десяти лет.
Глава двенадцатаяК советским порядкам
В каком-то извращенном смысле Хамзе повезло погибнуть от рук толпы. Убийство превратило его в мученика и обеспечило ему репутацию революционера и литературного светила, которой он не вполне заслуживал. Через несколько недель после его смерти кампания против «старой интеллигенции» вновь активизировалась и в следующем году завершилась крупной чисткой узбекской интеллигенции. Будь Хамза жив, он вполне мог бы оказаться среди жертв. С другой стороны, 1929 год явился поворотным моментом, принесшим с собой огромные изменения во всем СССР, поскольку партия предприняла новую революцию, на этот раз сверху, чтобы видоизменить революционное государство. В ноябре, когда Сталин провозгласил 1929-й «годом великого перелома», эпоха 1920-х с ее возможностями и динамизмом завершилась. В Узбекистане эта трансформация обладала местной спецификой. Через несколько месяцев после убийства Хамзы Таджикистану был присвоен статус союзной республики, равной Узбекистану. Оседлое мусульманское население Средней Азии было разделено по этническому принципу и официально оформлено как две отдельные нации. Восторжествовал национальный принцип под эгидой Советов. Однако национальный принцип имел и советские пределы. В период с конца 1929 по начало 1931 года была осуществлена чистка национальной интеллигенции Узбекистана, оставившая за собой выжженную землю. Это событие возвестило о завершении культурной революции предыдущего десятилетия, поскольку трансформировало культурную жизнь, существовавшую на протяжении большей части 1920-х годов, и изменило характер культурной деятельности. В сочетании с уничтожением исламских институтов, описанным в главе одиннадцатой, чистка означала, что в Средней Азии практически не осталось альтернатив советской власти. К 1931 году Средняя Азия была существенным образом трансформирована. В последней главе подводятся итоги этих процессов.
Уничтожение альтернатив
Процесс этот не был однолинейным и методичным. Весной 1929 года у партии возникли опасения, что наступление на мечети, мазары и паранджи может привести к «мятежам». Она приостановила худжум и попыталась снизить темпы закрытия мечетей, однако передышка была кратковременной. Уже к осени по всему Советскому Союзу развернулась коллективизация. Целью новой кампании было подчинение села и распространения контроля государства на сельское хозяйство. Она породила много насилия. Радикальная попытка коллективизации земельных угодий и домашнего скота подвергла социальные связи проверке на прочность. В донесениях ОГПУ говорилось о «террористических актах» баев и лишенцев против батраков и бедноты, а также представителей советской власти. Однако куда чаще земледельцы всех слоев собирались на массовые демонстрации, требуя отмены новых повинностей и налогов, освобождения арестованных, сворачивания хлопковой программы и позволения «жить по шариату»[928]. Волнения нередко перерастали в вооруженные восстания, что дало ОГПУ повод воскресить понятие «басмачество»[929]. К 1931 году войска Красной армии и ОГПУ были привлечены к участию в полномасштабных операциях по подавлению беспорядков. В Туркменистане нескольким группам восставших туркменских и казахских кочевников, вооруженных преимущественно винтовками, противостояли танки, пулеметы и воздушные бомбардировщики[930]. Одним из факторов, поспособствовавших этому, была афганская гражданская война 1929 года, поскольку она вытеснила многих бывших басмачей, бежавших в начале десятилетия в Афганистан, обратно на советскую территорию. Происходило и обратное движение, так как в годы коллективизации произошел массовый исход кочевников и дехкан в Китайский Туркестан, Афганистан и Иран. Точную их численность, как обычно, установить трудно, но речь шла о десятках тысяч. Вдобавок к этому вернулся голод. За несколько лет до коллективизации упали относительно зерна цены на хлопок. Теперь, в 1929–1930 годах, хлеб исчез из магазинов. Весной 1929 года ОГПУ сообщало, что у хлебных магазинов Хорезма и Ферганы собираются очереди минимум из 400 человек[931]. (В Казахстане коллективизация, сопровождавшаяся насильственным оседанием кочевников, разумеется, привела к полномасштабному голоду, который обернулся для казахского населения демографической катастрофой[932].) После нескольких мирных лет Среднюю Азию снова залихорадило.
Однако в эти беспорядки уходила корнями и более глубинная трансформация региона. Коллективизация коренным образом преобразовала Среднюю Азию. Параллельно с ней на селе происходил процесс отказа от паранджи[933]. На протяжении всего десятилетия продолжали закрываться мечети и мазары, лишая ландшафт мусульманских черт и сокращая объем имеющих хождение исламских знаний. Помимо этого коллективизация непосредственно способствовала закреплению в регионе хлопковой монокультуры. «Хлопковая независимость» являлась основной целью первой пятилетки, и именно Средняя Азия была призвана обеспечить советское государство как можно большим количеством хлопчатника. Хлопок стал доминировать над всеми политическими и культурными проблемами Узбекистана. Уже в 1928 году комсомол начал организовывать «дни хлопка» – праздники для дехкан [Мирхўжаев 1929]; партия провозглашала хлопок своей честью[934]; пропагандисты объявили, что «борьбе за хлопок» отводится центральное место не только в пятилетием плане, но и в строительстве социалистической культуры и даже что она является одной из составляющих борьбы с религией [Қодиров 1929: 3–9]. Ответственность за заготовку хлопка центр возлагал в первую очередь на Средазбюро и КПУз. В мае 1930 года Сталин велел обеим организациям отложить на неделю отъезд своих делегаций на предстоящий XVI Съезд партии, чтобы устранить отставание посевной кампании хлопка, «так как сев хлопка важнее, чем своевременное прибытие на съезд»[935]. К середине десятилетия коробочка хлопчатника прочно утвердилась в качестве символа республики и ее главного опознавательного знака[936].
Исследователи склонны подчеркивать неустойчивость советской власти в Средней Азии в 1930-е годы. Я бы возразил, что торжество хлопководства доказывает обратное. Хлопок являлся показателем того, что советское государство подчинило себе Среднюю Азию. Конечно, подчинение это было основано скорее на уничтожении альтернатив, чем на создании стабильных институтов, но отрицать уничтожение – институтов, элит и альтернативных политических программ – нельзя. В 1931 году Средняя Азия была уже совсем другой, чем в 1917-м. И хотя ОГПУ и партия продолжали опасаться пагубного влияния эмигрантов и иностранных разведок, реальность расходилась с этими опасениями. Среднеазиатская эмиграция была крайне незначительна и не обладала ни экономическими ресурсами, ни политическим влиянием. Мустафа Чокай поселился в городке Ножан-сюр-Марн под Парижем, откуда возглавил единоличную кампанию по сохранению дела Туркестана в Европе. Он читал лекции и широко публиковался, однако его влияние легко преувеличить. Первоначально Чокай печатался в российской эмигрантской прессе, но русская зарубежная община быстро ополчилась на его «национализм», и в 1929 году он стал издавать из собственного дома журнал «Ёш Туркистон» («Молодой Туркестан»). Еще одним эмигрантским и издательским центром был Стамбул, где с 1927 года под редакцией Усмана Ходжа-оглы (Коджаоглу) выходил журнал «Ени Тюркистан» («Новый Туркестан»). Однако быстро возникли почти неизбежные в любой эмигрантской общине разногласия, рассорившие Чокая с Коджаоглу и Тоганом и зачастую приводящие к неприглядным раздорам[937]. Основанная в Бухаре в 1921 году организация «Туркистон миллий бирлиги» (ТМБ) продолжала существовать в эмиграции, но ни она, ни кто-либо из ее вождей не имели связей с Средней Азией, не говоря уже о влиянии на развитие событий в регионе[938]. И хотя польская разведка установила контакты с эмигрантскими лидерами в рамках своей стратегии на обострение национальных проблем в СССР, Средняя Азия оказалась вне поля зрения большинства иностранных держав. Интерес Великобритании, если она его и проявляла, испарился после стабилизации ситуации в Афганистане в 1923 году, тогда как в Турции Мустафа Кемаль Ататюрк сделал краеугольным камнем своей политики отрицание ирредентистских притязаний и уж во всяком случае не желал жертвовать хорошими рабочими отношениями с советским государством. К 1931 году Средняя Азия для всего остального мира канула в Лету. Среднеазиатские эмигранты не представляли собой сколько-нибудь значительной силы. В 1939 году «пленарное заседание» членов ТМБ, проживавших в Европе, проходило в гостиничном номере в Берлине, и присутствовали на нем всего пять человек