И тогда я воззвал к тому, к чему еще надеялся воззвать.
Грянул гром, и небо осветилось и стало ярким, как озеро лазурной ртути. Я увидел на мгновение, как она стоит там, за пределом вод в сердце темного острова — я увидел Кати, всю в белом, и наши глаза встретились, и она произнесла мое имя, но ничего больше, потому что снова грянул раскат и вместе с ним тьма окутала остров и фигуру, стоящую на утесе с полупротянутой рукой. Кажется, это был я сам.
Когда я проснулся, то едва мог сообразить, что все это могло бы значить. У меня была одна гипотеза, но очень приблизительная. Хотя я пытался проанализировать ее, но тем не менее никакой ценности в ней не обнаружил.
Некогда я создал Остров Мертвых. Это была нелегкая работа, особенно если учесть, что я мыслю в основном в формате книжной иллюстрации. Так вот, всякий раз, когда мне думается о смерти, а это бывает часто, два видения сменяют друг друга в моем воображении. Первое — Долина Теней, большая, темная долина, бравшая начало меж двух серых скальных выступов среди ранних сумерек и постепенно все темневшая и темневшая, пока она не превратилась во тьму межзвездного пространства, и вы смотрели в нее, полную и беспросветную, без звезд, комет, метеоров — без ничего.
Второе — это сумасшедшая картина Беулина «Остров мертвых». То место, что я видел во сне. Из этих двух мест Остров Мертвых более зловещий. Долина Теней содержит какой-то намек на умиротворение. Это, очевидно, мне только кажется, потому что я так до конца и не создал Долины, проливая ручьи трудового пота над каждым нюансом и выверяя каждую ноту эмоционального звучания. Но в самом центре планеты, которая иначе могла бы быть настоящим Эдемом, я много лет тому назад возвел к небу скалы, Острова Мертвых, и с тех пор это воспоминание горело в моем сознании и за прошедшие годы я сам стал его частью настолько же, насколько оно стало частью меня. И эта часть меня обращалась ко мне теперь единственным возможным способом, отвечая на своего рода молитву. Это было как бы предупреждение, я чувствовал это, и кроме того, Остров Мертвых был еще намеком, зацепкой, которая со временем может обрести большой смысл. Проклятье, символы так же хорошо скрывают, как и указывают!
Кати, она видела меня, так сплелась ткань сна, и, значит, может быть надежда…
Я включил экран. Световые спирали вращались по и против часовой стрелки над и под невидимой точкой прямо по моему курсу, — это были звезды, но только видимые с моей стороны, с изнанки пространства. И пока я висел там, а Вселенная проплывала мимо, я чувствовал, как десятилетние слои мира, обволакивающие мою душу, затлели и начали выгорать. Человек, которым я так долго старался стать, умер, а другой человек по имени Шимбо из Башни Темного Дерева, он же Громотворец, все еще жил.
Я смотрел на звездные волчки с благодарностью, с чувством печали и гордости, как человек, проживший предназначенную ему судьбу и почувствовавший, что, возможно, ему выпадет другая.
Немного погодя, водоворот неба всосал меня в свой темный центр, где таился сон, прохладный и без сновидений, спокойный и мирный. Совсем как Долина Теней, наверное.
Прошло недели две, прежде чем Лоуренс Дж. Коппер привел «Модель-Т» к благополучному завершению полета на Альдебаран-5, который по имени своего первооткрывателя зовется также Дрисколлом. Две недели прошло внутри «Модели-Т», хотя сама фаза не заняла времени вообще. Не спрашивайте, почему. У меня нет сейчас времени написать целую книгу. Но реши вдруг Лоуренс Коппер повернуть обратно и направиться к Вольной, он смог бы еще две недели наслаждаться гимнастикой, чтением и интроспекциями, и вполне вероятно, что прибыл бы назад в тот же день, когда Фрэнсис Сандау покинул планету, но только не утром, а после полудня. Несомненно, вся живность пришла бы в неописуемый восторг. Но он такого решения не принял, впрочем, вместо этого он помог Сандау обстряпать одно дельце, связанное с вересковым корнем, чего ему особо не хотелось, но, пока он изучал части головоломки, которую обнаружил, ему приходилось выдерживать конспирацию. Быть может, это были части нескольких головоломок, перемешанные между собой. Кто знает?
Я нарядился в белый тропический костюм и надел солнцезащитные очки, потому что в желтом небе проплывало лишь несколько оранжевых облачков и солнце низвергало на меня тепловые волны, разбивавшиеся о пастельные плиты тротуара, откуда поднималось ровное тепло мелких брызг. Я въехал на своей взятой напрокат машине-скользанке в колонию художников этого города, который назывался Миди. Место это было слишком хрупким, пестрым и слишком приморским, на мой вкус. Почти все его башни, шпили, кубы, овоиды, которые люди называют домами, конторы, студии и мастерские были выстроены из особого вещества, называемого стеклит, который можно было сделать прозрачным, с любым оттенком, или непрозрачным, любого цвета — путем простого контролируемого взаимодействия. Я искал улицу Нуаж (по-французски это означает туча), располагающуюся у самой линии прибоя, и проехал через весь город, постоянно менявший свой цвет, напомнив мне фигурный мармелад — малиновый, земляничный, вишневый, лимонный и так далее — со множеством ягод и фруктов внутри.
Я нашел нужное мне место. Адрес был старый, но Рут была права. Здесь многое изменилось, и очень. Раньше это был один из последних оплотов, противостоящих надвигающемуся мармеладу, поедавшему город. Это было в те времена, когда мы жили здесь вдвоем. Теперь же там, где раньше каменная стена окружала вымощенный камнем двор, в арке ворот чернели железные створки, внутри раскинулась гасиенда рядом с небольшим прудом, в котором вода расплескивала солнечные зайчики по грубому камню стен и по плиткам покрытий, — теперь там стоял замок из четырех мармеладовых башен. Малиновых, кстати. Я припарковал машину, пересек радугу-мостик, коснулся пластинки-сигнала на дверях.
— Этот дом свободен, — доложил монашеский голос из спрятанного громкоговорителя.
— Когда вернется мисс Ларри? — спросил я.
— Этот дом свободен, — повторил голос. — Если вы думаете купить его, то обратитесь к Полу Глиддену из «Солнечного Сиона». Его адрес — Авеню Семи Бэдоков, 173.
— Не оставила ли мисс Ларри нового адреса?
— Нет.
— Какие-нибудь сообщения?
— Нет.
Я вернулся к своей скользанке, поднял ее на восьмидюймовой подушке воздуха и отправился искать Авеню Семи Бэдоков, которая некогда называлась Главной улицей.
Он оказался толстым и совершенно лысым, не считая седых бровей с промежутком в два дюйма и таких тонких, будто их нарисовали одним-единственным росчерком карандаша. Его брови располагались высоко над синевато-серыми и серьезными глазами. Еще ниже находился розовый цепкий рот, который улыбался, должно быть, даже во сне. Надо ртом имелось некое курносое образование, через которое он дышал, казавшееся еще меньше из-за солидных кусков теста, служивших щеками, угрожавших подняться еще выше и полностью поглотить его. В общем, это был шумно двигающийся гладкий толстяк (слегка не вписывались в картину маленькие уши с сапфировыми серьгами в них), такой же румяный, как и рубаха с широкими рукавами, покрывавшая его северное полушарие. Это был мистер Глидден, и он сидел за своим рабочим столом в конторе «Солнечного Сиона». Я пожал его влажную руку, и масонский перстень на его пальце звякнул о керамический протуберанец пепельницы, когда он взял сигару, чтобы, наподобие рыбы, изучить меня из глубин озера табачного дыма.
— Присаживайтесь, мистер Коппер, — промычал он, не вынимая сигары. — Чем могу служить?
— Вы занимаетесь домом Рут Ларри по улице Нуаж, так?
— Да. Что, подумываете о покупке?
— Я ищу Рут Ларри. Не знаете, куда она уехала?
В его глазах определенно погас какой-то огонек.
— Нет, — проронил он. — Я даже никогда ее не видел.
— Она наверняка оставила вам указания переслать деньги за дом. Но куда?
— Почему я должен это вам рассказывать?
— А почему нет? Я хочу ее найти.
— Я должен поместить их на счет в банке.
— Здесь в городе?
— Да. Художественный фонд.
— Но она лично с вами не договаривалась?
— Нет. Это сделал ее адвокат.
— Не подскажете, как его имя?
Он пожал плечами, покоясь в водах своего дымного озера.
— Могу сказать. Андре дю Буа, «Венсен, Карлинг и Ву». Восемь кварталов к северу отсюда.
— Благодарю.
— Выходит, дом вас не интересует?
— Наоборот. Я куплю дом. Если только смогу вступить в права владения сегодня после полудня и связаться с ее адвокатом. Пятьдесят две тысячи вас устроят?
Совершенно неожиданно он выбрался на сушу из табачного озера.
— Как мне с вами связаться, мистер Коппер?
— Я остановлюсь в «Спектре».
— Я позвоню вам после пяти, идет?
— Вполне.
Итак, что я должен делать?
Сначала я отправился в «Спектр» и снял номер. Во-вторых, используя секретный код, я связался со своим человеком на Дрисколле и отдал распоряжение подготовить достаточную сумму наличными, дабы Лоуренс Коппер смог произвести покупку дома. В-третьих, я поехал в квартал религиозных заведений, оставил скользанку на стоянке и пошел вдоль улицы.
Я шел мимо храмов и святилищ, посвященных кому угодно: от Зороастра до Иисуса Христа. Я замедлил шаг, когда оказался в Пейанском секторе.
Немного погодя я нашел его. Над поверхностью находился лишь один вход — зеленое сооружение размером с гараж на одну машину.
Я вошел и начал спускаться по узкой лестнице.
В маленьком фойе, которое освещали свечи, я прошел под низкой аркой.
Теперь я оказался в самом святилище, где находился главный алтарь, выкрашенный в темно-зеленый цвет и окруженный рядами скамей.
На всех пяти стенах сотни стеклитовых панелей изображали деяния пейанцев. Быть может, не стоило мне лететь туда… Как давно это было.
В святилище было шесть пейанцев и восемь людей. Из шести пейанцев четверо были женщины. Все с молитвенными лентами.
Ростом пейанцы достигают примерно семи футов, кожа у них зеленая, как трава. Головы напоминают воронки, плоские на макушках, а шеи — как горловины воронок. Глаза большие, влажно-зеленые или желтые. Носы плоские — просто две морщины, заключающие в себе ноздри с отверстиями в четвертак. Волос на теле у них вообще нет. В большом рту у пейанцев зубов как таковых тоже не имеется. Вместо зубов — роговые наросты на том месте, где должны находиться зубы, а точнее, губы. С их помощью они жуют. Как бы это ни звучало для тех, кто никогда не видал пейанцев, нужно заметить, что они грациозны, как кошки, очень приятны на взгляд, раса их значительно превосходит возрастом человеческую. И они мудры, очень. Кроме всего, они имеют двухстороннюю симметрию тела, по две руки и ноги с пятью пальцами на каждой. И мужчины и женщины носят куртки, юбки и сандалии, преимущественно темных тонов. Женщины несколько ниже мужчин, шире в бедрах и грудной клетке, хотя грудей у них нет. Своих детей они, в отличие от людей, не кормят молоком, поскольку те питаются на самом раннем этапе запасом жира в подкожной клетчатке, которого хватает на первые несколько недель. Потом они уже могут употреблять жидкую кашицу и всякую морскую пищу. Вот вам и пейане.