— Ты дурак с куском кости вместо мозга, — выругался я. — Дурак и сукин сын!
В моем родном XX веке искусство или же ремесло, можно судить и так и этак, шпионажа пользовалось куда более лестной известностью среди широких народных масс, чем, скажем, морская пехота США или Американская Медицинская Ассоциация. Как я понимаю, в условиях международной напряженности срабатывал механизм романтического бегства от действительности. Затем он выбился из-под контроля, как и все прочее, если оно оставляет след на эпохе. В длинном ряду популярности героев, начиная с принцев Эпохи Возрождения и кончая бедными трудолюбивыми юношами, которые жили честно, старательно трудились и женились в результате на дочерях своих начальников, люди с капсулами цианистого калия в дупле зуба, с прекрасными любовницами-шпионками и невозможно трудными заданиями, в которых секс и насилие на скорую руку заменяли любовь и смерть, эти люди пришли к славе в семидесятые годы, и в самом деле их вспоминают теперь с ностальгией, подобно Рождеству в средневековой Англии. Конечно, это была абстракция подлинного явления. Но в наши дни шпионы — это еще более тоскливое зрелище, чем в двадцатом веке. Они собирают всякие мелочи для передачи своему начальству, которое вводит их в компьютеры. Таким образом становится известным какой-то второстепенный факт, кто-то пишет малопонятный доклад, доклад помещают в архив и о нем забывают. Как я уже упоминал, по сравнению со стратегической или тактической тайной межзвездная война — исключительное явление, а классический шпионаж имеет дело с военными сведениями. Поэтому в наши дни настоящие, талантливые шпионы работают в промышленной сфере. В двадцатом веке мало кто знал о человеке, доставившим в руки компании «Дженерал моторе» микрофильмы чертежей последнего детища мозгового треста Форда, или о девице, у которой на подкладке лифчика или лобке помещался набросок последней модели Диора. Эти шпионы не удостаивались особого внимания. Но теперь только они и сохранили древние навыки. Межзвездная торговля невозможно напряженна. Все, что может дать вам какое-то преимущество: новый технологический процесс, секретное расписание поставок — приобретает особую важность, сравнимую с Манхэттенским проектом. Если вы желаете знать что-то, что имеется у кого-то другого, то в этом деле хороший шпион без преувеличения стоит своего веса в пенке для курительных трубок.
Майк Шендон был настоящим шпионом, лучшим из всех, какие у меня когда-либо работали. При мысли о нем я не могу сдержать некоторого укола зависти. Он был всем, чем я когда-то хотел стать. Он был примерно на два фута выше меня ростом и фунтов на двадцать пять тяжелее. Глаза у него были цвета только что отполированного красного дерева, а волосы черными, как чернила. Он был чертовски ловок, голос имел до отвращения красивый и одевался всегда безукоризненно. Бывший выходец с планеты фермеров Вава, он обладал дорогостоящими вкусами и неспособностью сидеть на одном месте. В школу он не ходил и обучался самостоятельно, когда проходил перевоспитание после совершения одного антиобщественного поступка. В дни моей молодости было бы сказано так: он проводил все свободные часы в тюремной библиотеке, отбывая срок за крупную кражу. Сейчас так не говорят, но смысл тот же самый. Перевоспитание его было успешным, если судить по тому факту, что во второй раз его поймали не очень скоро. Конечно, у него были блестящие способности. Я был даже удивлен, что его выследили вторично, хотя он любил говорить, что ему это было на роду написано. Он был телепатом и обладал почти фотографической памятью. Он был силен, вынослив, умел пить, и женщины вешались ему на шею. Поэтому, как мне кажется, укол зависти имеет свои основания.
Он работал на меня несколько лет, прежде чем я познакомился с ним лично. Один из моих вербовщиков обнаружил его и направил в «Специальную учебную группу при Объединении Сандау», проще говоря, «шпионскую школу». Год спустя он уже был вторым в своем классе. Он проявил себя, когда дело дошло до производственных исследований, как мы это называем. Его имя продолжало появляться в секретных донесениях, и я решил пригласить его на обед.
Искренность и хорошие манеры — вот и все, что я мог потом вспомнить. Это был прирожденный проходимец.
Телепаты встречаются редко, и полученная телепатическим путем информация не имеет цены в суде, и все же дар этот явно чего-то стоил. Но чего бы он ни стоил, работать с ним было не так-то легко. Сколько бы он ни зарабатывал, он всегда тратил больше.
Лишь годы спустя после его смерти я узнал о размерах его деятельности по шантажу. Но попался он, конечно, при работе «на сторону».
Мы знали, что в системе секретности Объединения имеется серьезная течь. Но мы не знали, где и как утекают сведения, и потребовалось пять лет, чтобы выяснить причину. К этому времени Объединение Сандау порядочно лихорадило.
Но мы его пришпилили. Это было трудное дело, и нам пришлось нанять еще четырех телепатов. Мы загнали его в угол и отдали под суд. Он был осужден, приговорен и отправлен на очередное перевоспитание. Мне пришлось взять три контракта на мироформирование, чтобы поддержать наше ОС. Мы пережили немалые трудности, но все обошлось благополучно.
В неприятности входил также побег Шендона из заключения. Это произошло несколько лет спустя, но весть разнеслась быстро. Суд проявил к нему излишнюю снисходительность.
Таким образом, имя его было занесено в список лиц, разыскиваемых полицией. Но ведь Вселенная велика…
Это произошло на побережье Кусбей, в Орегоне, где я выбрал себе местечко для отдыха, на Земле, у моря. Два или три месяца представлялись вполне подходящим сроком, пока я наблюдал за нашим объединением с несколькими североамериканскими компаниями.
Жизнь рядом с морем — целительное время для утомленной психики. Морские запахи, чайки, песок, то прохлада, то жара, то сухость, то влажность, вкус морской соли на языке и постоянное присутствие сине-серо-зеленого испещренного барашками пены беспокойного водного пространства производят омывающий эффект на эмоции, проясняют взгляд на мир и очищают сознание. Я прогуливался вдоль берега каждый день до завтрака и каждый вечер после ужина. Звали меня Карлос Палермо, если это кого-то интересовало. После шести недель я начал чувствовать себя чистым и здоровым снаружи и внутри, и к тому же после объединений с местными компаниями моя финансовая империя снова пришла в состояние равновесия.
Мой дом — белое каменное строение с красной черепичной крышей и закрытым задним двориком — находился на берегу небольшой бухты. В стене со стороны моря имелась черная железная решетка-калитка, а сразу за ней располагался пляж. С юга пляж ограничивал высокий откос серой глины, с севера берег заключали непролазные кусты и древесная поросль. Здесь все дышало миром, и я ощущал мир в себе.
Ночь была прохладной, можно даже сказать зябкой. Большая, в три четверти, луна, не спеша, опускалась на западе, разбрасывая блики на волнах. Звезды казались соцветиями ярких растений. В дали вздыхающего морского полотна собравшиеся вместе восемь плавучих буровых платформ время от времени загораживали звезды. Временами на металле плавучего острова отсвечивали лунные лучи.
Я не слышал, как он подобрался. Очевидно, он прокрался сквозь заросли на севере, подождал, когда я подойду насколько возможно ближе, приблизился насколько мог и напал, когда я ощутил его присутствие.
Одному телепату скрыть свое присутствие от другого легче, чем это может показаться. Одновременно он имеет возможность следить за действиями второго. Это достигается с помощью «блокирования» — когда воображается экран вокруг себя и эмоционально человек старается оставаться, насколько удается, нейтральным.
Признаю, что это довольно трудно сделать, если вы до смерти ненавидите человека и подкрадываетесь к нему с целью прикончить его. И это, вероятно, спасло мне жизнь.
Не могу сказать, что я действительно почувствовал чье-то зловещее присутствие за спиной. Просто получилось, что, прогуливаясь вдоль линии прибоя и вдыхая ночной воздух, я вдруг был охвачен тягостным чувством. Подобные безымянные мысли порой будят человека посреди тихой теплой ночи, когда вы вдруг просыпаетесь без определенной причины, некоторое время лежите, раздумывая, что за дьявол вас разбудил, потом вдруг слышите непонятный звук в соседней комнате, усиленный тишиной, наэлектризованный неожиданной тревогой и сжимающим все внутри напряжением, такие вот мысли вдруг промчались у меня в голове, я почувствовал мурашки в пальцах рук и ног — старый антропоидный рефлекс, — и ночь показалась мне еще темней, и в море вдруг объявились невиданные чудовища, и щупальца их, скрытые волнами, уже тянулись ко мне.
Светящаяся полоска над головой означала пролетавший стратосферный транспорт, который в любую секунду мог выйти из строя и метеором низринуться мне на голову.
Словом, когда я услышал позади хруст песка, адреналин был уже на своем месте в крови.
Я быстро обернулся, одновременно пригибаясь. Правая нога моя поскользнулась, и я упал на одно колено.
Удар в голову бросил меня на правый бок. Тут он на меня кинулся, и мы сцепились на песке, стараясь каждый занять ключевую позицию. Кричать было бесполезным расходом сил, потому что поблизости никого не было. Я попытался запорошить ему глаза песком. Я попытался ударить его коленом в пах и еще в дюжину чувствительных мест. Но он был отлично натренирован, весил больше, и реакция у него была мгновенной.
Как это ни странно, но минут пять мы дрались молча, прежде чем я узнал его. Мы дрались уже на мокром песке, под ногами была вода, и он уже сломал мне нос прямым ударом головы и вывернул два пальца, когда я попытался сжать его горло. На его мокрое лицо упал лунный свет, и я увидел, что это Шендон, и понял, что мне придется убить его, чтобы остановить. Оглушить — этого будет мало. Тюрьмы или больницы лишь отодвинут новую встречу с ним на будущее. Он должен был умереть, чтобы я мог спокойно жить. Как мне кажется, и он рассуждал подобным образом.