. Вначале люди поддерживали существование охотой на диких животных, но те были быстро выбиты, тогда в ход пошли коренья, древесная кора, мох, шкуры и останки ранее павшего скота, которые выкапывали из-под снега; бойцы варили и ели кожаные постолы, ремни и т. д.; особенно остро ощущался недостаток соли. Употребление в пищу грибов, неизвестных ягод и растений часто приводило партизан к отравлениям[213]. Начались случаи смерти на почве истощения, которые к весне 1942 г. приобрели повальный характер. До марта 1942 г. только в так называемом «Лагере смерти» на хребте Абдуга (Крымский заповедник) от истощения умерли 53 партизана[214].
Сегодня можно только приблизительно оценить размеры этой трагедии – данные отчётов существенно разнятся. Согласно отчету о боевых действиях партизан Крыма за 11 месяцев 1942 г. (до декабря, т. е. без двух месяцев 1941 г.), потери партизан оценивались их командованием так: убитыми партизаны потеряли 898 чел., пропавшими без вести – 473, умершими от голода – 473 человека, т. е. на двух убитых приходится один умерший[215]. Сходная картина вырисовывается и из отчета И. Вергасова, согласно которому к июлю в отрядах 4‑го и 5‑го районов умерло более 150 чел. – это также больше, чем отряды этих районов потеряли убитыми в боях, каковых было 120 человек[216]. По архивным данным, только зимой 1942 г. в отрядах 3‑го, 4‑го, 5‑го районов умерло от голода до 400 чел.[217]. Эти данные, судя по всему, ближе к истине. Это заставило командира партизанских отрядов Крыма полковника М.Т. Лобова (он сменил Мокроусова в июле 1942 г.) написать в отчете о результатах боевых действий, что «В 3‑м районе дошло до катастрофы. Там голодной смертью умерло 362 человека, и в 11 случаях были факты людоедства»[218]. Следует заметить, что донесение Лобова – единственный источник, который говорит о таком большом количестве фактов людоедства (под людоедством здесь нужно понимать использование в пищу частей трупов убитых в боях или умерших людей, т. е. трупоедство), в воспоминаниях фигурирует только один эпизод[219], а в архивных документах – несколько[220], но это само по себе достаточно красноречиво иллюстрирует страшную картину в партизанских отрядах. Все случаи подвергались тщательному расследованию, а виновные в этом – были приговорены к расстрелу[221].
Когда о случаях людоедства стало известно на Большой земле, Маршал Советского Союза С.М. Буденный специальной радиограммой запросил подтверждения доложенным фактам. Видимо, только тогда «на верху» стало понятно, что скрывалось за числом 362 человек, обозначавшем количество партизан, умерших в 3‑м. 4‑м и 5‑м районах от длительного голодания в тяжелую зиму 1941–1942 гг. В результате сброски продовольствия всем отрядам в Крыму стали более регулярными. Так, по данным РО штаба Северо-Кавказского фронта, в период 7 апреля – 10 июня 1942 года в партизанский лес было произведено 80 самолетовылетов и в 474 грузовых парашютах ПДММ доставлено около 80 тонн продовольствия, 15 тонн оружия и боеприпасов, 340 комплектов обмундирования, медикаменты и перевязочный материал[222].
Искали и другие пути решения проблемы с продовольствием. 13 марта 1942 г. начальник 3‑го района Г. Л. Северский и комиссар района В. И. Никаноров обратились к командирам и комиссарам отрядов со специальным письмом[223], в котором просили разъяснить партизанам, что вопросы обеспечения продовольствием находятся в центре внимания командования – в Севастополь отправлено три группы связи, и есть сведения, что одной из них удалось перейти линию фронта, а также командование района готовит проведение ряда операций «по изъятию продовольствия у добровольцев, как у предателей Родины». Одновременно Северский и Никаноров потребовали активизировать охоту на оленей, косуль и муфлонов, активнее нападать на немецкие и румынские обозы, вывозящие из населенных пунктов продукты; обследовать в округе все мельницы, работающие на оккупантов, и изъять зерно и муку; принять меры по установлению связей с местным населением и через него организовать закупку продовольствия. Вообще, основываясь на многочисленных примерах, имеющих документальные подтверждения, следует отметить, что партизанское командование, несмотря на крайне тяжелое положение, постоянно требовало – продукты закупать по существующим ценам и только с согласия местного населения.
По данным А.А. Куликовского, за зиму 1941–1942 гг. в юго-восточной части Крыма каждая продоперация по деревням проходила с жертвами из-за засад татар и полицаев. Партизанами был изыскан новый метод добычи питания – путем уничтожения гужевого транспорта, и таким образом «за зимний период мы скушали 257 лошадей»[224].
На почве голода увеличивались случаи нарушения дисциплины и даже дезертирства. Так, если в ноябре-декабре из 2‑го Симферопольского отряда (городского) дезертировало 6 бойцов, то в марте-июне 1942 г. уже 14 человек. Из 1‑го Симферопольского городского отряда дезертировали 5 человек, из 3‑го Симферопольского сельского – 63 партизана[225]. У многих бойцов и в других отрядах появились симптомы подавленности, участились случаи дезертирства. Как вспоминал бывший партизанский командир Н.И. Дементьев, все 900 дней пробывший в крымском лесу: «Зимой 1941–1942 гг. быстро стало очень тяжело с едой. Наша группа моряков его меньше ощущала, потому что мы всегда были активными, и даже штаб кормили, часто выходили на Алуштинское шоссе и другие дороги, машины снабжения идут, мы их подбиваем, припасы у немцев забирали, особенно ценились шоколад и галеты немецкие. Лакомились. Хотя до оккупации в крымских лесах были подготовлены специальные продовольственные базы, они оказались разграблены еще в первые дни оккупации. Дело в том, что, несмотря на большую работу, проведенную обкомом партии, местными партийными и советскими органами не обошлось без ошибок. Так, продовольственные базы создавались близ населенных пунктов и проезжих дорог, поэтому вскоре большее их количество было разграблено. К примеру, в Севастопольском отряде за выдачу базы несет ответственность татарский националист Ибрагимов, в Алуштинском – некие Костя и Аблязис, они сбежали из отряда и выдали базы фашистам. В итоге были почти полностью разграблено продовольствие, предназначавшееся для Симферопольского, Ялтинского и 1‑го, 2‑го и 3‑го отрядов. Некоторым отрядам стало не хватать продовольствия почти с первых дней борьбы, и к концу декабря партизанские отряды начали испытывать настоящий голод. Это вообще страшное дело – в 3‑м Симферопольском отряде Макарова Павла Васильевича, где собралась городская интеллигенция, особенно тяжело пришлось. Так как воевать они оказались неспособны, многие помирали с голоду, я помню такие раздутые страшные тела, даже до людоедства дело дошло. Ели убитых…»[226].
В марте-апреле 1942 г. накануне предполагавшегося наступления Крымского фронта с Керченского полуострова фронтовое командование смогло поддержать партизан заброской продуктов по воздуху; это же было сделано и из Севастополя. Изыскивали и «местные ресурсы» – останки павших лошадей, первую траву… В своём дневнике заместитель командира Ак‑мечетского партизанского отряда П.М. Ткаченко 29 апреля 1942 года писал[227]: «…Немцы притихли, всё хорошо, но кушать совсем нечего. Посланные за мясом ребята принесли лошадь, убитую полгода назад, но она ещё сохранилась, так как лежала в снегу. Что же, будем готовить и это мясо». Следующая запись датируется 30 апреля: «Весь день питались этим недоброкачественным мясом. Завтра 1 Мая, такой праздник, приходится быть в лесу и хоть боевой операцией отметить, но многие неспособны, и кушать нечего…Вечером провели собрание бойцов, посвящённое 1 Мая. Умерло 3 человека». 1.05. 1942 года: «Ровно 6 месяцев в лесу. Утром дали на завтрак увеличенную норму мяса, а каждому бойцу грамм по 30 спирту, поздравляли с праздником. …Сильная бомбёжка и канонада, а в 2 часа дня пришёл комиссар района и сообщил, что можно получать продукты. О счастье. Значит мы ещё празднуем. Продукты получать пошёл сам. Получил килограмм 1,5 сахара, 2–2.5 кг сливочного масла и пол мешка сухарей. Это такая мизерная порция, но всё же лучше, чем ничего». 2.05.1942 года: «Утром раздал продукты, каждому бойцу досталось по 1 кружке сухарей, грамм 50–70 масла, по 1 ложке сахара, как раз на один день». Голод отступал очень медленно.
Смертность удалось приостановить, хотя голод не прекратился, но после разгрома Крымского фронта в мае и особенно после падения Севастополя и переноса боевых действий на Северный Кавказ, когда существовавшие на Кубани аэродромы были эвакуированы еще дальше на восток, голод в партизанских отрядах разразился вновь[228]. Уже в августе 1942 г. снова началась смертность на почве истощения, унёсшая десятки жизней[229]. С этих пор практически до осени 1943 г. голод был постоянным спутником партизанской жизни. Причем заложниками голодного существования были все крымские партизаны – от командующего до бойца. В конце 1942 года «люди совсем ослабли, не могли ходить на операции, начался массовый голод. Питались мы в течении 10 дней исключительно мхом и корой с деревьев, съели все кожаные ремни, все кожи, кости. Для командира 2‑го сектора Куракова я снял свой постол с ноги, посмалил его и приготовил. Он с радостью поел со мной это блюдо и поблагодарил меня…