определилось лицо каждого прибывшего в лес. Много погибло в неравном бою. Разбежались, было пленено и наконец на 4‑й день блуждания по лесу нас собралось 113 чел.»[293].
В период с 28.10. по 15.11.1941 г. через горнолесную часть Крыма, становившуюся партизанской зоной, прошло большое количество частей, различных подразделений, мелких групп и одиночных военнослужащих из состава 51‑й, Приморской армий и Черноморского флота (особенно из береговых частей[294]). «Крымские дороги… Да, в те дни они являли собой картину весьма и весьма неутешительную. Вышедшие из боя, а затем потерявшие свои роты и батальоны, отступали на восток красноармейцы. В нашей дивизии предприняли решительные меры, чтобы организовать эту массу людей…»[295].
Передовые подвижные отряды армейских корпусов 11‑й армии вермахта во многих случаях успевали опередить отходившие с боями советские войска и перехватывали маршруты их движения. Командование войск Крыма и Приморской армии потеряло управление соединениями, в связи с чем многочисленные части и подразделения, прикрывавшие перегруппировку войск, не получали приказов на переход в новые позиционные районы и оказывались отрезанными от основных сил. Попытки пробиться к своим во многих случаях успеха не имели. В крымских предгорьях, вдоль юго-восточного побережья и на горных яйлах шли ожесточенные бои[296]. Во время вынужденного ухода советских войск из Крыма полуостров на несколько суток превратился в гигантское скопление перемещавшихся во всех направлениях войск, боевой техники, обозов. По дорогам нескончаемым потоком двигались со своим скарбом беженцы, колонны сельскохозяйственных машин и огромные гурты скота, перегонявшиеся из степных районов Крыма в Керчь и далее на Таманский полуостров.
Такая обстановка явно влияла на партизан угнетающе. «Весь день непрерывным потоком идут наши войска на Ускут и далее на Алушту. Мне совершенно непонятно, если армия должна была отходить на юг по этой дороге, то почему, в таком случае, взорвали мосты, прежде чем отошли войска? А вот теперь груженые машины и подводы, пушки, и даже санитарная повозка с ранеными должны в обход взорванных мостов спускаться еще и двигаться вверх по руслу реки, против течения, по воде и камням. Машины буксуют, лошади не везут. Получилась пробка. В воздухе стоит сплошной мат, который разносится по всему лесу. Я приказал, чтобы отвести подальше своих людей от этого позорища…»[297].
Перед значительным числом военнослужащих, уставших от поражений последних дней и потери перспективы, возникала проблема дальнейших действий – в плен или в партизаны. Общим фоном при принятии непростых решений было массовое дезертирство личного состава (из числа местного населения, в основном из сформированных в августе-сентябре четырех крымских дивизий (172-я, 184-я, 320-я и 321-я). Но процесс был сложным, о чем упоминает Генов: «23 октября. Дезертирство из нашей армии приняло ужасные размеры. Если не будут срочно приняты ряд чрезвычайных мер, то все это может получиться катастрофой… Я обратил внимание Смирнова на то, что в некоторых деревнях скапливается большое количество дезертиров, которых население укрывает у себя. И что за последние дни появились в этих деревнях лица, которых несколько лет тому назад раскулачивали, а теперь они начинают чувствовать себя как хозяева положения. Перед ними начинают заискивать и лебезить…26 октября. Враги настолько распоясались, что открыто начинают вести антисоветскую агитацию и пропаганду, направленную против нашей армии, и особенно против командного состава. И что обиднее всего, некоторые из наших «дядей», у которых еще пока что в кармане партбилет, слушают всю эту болтовню врага, молчат…»[298].
И хотя армия была не готова к продолжению борьбы партизанскими методами в составе частей и подразделений, но потенциальная возможность с помощью партизан достичь Севастополя или Акмонайских позиций, на длительную оборону которых рассчитывали, явно повлияла на выбор многих военнослужащих. И положительные примеры этого были – к концу ноября в Севастополь с помощью партизан добрались из состава 184‑й стрелковой дивизии более 1500 человек, в том числе около 800 из них – кадровых пограничников[299]. Алуштинским отрядом была собрана и отправлена в Севастополь группа военных из 120 человек, снабженных продовольствием и проводником. Всего же через партизанскую зону в Севастополь партизанами было проведено более 3000 человек с оказанием им посильной продовольственной и моральной поддержки[300].
Вышедшие в лес партизанские отряды имели слабое и устаревшее оружие: охотничьи ружья, винтовки времен первой мировой и гражданской войн и крайне малое число автоматического оружия, в частности, легких пулеметов. Ручные гранаты местного производства оказались некачественными и в отрядах не использовались. А в ходе отступления и передислокации советскими войсками вдоль дорог, особенно горных, и на местах боев было оставлено огромное количество стрелкового оружия, боеприпасов и военного снаряжения. В итоге за период 1-10 ноября все партизанские отряды хорошо вооружились за счет проходивших частей, а боеприпасы в местах боев собирали до осени 1942 г.: каждый отряд заимел по 2–4 ручных, 1–2 станковых пулемета, 2–6 автоматов ППД и ППШ. Иностранные винтовки на 80 % были заменены отечественными винтовками и карабинами, в том числе полуавтоматами СВТ. Некоторые отряды приобрели по 1–2 ротных или батальонных миномета с достаточным запасом мин, а Биюк-Онларский и Зуйский отряды раздобыли две 45‑мм противотанковые пушки образца 1937 г. и 76‑мм дивизионную пушку образца 1902/30 гг.[301] Командный состав отрядов и отрядные разведчики получили от военных достаточное количество револьверов и некоторую часть пистолетов ТТ. Каждый отряд создал запас от 20 до 150 тысяч патронов и до 400–600 ручных гранат, в том числе и противотанковых. Особо в отрядах ценились винтовочные патроны с пулей БЗТ (бронебойно-зажигательная, трассирующая), которые применялись для уничтожения и поджога колесной и гусеничной техники оккупантов. В боеприпасах к стрелковому оружию не испытывали недостатка вплоть до «больших прочесов» летом 1942 г. Вместе с тем, в отрядах было крайне мало современных взрывчатых веществ, мин, запалов, детонирующего шнура и других специальных приспособлений и арматуры для производства диверсий. В целом же, благодаря включению в партизанские соединения командиров и бойцов регулярных частей была восполнена нехватка личного состава, вооружения и боеприпасов, повышена боеспособность партизанских формирований.
Партизаны. 6–7 ноября части немецкого 42‑го армейского корпуса прорвали Ак‑монайские позиции и 10.11.1942 г. завязали бои в предместьях Керчи. 9 ноября в Байдарскую долину с востока и юга вошли немецко-румынские войска. После трех суток боев на южном фланге недостроенного севастопольцами передового оборонительного рубежа 72-я пехотная дивизия вермахта продвинулась к Балаклаве и 12 ноября полностью заблокировала с суши Главную базу Черноморского флота. 16 ноября советские войска, после упорных боев, оставили Керчь, после чего почти весь Крым оказался во власти оккупантов и их пособников. Неоккупированными остались район Севастополя и небольшая часть Балаклавского района. «Симферополь был занят немцами 1 ноября, Керчь 16 ноября, Феодосия 3 ноября. Судак 2 ноября, Евпатория 31 октября, Алушта 4 ноября, Куйбышевский район 4 ноября, Ялта 8 ноября, Лариндорф 27 октября»[302]. Начался период оккупации большей части полуострова. Единственными очагами противостояния остались Севастополь и партизанский крымский лес и каменоломни. К этому времени партизаны уже развернули свою деятельность, выйдя в основном в районы базирования и боевого предназначения.
По состоянию на середину ноября 1941 г., после отсева слабых звеньев, пополнения военнослужащими и проведения основных организационных мероприятий, партизанское движение Крыма состояло из 5 партизанских районов и Керченской автономной группы. В 27 отрядах насчитывалось более 3500 бойцов и командиров. До конца года весь личный состав партизанского движения, в том числе и военнослужащие, был приведен к партизанской присяге («Клятве партизана»), текст которой разрабатывался командованием самостоятельно и не был во всех районах и отрядах идентичным. Следует отметить, что при всей кажущейся партийности партизан, в лес из более 3,5 тыс. человек вышло только 940 коммунистов (по состоянию на 31.10.1941 г.)[303].
Штаб Главного руководства возглавлялся главнокомандующим А.В. Мокроусовым и комиссаром С.В. Мартыновым, начальником штаба был И. П. Киндинов, и дислоцировался в Крымском госзаповеднике в боевых порядках 3‑го района, а руководить всем народным сопротивлением на Крымском полуострове готовился Областной подпольный партийный центр, возглавляемый старым большевиком И. А. Козловым, расположенный в Керчи. Возглавлялись: 1‑й район (Старокрымские и Судакские леса) – начальник А. А. Сацюк, комиссар А. Османов, начальник штаба Ф. И. Захаревич; 2‑й район (Карасубазарские и Зуйские леса)[304] – И. Г. Генов, П. З. Фруслов, М. Т. Лобов соответственно; 3‑й район (леса государственного заповедника) – Г. И. Северский, В. И. Никаноров, Ф. С. Селезнев; 4‑й район (Ялтинские леса и леса Куйбышевского района)[305] – И. М. Бортников, М. В. Селимов, И. З. Вергасов; 5‑й район (леса Севастопольской зоны и Байдарской долины) – В. В. Красников, Н. К. Соболев, Д. А. Иваненко; автономная группа отрядов Керченского полуострова – И. И. Пахомов, Ф. Д. Ломакин, Маничев (затем М.Д. Молчанов) находилась в Аджимушкайских каменоломнях с отрядом им. Ленина. При этом огромное значение имел тот факт, что начальники 2‑го и 3‑го районов И. Г. Генов и Г. Л. Северский являлись заместителями командующего по отрядам Восточного и Западного Крыма соответственно и в условиях длительных перерывов в связи могли принимать ответственные решения от его имени, что, несомненно, несмотря на имевшиеся недостатки, позволило командующему достаточно уверенно управлять действиями районо