Партизаны. В лесу же снова встала проблема голода – большая часть доставленного в октябре продовольствия была уже использована. 18 ноября на совещании командного состава, созванного П.Р. Ямпольским, было принято решение активно проводить продовольственные операции на месте и приравнять их к боевым[653]. Однако местное население, ограбленое оккупантами, само влачило жалкое существование.
В конце ноября – начале декабря 1942 г. помощи с Большой земли партизанам практически не было. Легкомоторные самолёты в начале месяца дважды летали в сторону Крыма, но из-за непогоды на трасcе возвращались на базовый аэродром. «Всё ясно: больших самолётов нет. Малые погодный барьер не пробивают. Зима есть зима»[654]. Но аэродромную службу партизаны несли каждую ночь. Не смотря на непогоду стартовые команды выходили на Малую и Большую площадки, таскали на волокушах раненых и больных бойцов и жгли костры в ожидании самолетов[655].
13.12.1942 г. в Крым совершил вылет с посадкой легкомоторный самолет ПР-5 и стал крайним, приземлившимся на партизанских посадочных площадках – до июня 1943 г. (кроме одиночного случая эвакуации из старокрымских лесов части экипажа Героя Советского Союза капитана П.Т. Кашубы в апреле 1943 г.). Сброски парашютным и беспарашютным способами проводились, но крайне нерегулярно и не в требуемых объемах. C этих пор практически до осени 1943 г. голод был постоянным спутником партизанской жизни. В страшную зиму 1942–1943 гг. голод поставил на грань катастрофы все партизанское движение[656]. В дальнейшем, в связи с разрастанием партизанской войны и переходом большой части местного населения горных и прилесных деревень (местные, мирные жители образовали даже т. н. гражданские лагеря, пригнали в них свой скот, перевезли в лес большую часть урожая 1943 года), изменениям в отношениях с добровольцами из числа татар (часть которых перешла на сторону партизан), а также усиления снабжения воздушным путем, голод отступил, но по воспоминаниям партизан, сыто жить не приходилось. В целом, вторая партизанская зима явила очередные подвиги выживания партизан в крымском лесу. «Партизанская закалка, приспособленность к войне в крайне неблагоприятных условиях складывались из многого, начиная с чисто житейских, бытовых навыков и кончая нравственной готовностью к выбору между жизнью и смертью во имя долга. Мы научились с помощью кресала и пенькового шнура с обожженным концом ловко добывать огонь под дождем, делать постолы из сырых конских шкур, шить белье из парашютного шелка и брюки из брезента парашютных гондол, строить жилье из жердей и листьев, хранить свежее мясо без соли, обветривая его на солнце. Мы умели ориентироваться в лесу без карты и компаса – где их наберешь на всех? Упорядочили и «узаконили» прежде разнобойные наименования лесных массивов, приметных мест в них: Стреляный лагерь, Корыто, Зуйская застава, лагерь Богомолова, Мокроусовские скалки, Темная балка… Это очень важно – и для целеуказаний и при постановке задач боевым группам, разведчикам: два-три слова заменяли пространное объяснение»[657].
Существовали и внешние обстоятельства, которые привели к кардинальным изменениям в партизанском движении на полуострове. Это коснулось не только реформирования самих партизанских формирований, но прежде всего – дислокации отрядов, когда все партизаны сконцентрировались в одном месте, что повлияло на процесс доставки им грузов и на невозможность проведения эвакуационных мероприятий из-за природно-географических условий. 17 декабря 1942 г. начался очередной прочес зуйских лесов с артиллерийской поддержкой силами румынских горных стрелков и вспомогательной полиции. Эти события весьма важны в истории партизанского движения, потому следует остановится на них подробнее. С 10 декабря румынские подразделения горных стрелков, действуя в рамках заключительного этапа проводимой с конца октября противопартизанской операции «Ледерштрумпф» («Кожаный чулок»), начали постоянные боестолкновения с заставами партизанских отрядов. Затем на почти двое суток все стихло – противник уточнял данные разведки и готовил крупное наступление на Яман-Таш. И 17 декабря 1942 г. с 7 часов утра, начался ожесточенный бой подразделений горных стрелков и батальонов татарских добровольцев, в составе также немецких инструкторов и специалистов по борьбе с партизанами, и отрядами 2‑го сектора. Боем были скованы все отряды (3‑й отряд (командир – Ф.С. Соловей), 4‑й отряд (командир – Ф.И. Федоренко), 5‑й отряд (командир – И.З. Барановский), 6‑й отряд (командир – И.С. Мокроус), 7‑й отряд, также именуемый «отрядом доходяг» (командир – В.В. Сланов, затем А.М. Куфарян); на хребте Яман-Таш, занимая старые землянки Зуйского отряда, также находились Оперативный центр (ОЦ – члены секретари обкома партии – П.Р. Ямпольский и Р.Ш. Мустафаев), Областной подпольный партийный центр (ОППЦ), штаб 2‑го сектора (командир сектора – капитан И.Г. Кураков)). В ряде мест бой приобрел характер позиционного. Стрельба шла на юге, на востоке, по всей линии обороны от Бурульчи до Суата, и только в районе КП сектора выстрелов не было. На интенсивный огонь противника, из-за острой нехватки боеприпасов, партизаны отвечали только одиночными прицельными выстрелами. Вторые номера остатками патронов снаряжали пулеметные магазины[658].
Особую ожесточенность бой принял на участке 4‑го отряда, партизаны несколько раз отбивали атаки румын, и сами неоднократно переходили в контратаки, пополнив себя захваченным трофейным оружием и боеприпасами. Большую роль сыграл маневр группы автоматчиков лейтенанта Н.К. Котельникова – их прислал И. Кураков, забрав из 6‑го отряда, на участке которого наступило временное затишье. По приказу Федоренко группа по засыпанному снегом руслу Суата зашла к румынам в тыл и с началом последней контратаки 4‑го отряда обстреляла их плотным огнем с фланга, вызвав панику в рядах атакующих[659].
С наступлением сумерек румыны и добровольцы не ушли с позиций, закрепились, разожгли костры, обставились заставами и остались ночевать на морозе. На Караби-яйле и на Орта-сырте также загорелись многочисленные костры горных стрелков. Из Баксана до поздней ночи вело беспокоящий неприцельный огонь горное орудие. Стало ясно, что противник с утра повторит свои действия.
На КП 2‑го сектора Кураков срочно собрал командиров и замполитов. Подсчитали свои потери: были убиты 17 и ранены 27 партизан, при этом только отряд Федоренко потерял 7 бойцов убитыми и восемь ранеными[660]. У бойцов осталось по несколько патронов на винтовку, по десятку – на автомат и по дюжине – полторы патронов на пулемет, ручных гранат практически не осталось. Исходя из тактических возможностей и обстановки И. Кураковым было принято единоличное решение (при молчаливом согласии секретарей обкома) о переходе всех партизан в леса Крымского заповедника, где, как было известно, советские самолеты сбросили 23 грузовых парашюта с боеприпасами и продовольствием. При этом, учитывая расстояние и сложность ночного перехода по горам, было предложено тяжелораненых с собой не брать, а укрыть на определенное время в скалах Яман-Таша. С первой частью плана все согласились, но вопрос о раненых привел всех в замешательство, ибо никогда ранее партизаны не бросали раненных бойцов, а перетаскивали их с собой до последней возможности, при этом все хорошо понимали, что ночью нести около 50 км по заснеженному лесу – значит подвергнуть их нечеловеческим испытаниям, при этом же на марше выбиваясь из последних собственных сил голодным партизанам.
Замполит сектора Н.Д. Луговой, обращаясь больше к П. Ямпольскому, чем к И.Куракову, заметил, что за ночь до заповедника не дойти. Десятичасовой бой измотал голодных бойцов, поэтому нужно вместе с ранеными уйти в Тыркинский лес, остановиться на дневку, а там будет видно, что делать дальше. Ямпольский и Мустафаев снова отмолчались, а Кураков, утвердившись в своем решении, скомандовал: «Война есть война. Иногда приходится жертвовать малым количеством людей, чтобы спасти всех… Приказываю подготовиться к движению. В двадцать два часа выступаем…»[661]. Из доклада разведчиков было известно, что по реке Бурульче противника нет.
Раненные просили забрать их с собой, но узнав о решении командования, двое из них застрелились. Базировал раненых и больных, которым переход был не под силу, замполит 3‑го отряда С.В. Кузнецов. Примерно 27 бойцов спрятали по скальным полостям и развалам каменных глыб правого берега Бурульчи, оставили немного продовольствия – мешок муки и пристрелили одну лошадь. В 22.00 отряды скрытно покинули Яман-Таш.
Успешно пройдя по извилистому руслу Бурульчи линии охранения румын и добровольцев, партизаны перевалили через Бурминский хребет, и по Долгоруковской яйле вдоль русла реки Суботхан вышли к перемычке между горами Тырке и Замана, где в лесистой балке остановились на дневку[662]. Вообще, скрытно уйти из зуйских лесов партизанам помог начавшийся снегопад (и оставленным раненным также, занеся все следы), а дневать – сильный утренний туман на Долгоруковской яйле. К полудню туман рассеялся. Стало слышно взрывы и видно столбы дымов над Яман-Ташем. Каратели, захватившие без боя лагерь, жгли шалаши и подрывали землянки. Всех беспокоила судьба оставленных раненых и больных партизан. Кураков приказал Виноградову с двумя разведчиками из комендантского взвода скрытно выйти к лагерю, дождаться ухода карателей и установить судьбу раненых.