Они ничего не делали второпях. Опыты заняли три года. Три года, в течение которых Солар и Грат как грифы кружили над одним и тем же местом, паря на широких крыльях по ветру, становящемуся все сильней.
Если кто и должен был почувствовать этот поднимающийся ветер, так это Рекс Кремер. За те же самые три года он тоже неоднократно пытался повторить эксперимент Виктора Хоппе, но ему ни разу не удалось клонировать мышиные эмбрионы. Что-то все время случалось. То эмбрионы погибали в питательном растворе, то не приживались в матке, а когда все-таки доходило до рождения, мышата рождались мертвыми или сильно изуродованными. Надо отрабатывать технику, настаивал Виктор, но сам ни разу не протянул руку помощи, отговариваясь тем, что подробно описал ход эксперимента, и больше ему добавить нечего.
Самому же Виктору, несмотря на его оптимистичные прогнозы, за эти годы также не удалось клонировать взрослых мышей, из-за чего Кремер стал задавать себе все больше вопросов касательно самой методики. Виктор, однако, настаивал, что в его случае дело было вовсе не в методике, а в том, что ему не удается перепрограммировать клетку. Впервые доктор Хоппе признал, что это оказалось труднее, чем он ожидал, и, когда однажды ему все-таки удалось добиться результата, он сознался, что делу помогла случайность. Ученый рассказал, что прервал эксперимент и оставил использованные клетки в чашке Петри без наблюдения. Обычно, чтобы поддерживать их жизнь, в питательную среду каждый день добавляли немного сыворотки, но в этот раз он этого не сделал, так что клетки буквально изголодались. Когда ему, спустя несколько дней, снова попалась на глаза эта чашка Петри, Виктор из любопытства взглянул на клетки и выяснил, что часть из них погибла, а другая — еще жива, но так ослаблена, что вступила в стадию G0. Таким образом, клетки снова оказались на начальном этапе, и это было именно то, чего Виктор искал в течение двух лет. В дальнейшем ему нужно было лишь рассчитать количество сыворотки, при котором у клеток было бы чуть меньше питания для того, чтобы выжить, но чуть больше, для того чтобы умереть. В результате они подконтрольно замирали в стадии G0.
Рекс с нарастающим удивлением выслушал рассказ Виктора и в конце сказал, что на этом и держится вся наука: превратить необычную случайность в четкую закономерность.
У Виктора был готов ответ:
— Теперь у меня снова все под контролем. Значит, времени потребуется уже немного.
— Насколько немного, Виктор?
Точной датой ординатор мог бы усыпить нетерпение остальных.
— До конца этого года.
Был июль 1983 года.
— Это всего шесть месяцев.
— Шесть месяцев, — повторил Виктор, и по его голосу невозможно было понять, много это или мало.
Он позвонил сам. Заранее написал на бумаге, что скажет. Дословно. Слово за словом. Прочитал все фразы несколько раз вслух, стараясь, чтобы слова звучали как можно более естественно. И после этого набрал номер.
Виктор хотел, чтобы обе женщины приехали в Ахен. Для беседы. Больше он пока не собирался говорить. Они, разумеется, спросят его, о чем он хочет побеседовать. О прошлом, ответил бы он. Но и о будущем. Он скажет, что наука за прошедшие годы сильно шагнула вперед. О своей роли в ней он не станет упоминать. То, что раньше считалось невозможным, скажет он, оказалось просто сложным. А то, что казалось сложным, теперь стало гораздо проще. Ему самому нравились эти фразы.
Одна из женщин сняла трубку. Доктор Хоппе представился и спросил, как дела у нее и ее подруги. Так было написано на бумажке, которую он положил рядом с телефоном. Но ее ответа не оказалось в сценарии.
Она ответила, что подруга бросила ее ради другой. Не так давно. Месяца два назад.
Он онемел. Не от того, что она сказала, а потому что не мог найти слов для ответа, Но, к счастью, она вдруг начала изливать ему душу. Женщина говорила не останавливаясь несколько минут, и ему только надо было время от времени с пониманием реагировать.
В конце концов она остановилась посреди фразы и извинилась. Сказала, что не должна была ему надоедать. А потом сама спросила, чем может ему помочь. Возможно, она просто хотела узнать, зачем он звонит, но он воспринял ее слова буквально. Значит, она хочет ему помочь. Это было как раз то, к чему он стремился.
— Я хочу, чтобы вы приехали сюда, — сказал Виктор.
Это была не просьба. Она прозвучала как требование.
Женщина ответила, что у нее трудности. Что она не может оплатить поездку. Не говоря уже о проживании.
Он сказал, что возместит все расходы. Деньги не проблема.
Тогда она спросила, о чем он хочет с ней поговорить, и он наконец-то снова смог воспользоваться своей шпаргалкой.
Ее оказалось просто уговорить. Уязвленное самолюбие. И ревность. И одиночество. Все это зрело в ней целых два месяца. Так что предложение поступило как раз вовремя. Ребенок подчеркнет ее женственность. Станет бельмом на глазу для ее девушки. Избавит от одиночества. А кроме всего прочего, это была бы девочка, похожая на нее.
Ветер, проснувшийся в 1981 году в Филадельфии, через три года превратился в ураган и в конце февраля 1984 года добрался до европейского побережья. В журнале Science появилась статья под заголовком «Компенсация неустойчивости пересаженных в энуклеированные зиготы ядер мышиных бластомеров развитием in vitro». Она была написана Дэвидом Соларом и Джеймсом Гратом, а содержание оказалось уничижительным для доктора Виктора Хоппе.
Солар и Грат подробно следовали его методике клонирования мышей, но им ни разу не удалось получить ни единого живого эмбриона. Словно острым филировочным ножом они разделали отчет Виктора Хоппе и беспощадно растоптали почти все его пункты. Вывод был кратким и однозначным: «Клонирование млекопитающих путем пересадки клеточного ядра в яйцеклетку с точки зрения биологии невозможно».
Еще важнее оказалось сказанное между строк. Ясно читалось, что работа Виктора Хоппе не имеет никакой научной ценности, более того, становилось очевидным, что он попросту всех обманул.
Рекс Кремер влетел в лабораторию, не постучавшись. В руках у него был номер Science, который он показал сидящему за письменным столом Виктору.
— Ты это читал?!
— Они мошенники, — немедленно ответил Виктор.
— То же самое они утверждают о тебе.
— Ах, да кто они такие?
— Это люди с именами, Виктор! И у них целый список заслуг!
— Это ни о чем не говорит.
— Это говорит обо всём, потому что каждому их слову безоговорочно верят.
— И тем не менее они мошенники.
— У меня тоже ничего не получилось, — сухо сказал Рекс. — Ни единого раза за три года.
Реакции не последовало. Виктор смотрел вниз. Ординатор снова заговорил.
— Я всегда тебя прикрывал, — холодно начал он. — И я готов снова тебя защищать, но в этот раз тебе самому придется постараться. Остальные профессора в ярости.
— К ним это не имеет никакого отношения, — пробурчал Виктор.
— Они имеют к этому прямое отношение. Это коснулось всего отделения. Даже ректору задавали неприятные вопросы. Мы должны немедленно отреагировать.
— На клевету я не реагирую.
— Это не клевета! Ты что, до сих пор не понял? Это результат многолетнего исследования двух уважаемых ученых. Если ты не отреагируешь, все будет потеряно.
— Что будет потеряно?
— Все. Весь эксперимент. Субсидии прекратятся, а отделение сократят, а возможно, даже закроют.
Виктор так и не поднимал голову. Было слышно, как он дышит.
— Есть еще кое-что, — сказал он.
— Что ты сказал?
— Что есть еще кое-что.
— Ты о чем?
— Я могу доказать, что они не правы.
— Значит, ты должен это сделать. Ты обещал закончить за шесть месяцев. Прошло уже почти семь. Я, правда, надеялся, что у тебя что-то получилось, Виктор.
Рекс вздохнул. Он понимал, что все это время был слишком наивен и ему теперь тоже придется расплачиваться. По другую сторону стола Виктор сложил руки и поднял голову.
— У меня получилось, — сказал он. — Теперь нужно ждать.
— Что ты имеешь в виду, Виктор? Хватит говорить загадками. Сейчас неподходящий момент.
— Я тебе покажу.
Он поднялся и подошел к бинокулярному микроскопу, который использовался при работе с клетками. Вокруг лежали стопки бумаг и журналов, стояли штативы с пустыми пробирками. Бросив вокруг беглый взгляд, Рекс увидел, что по всей лаборатории разбросаны бумаги, но никаких других следов деятельности Виктора не видно. Ни установок для опытов, ни приготовленных чашек Петри, ни контейнеров с мышами. Как будто Виктор действительно закончил эксперимент, как он и говорил, и теперь убивает время за чтением журналов, словно охранник на ночном дежурстве.
Виктор вернулся со стопкой фотографий, поискал в ней и потом, словно собираясь сыграть партию в покер, выложил перед Кремером пять карточек. Это были пять одинаковых фотографий, датированных одним и тем же числом и пронумерованных разными трехзначными числами. Снимки были сделаны под микроскопом. Ничего не объясняя, Виктор снова выложил на стол пять фотографий. На всех была видна пипетка, проникшая в клетку. Над рядом из десяти фотографий Виктор выложил еще пять, изображающих каждую клетку после деления — дата на один день отличалась от предыдущих снимков. Так же молча он продолжал выкладывать четвертую и пятую серии снимков, которые показывали следующую стадию процесса роста эмбриона.
До сих пор это не произвело на Рекса впечатления. Он сам делал снимки, похожие на те, что показывал Виктор. Следующая серия с восьмиклеточными эмбрионами, достигшими той стадии, когда они уже могли укрепиться в матке, тоже ничем его не удивила.
— Что ты хочешь… — начал он.
— Подожди, — сказал Виктор и снова выложил на стол несколько рядов карточек, показав на них пальцем, чтобы подчеркнуть важность. Рекс увидел, как с каждой новой серией эмбрион растет. От восьми клеток к шестнадцати, а потом к тридцати двум. Насколько он знал, никому не удалось искусственным путем дойти до этой стадии, избежав при этом каких-нибудь деформаций. На следующем снимке клетки уже нельзя было различить невооруженным взглядом, но их должно было быть шестьдесят четыре, а когда Виктор выложил последнюю серию карточек и весь стол оказался покрыт фотографиями, ординатор понял, что эмбрион на снимках вырос до ста двадцати восьми клеток.