– С-с-с-сувениры! – восклицал он, пускал из угла рта пену и потешно сжимал толстые кулаки.
А потом разразился лекцией на полчаса, и при этом ему даже не требовалось пауз, чтобы перевести дыхание. После, надо признаться, посетители приуныли, но это было только началом творческого вечера. В скором времени, Гераклид Аквус начал читать стихи:
Я рисовал картины маслом
И хлебом часто рисовал
Мой вклад в искусство недоеден
Останется на черный день
Едва грянуло – гости переглянулись. Каждому показалось, что он ослышался, и сейчас остальные разъяснят ему, как прекрасно прозвучавшее стихотворение. Но объяснять было некому.
– Вам понравилось! – возликовал Гераклид Аквус. – Тогда – продолжаем!
И тут случилось то, что впоследствии корреспондент «Дельфийского оракула» назвал «Великим исходом из современности».
Посетители, сначала по одному, затем толпами принялись покидать храм. На выходе даже случилась толкучка. Вдобавок, выяснилось, что если взбираться сюда способен не каждый, то спуск для многих представлялся задачей архилегкой. На удивление никто не упал и ничего себе не сломал, хотя многие бежали так быстро, как, пожалуй, никогда в жизни.
И вот, в опустевшем храме осталось лишь четверо. Корреспондент «Дельфийского оракула», глуховатый и подслеповатый старик, неизвестно как сумевший подняться на такую высоту, козочка Мида и покрасневший от гнева Гераклид.
– Позор! – кричал он. – Бездари! Варвары! Дикие свиньи! Даже козы понимают в искусстве больше, чем они!
Мида, не уловив смысла, тем не менее поняла, что ее похвалили, и ласково боднула Гераклида в бок. Тот дернулся и едва не налетел на старика.
– Когда кормить будут?! – проорал он прямо в лицо Аквусу. – Есть хочу!
Мида дернулась, понимая, что кроме нее здесь больше ничего съедобного нет, и помчалась к выходу, цокая копытами по полу. Корреспондент ухватился за хвост мимо пробегавшей козы, не желая плутать в поисках дороги, и тоже покинул храм, из-за чего дальнейшие события не могут иметь статус достоверности.
Но поговаривают, что Гераклид все же нашел какой-то еды и накормил старика. Тот оказался идеальным слушателем – хотя и хотел все время есть – а заодно и неплохим сторожем. Впрочем, туристы, посещавшие остров, в основном предпочитали смотреть на храм издали.
Те же храбрецы, которые добирались до храма, возвращались, качая головой и будто бы прислушиваясь к чему-то внутри. Ходили, как призраки в царстве Аида, и бормотали что-то под нос.
– Безумец или гений? – вопрошали они себя и тут же вновь начинали прислушиваться.
Но никто внутри них не мог дать ответа на этот вопрос.
…
Прекрасным вечером, когда солнце только начало клониться к закату, поезд остановился на станции «Полис Лариса». Из самого комфортабельного вагона на перрон сошел лишь один пассажир, который тут же приковал всеобщее внимание.
Одет он был, на первый взгляд, просто и неброско, но на взгляд второй можно было отметить мягкость кожи на сандалиях, прочность ее же на торбе, золотую брошь на шляпе и тонкую, подшитуя мехом – на случай непогоды – накидку, небрежно наброшенную на плечи.
Это все было примечально, но отнюдь не объясняло, почему все, кто был на станции, тут же уставились на вновь прибывшего.
Юлиус Корпс – а это был именно он – в последнее время привык, что к нему относятся куда уважительней, чем раньше, но не был готов к такому. Одно дело, когда тебе угождают из-за денег, которыми щедро снабдили боги, а другое, когда смотрят так, будто ты сам какое-то небывалое создание. Бог, монстр, зверь или еще что-нибудь.
– Гхм, – откашлялся Юлиус. – Не подскажет ли кто-нибудь, где я могу переночевать?
И тут произошло еще более странное – люди наперебой принялись предлагать ему остановиться у них. Они практически умоляли, едва ли не вставали на колени, отталкивали друг друга…
Нет, конечно, Корпс помнил, что здесь к нему должны отнестись с уважением. Как-никак именно в Ларисе он при участии Гераклида выиграл состязания оракулов, но сейчас люди выказывали такой восторг, какой настоящему оракулу даже и не снился!
– Спокойно! – наконец Юлиусу удалось собраться с мыслями.
Все замолчали, но остались в тех же позах. И по-прежнему на лицах читалось обожание.
– Ты! – Корпс ткнул пальцем в рослого парня, показавшегося ему смышленей других. – Что за ажиотаж? К вам что, совсем перестали приезжать люди? Со мной вместе сошло, кажется, человек сто. Не из моего вагона, но все же.
– Нет, – парень сглотнул. – Люди приезжают. Их еще больше стало, с тех пор, как вы научили нас жить правильно.
– Я?! – Юлиус думал, что после всех приключений его трудно чем-нибудь удивить, но, как оказалось, ошибался.
– Да. Вы же оставили нам Люпусоларий…
Название книги, о потере которой Корпс в последнее время жалел и за которой, собственно говоря, и приехал, в устах парня прозвучало благоговейно. С похожей интонацией говорили обычно лишь преподаватели словесности и историки о многотомном сборнике «Мифы и легенды древней Эллады: с заметками и пояснениями богов и героев».
– Верно, оставил. И-и-и?.. – Юлиус приподнял брови, всем своим видом выражая крайний интерес к судьбе книги. Что было вовсе не сложно – любопытство так и бурлило внутри.
– Я, признаться, не знаю точно, как все начиналось, но могу отвести вас с градоправителю. Он сможет рассказать в подробностях, а также обеспечит приличествующими по случаю почестями. Можно найти мобиль, или желаете прогуляться?
– Лучше пешком.
Через один квартал, мошенник перестал жалеть о том, что оставил Люпусоларий в этом полисе.
Через два он понял, что именно сделали с книгой жители города, и любопытство сменилось бурной радостью. Ему с трудом удавалось сохранять серьезный вид – как-никак, автор градообразующей книги! – но смешинки то и дело пытались всплыть и пробиться наружу, как пузырьки в игристом вине.
Через три квартала Юлиус не выдержал и засмеялся, махнув рукой на серьезность.
Жители Ларисы восприняли книгу как руководство к действию. Причем исключительно прямое руководство. Еще не до конца было понятно, как они поступили с абстрактными философскими рассуждениями, однако все фразы, которые можно было бы хоть как-то привязать к явлениям материального мира, были с успехом применены в городском ландшафте.
К примеру, в квартале предсказателей теперь над каждой входной дверью висели таблички с вопросами.
«Сколько купить рыбьих глаз, чтобы смотреть во все стороны сразу?»
«О чем думает шнурок в темнице?»
«Зачем щенок кусал енота, если обоим влетело тапком?»
И так далее.
А ниже – надписи «Пророк такой-то. Нашел ответ на этот вопрос из великой книги».
Положа руку на сердце, Юлиус и сам понятия не имел, умеют ли думать шнурки. Страница с этими странными вопросами вообще не имела отношения к псевдозаумному тексту Люпусолария. Мошенник просто забыл вырвать лист, на котором как-то, еще в юности, писал глупости, приходящие в голову, когда тренировался забалтывать собеседников и отвлекать их внимание. А теперь эти упражнения сделали мерилом величия предсказателей и знаком принадлежности к их гильдии.
Несмотря на поздний час, на площадях было шумно – шла бойкая торговля на маленьких круглых ярмарках. Юлиус вспомнил, как он мечтал о том, чтобы веселье в таких местах не затихало ни днем, ни ночью, и даже в сонный предрассветный час можно было бы купить сахарной ваты и прокатиться на каруселях. Этому он посвятил целую главу Люпусолария, под названием «Круглые ярмарки и веселая гармоника».
То тут, то там в стены домов были вмурованы кривые зеркала, кажущие прохожих то гигантами, то карликами, то уродцами. Некоторые спешили мимо, а другие хоть на секунду, но останавливались, показывали сами на себя пальцами и смеялись в голос. А если не смеялись, то улыбались. Хотя бы уголком рта. Это развлечение явно выросло из того факта, что толкования слов «зеркальное стекло» и «смеховой мастер» находились в книге Юлиуса на соседних страницах.
Из-за каждого нового угла появлялись детали, образы, мысли из прошлого, идеи, сны и химеры горячечного бреда – из тех, что рождаются после десятка чаш вина. Их мошенник любовно собирал и записывал, не забывая ни единой, несколько лет подряд, но, признаться, редко потом перечитывал… А сейчас вертел головой по сторонам и замечал детское, любимое, уже забытое, дурацкое и родное. Полис будто стал его портретом. Отражением в витражном кривом зеркале – с тысячей искажений и солнечных зайчиков, но узнать исходник можно.
Резные флюгера в форме сказочных животных на каждой крыше, смешные башенки, собаки в шутовских колпаках, окна с пупырчатым стеклом, лотки с разноцветными пирожками, уличные художники и зазывалы, кукольные театры и цирки – казалось, они поглотили полис.
Сопровождающий мошенника парень что-то бубнил про туристов, которые полюбили приезжать в Ларису, про городской фестиваль уличных театров и ярмарку, которая в считанные месяца стала знаменитой по всей округе. У дома правителя, проводник обернулся к Юлиусу, чтобы выяснить, как его торжественно представить, и растерянно открыл рот. Мошенника не было.
Тот сбежал за какой-то десяток метров от высокопоставленного крыльца и теперь быстро шагал по узкому переулку, уворачиваясь от карманников, толстых бродячих котов и загулявших пьяных клоунов.
– Вот так, наверно, дружок, и чувствуют себя боги, – бормотал он. – Сотворят что-нибудь, а оно живое, сложное и странное. Встречайте: впервые на арене, Юлиус – создатель балагана.
А в голове тем временем скреблись две мысли: написав новую книгу, облагородить посредством ее еще какой-нибудь полис – покрупнее этого! – и выяснить, когда уже наступит «новый мир» и отпуск подойдет к концу. Наконец-то Юлиус чувствовал себя умиротворенным, а от умиротворения до скуки, как известно, всего один шаг.