— Будь всегда настороже, — посоветовала Дел.
— Настороже, — пробормотал я. — Это ты будь настороже.
Ее лицо куда-то поплыло.
— С тобой все в порядке? — тревожно спросила она.
Я добрался до жеребца. Гнедой лениво обшаривал губами землю и успел вымазать всю морду.
— Она спрашивает, все ли со мной в порядке. А я и сам не знаю, хорошо ли это, если со мной все в порядке. После каждого выяснения отношений с этим мечом я чувствую себя так, словно постарел лет на десять, — я вдруг застыл, ухватившись за стремя, и резко повернулся к Дел. — Ведь это не так, да?
— Что не так?
— Я не постарел лет на десять или двадцать?
Дел критически осмотрела меня.
— Не сказала бы. Ты выглядишь как обычно… Я бы дала тебе лет шестьдесят.
— Не смешно, — бросил я и запоздало понял, что вложил в эту фразу слишком много чувства. — Ладно, ладно… Только не надо меня по всем винить. Кто знает, на что способен Чоса Деи, даже в этом мече.
— Никто не знает, — признала Дел. — Успокойся, Тигр, ты не постарел. Ты выглядишь даже лучше, чем неделю назад — тренировки тебе на пользу. Тебе бы следовало почаще заниматься.
— Занимался бы, если бы была возможность, — пробормотал я. — Может в Искандаре…
Я повернулся к жеребцу, который поприветствовал меня, ткнувшись мордой мне в лицо и фыркнув. Когда гнедой фыркает, слюна летит во все стороны, на этот раз к ней примешивалась грязь, которую жеребец успел подобрать с земли.
Я выругался, стер грязные потеки с лица и шеи и обозвал жеребца дюжиной нельстивых Южных кличек. Гнедой слышал их и раньше и поэтому даже ухом не повел. Мне оставалось только поймать повод, вставить левую ногу в стремя, с усилием приподняться и шлепнуться в седло. Устроившись, я внимательно посмотрел на Дел.
— Ну хорошо, — сказал я, — сдаюсь. Чем быстрее мы вытащим Чоса Деи из меча, тем счастливее я буду… и если для этого придется разыскать Шака Обре, мы это сделаем.
Дел как-то странно посмотрела на меня.
— На это могут уйти месяцы, — заметила она, — а может и годы.
Я стиснул зубы и кивнул.
— Знаю. А что, в аиды, мне остается? Бороться с этой штукой весь остаток жизни?
— Думаю, тебе следует осознать, какого рода обязательство ты сейчас на себя берешь, — спокойно сказала Дел.
Я уставился на нее.
— Этот меч только что пытался заставить меня вырезать самому себе кишки. Теперь это личное дело.
На лбу Дел появились морщины.
— Шака Обре это только имя, Тигр… Его трудно будет найти.
Я вздохнул.
— Но мы же нашли Чоса Деи, найдем и Шака Обре, чего бы нам это не стоило.
Дел вдруг широко, искренне улыбнулась.
— Ты что? — насторожился я.
— Ты сейчас говоришь совсем как я.
Я задумался, вспомнил сколько лет Дел искала Аджани и каких жертв ей это стоило.
Теперь пришла моя очередь.
Дел подвела чалого ко мне.
— Сколько еще до Искандара?
— Судя по рассказам Рашада, еще день пути. Завтра вечером должны быть уже в Искандаре, — я проследил взглядом за дорогой, извивающейся среди низкорослых деревьев и высокой спутанной травы.
— Знаешь, а было бы совсем неплохо, если бы джихади оказался настоящим. Может он смог бы справиться с моим мечом.
— Ты и сам прекрасно справляешься со своим мечом, — раздраженно заметила Дел. Помолчав, она добавила: — Главное, Тигр, это желание сделать что-то.
Я долго смотрел на нее, потом поерзал в седле и неожиданно для самого себя сказал:
— А знаешь, я буду просто счастлив, когда узнаю, что Аджани мертв.
Мои слова застали Дел врасплох.
— Почему?
— Потому что может быть тогда ты вспомнишь, каково это, быть человеком.
— Я… — она открыла рот, чтобы возмутиться, но замолчала.
— ИНОГДА ты об этом вспоминаешь, — согласился я, — а потом снова становишься жестокосердной и рассудительной сукой.
Я повернул жеребца и поехал по дороге. Через несколько секунд Дел последовала за мной.
Тишина иногда может сказать больше чем слова.
Как я слышал, Искандар был древним городом. Его построили задолго до того, как появился Харкихал. К руинам не ездили уже много лет и дорога была проложена всего несколько месяцев назад, после предсказания Оракула. Со временем она снова исчезнет, ее сотрут ветра и дожди и земля стряхнет с себя следы пилигримов, стекавшихся в Искандар чтобы увидеть джихади, но многим еще предстоит пройти по этой дороге.
Рашад дал четкие указания, но как выяснилось, мы могли обойтись и без них. Дорога была хорошо наезжена, люди постоянно выходили из Харкихала в Искандар, а нам не хотелось искать попутчиков.
В конце концов мы съехали с дороги. Темнело, становилось прохладнее и мой желудок начал жаловаться. Мы с Дел переехали холм и обнаружили уединенное местечко, вполне подходящее для небольшого лагеря. Мы хотели переночевать без случайных спутников — кто знает, чего ожидать от незнакомых людей.
— Обойдемся без костра, — предложил я, слезая с жеребца.
Дел просто кивнула. Она стащила со спины чалого седло, потник, сумы и сверток шкур и одеял, свалила все это в одну кучу и снова вернулась к мерину, устраивать его на ночь.
Много времени на это не потребовалось. Разобравшись с лошадьми, мы расстелили одеяла и выпили воды из фляг. Солнце медленно опускалось за горизонт, все дела были переделаны, оставалось только лечь спать. Но спать нам не хотелось.
В бледном свете полной луны я сидел на шкуре, накрыв колени одеялами, и втирал масло в жесткие ремни перевязи. Со временем кожа разомнется и будет плотно прилегать к телу, но до тех пор каждый вечер мне придется выполнять один и тот же ритуал.
У меня было свое дело, а у Дел свое. Она вынула из ножен Бореал, достала точильный камень, масло и тряпку — для изысканно нежной заботы.
Дел заплела волосы в косу, и наконец-то они не скрывали ее лицо. В лунном свете оно стало совсем белым с черными пятнами теней.
Вниз по клинку и снова наверх: влекущее шипение. Потом шепот шелка по стали.
Дел склонила голову, осматривая всю длину клинка. Светлые ресницы опустились, скрывая от меня глаза. Толстая светлая коса спадала с покрытого шелком плеча и покачивалась в такт движениям. Вниз по клинку, потом снова наверх: соблазн заострившейся стали.
И вдруг я не выдержал и спросил:
— О чем ты думаешь?
Дел слабо вздрогнула. Она была где-то очень далеко.
Я тихо повторил вопрос:
— О чем ты думаешь, баска?
Дел скривила губы.
— О Джамайле, — мягко сказала она. — Я вспоминаю, каким он был.
Я видел Джамайла только раз. Он был уже не тем человеком, каким знала его Дел.
— Он был… малышом, — заговорила она. — Ничем не отличался от остальных детей. Он был самым младшим в семье — на пять лет моложе меня. Он так хотел, чтобы его считали мужчиной, а все обращались с ним как с ребенком.
Я улыбнулся, представив это.
— По-моему, это естественно.
— Он хотел быть взрослым. Он брал пример с моего отца, братьев, потом с меня. Он говорил, что станет таким же смелым… таким же сильным… Он поклялся стать настоящим мужчиной.
У меня не было детства, я не знал, каково это, жить в семье. Я не мог представить, что чувствовал бы Джамайл, окажись он на моем месте, что сказал бы он, желая успокоить сестру.
— Они схватили нас вместе, — продолжила Дел. — Мы прятались под повозкой и старались стать совсем маленькими, незаметными… но борджуни подожгли повозку и мы побежали, и тут же одежда Джамайла загорелась, — голос Дел сорвался, лицо скривилось. — На нем все горело, но он не кричал. Он засунул пальцы в рот и прикусил их так, что потекла кровь. Мне пришлось толкнуть его, чтобы он упал. Он покатился по земле, а я старалась сбить пламя… тогда нас и поймали.
Мои руки застыли на перевязи. Руки Дел продолжали затачивать клинок, но я сомневаюсь, что она это сознавала.
— Он весь был обожжен, — говорила она, — но им было наплевать. Ожоги были тяжелыми, но не смертельными, и они поняли, что смогут на нем заработать. Только об этом они и думали: сколько заплатят за Джамайла Южные работорговцы.
Нет, они думали не только об этом. Была еще Делила — пятнадцатилетняя красавица Северянка — но о себе Дел не рассказывала. Ее волновал только Джамайл. Важна была судьба только ее брата и семьи.
Дел не считала, что сама она стоит такой одержимости.
Ой баска, баска. Если бы ты только знала…
— Но он выжил, — продолжила Дел. — Ему было тяжелее, чем мне: он провел столько лет в рабстве, его сделали евнухом, лишили языка. И пережил он все это чтобы достаться Вашни, — Дел глубоко вздохнула. — А теперь мне остается только сидеть здесь и думать, жив он или давно мертв.
— Ты этого не знаешь.
— Не знаю. Поэтому мне и больно.
Рука Дел ровно водила точильный камень. Бореал тихонько напевала песню обещаний.
— Не мучай себя напрасно, — сказал я. — Может Джамайл сейчас в полной безопасности у Вашни.
— Они убивают чужеземцев, а он настоящий Северянин.
— Северянин? Или был им? — я пожал плечами, а Дел наконец-то отвела взгляд от меча. — Когда мы нашли его, он провел уже пять лет на Юге, из них два года с Вашни. Может его давно считают за своего. К тому же старик любил его, об этом тоже не забудут.
— Старики, — тихо сказала Дел, — быстро теряют силы, а с ними и свою власть.
— Не всегда.
— Но все старики умирают.
Я покачал головой.
— Дел, успокоить тебя я не смогу. Да, возможно он уже мертв, но наверняка ты утверждать не можешь.
— Вот я и думаю: узнаю ли я когда-нибудь что с ним? Или проведу остаток жизни так и не выяснив, остался ли в этом мире еще кто-то моей крови?
— Поверь, — грубовато сказал я, — от таких мыслей не умирают.
Рука Дел сильнее сжала клинок.
— Ты говоришь это потому что я жестокосердная и рассудительная сука?
Растерявшись, я резко посмотрел на нее. Меня удивил не столько вопрос, сколько грубый тон, которым он был задан.
— Нет, — честно ответил я. — Я говорю это исходя из собственного опыта.