[531], я вступаюсь за Крылова. Не потому, что он мне идейно, классово или кассово близок, а потому, что нарушена его СВОБОДА, которая для меня является ценностью, даже если мысли Крылова мне не близки. Если будут затыкать рот Прилепину, вступлюсь и за него.[532]
В конце 2012 года, когда в очень неприятную ситуацию[533] попал Рустем Адагамов — звезда ЖЖ drugoi, Антон выступил с заявлением, уступающим в афористичности, но не в выразительности знаменитому вольтеровскому «Я не разделяю ваших убеждений, но готов умереть за ваше право их высказывать»: «Готов в любом суде выступить свидетелем в его защиту. По-человечески по-прежнему считаю его говном».
В 1999 году Антон чуть не оказался хостером крайне правого идеолога «консервативной революции» Александра Дугина — после того, как веб-журнал «Арктогея» оказался закрыт заодно с форумом «красно-коричневых», на котором вывешивались технические инструкции по забиванию спамом и обессмысливанию политических онлайн-площадок. Форум прикрыли по жалобе Носика, но при этом:
Вербицкий мне сказал, что заодно прикрыли и тексты Дугина, которые, как бы я к ним ни относился, подпадают в моём представлении под protected free speech. Я незамедлительно сообщил Вербицкому, что, если Дугин со своей «Арктогеей» окажется виртуально бездомным, — я его охотно приму на www.sharat.co.il, где арендую дискспейс с июня 1996 года по сегодняшний день. Вербицкий обещал передать это Дугину, но, похоже, тот уже без меня управился, и тема как-то сама собой закрылась. Но миф о том, как Носик искоренял инакомыслие в Сети, остался жить в нацбольном сознании. Оброс деталями про «политический заказ» от ФЭПа — как будто до работы в ФЭПе я был лучший друг фашистов.[534]
Носик a priori одобрял всё, что шло на пользу демократии западного образца. Нимало не беспокоясь, насколько это совпадало с позицией его близких друзей.
Так, 9 ноября 2016 года, когда от ужаса по поводу победы Трампа зашлись американские кампусные интеллектуалы и их российские vis-à-vis (перенявшие ненависть к Трампу скорее в качестве карго-культа, потому что на практике от его иммиграционной и социальной политики им, естественно, не становилось ни жарче, ни холоднее), он заявил:
Хотите верьте, а хотите — нет, но меня этот результат несказанно радует. Не потому, что я жду от Трампа чего-нибудь хорошего. Я вообще давно разучился ждать чего-либо хорошего от политиков — даже от тех, которые мне по-человечески симпатичны, чего о Трампе ни разу не скажешь.
Но вот эта вакханалия мочилова и компромата, развязанная в американских СМИ в последний год, этот праздник бесстыдства и вседозволенности у сторонников Хиллари, напомнивший дорогим россиянам газету «Не дай Бог!» образца 1996 года, — это позор и для профессии, и для Америки, и для всего человечества.
Как мы помним, в России такие политтехнологии 20 лет назад победили — и последствия этой победы мы радостно расхлёбываем по сей день. Многие из тогдашних триумфаторов стали политэмигрантами в первую же пятилетку после своей грандиозной победы, других ушли из профессии, ограбили и/или пересажали. Расправились с ними по тем самым понятиям, которые установились в российской политике с 1993 года и цементировались круговой порукой плутовства в 1996-м.
Американская демократия оказалась устойчива к такого рода зомбированию. На выбор избирателя в США не повлиял ни «убойный компромат» о гостевой визе для Мелани Трамп 20 лет назад, ни тайные аудиозаписи похабных разговоров 2005 года. Замалчивание кровавого ливийского эпизода тоже не помогло. Как не хотели американцы видеть президентом лживую политкорректную суку с фальшивой улыбкой на устах, так и не захотели, несмотря на все нескончаемые упражнения по зомбированию.[535]
Как тут не напомнить, что основными инициаторами и бенефициарами ельцинскoй победы 1996 года стали те самые политтехнологи и олигархи, которые финансировали инновационные проекты Носика и его друзей — Березовский («Ситилайн», «Gazeta.kg»), Ходорковский («Gazeta.Ru», «Lenta.Ru»), Невзлин («MosNews»), Мамут (). И другие, не столь заметные — вроде Сергея Васильева, купившего «Рамблер», — сумевшие раскрутиться именно во второй ельцинский срок. Так что возмущение «понятиями 93-го» и «плутовством 96-го» не очень сообразуется с линией «альтернативного политбюро» (Шендерович, Альбац, Пархоменко, Касьянов, Илларионов e tutti quanti), в которое Носика «включили» ещё в 2014 году.[536]
Но истина — дороже.
Впрочем, такая подчёркнуто прямая и принципиальная личная позиция Носика, лишённая свойственной «профессиональным» политическим деятелям амбивалентности и переменчивости во взглядах, не мешала Антону поддерживать светские, дружеские или рабочие отношения со многими акторами российской политики.
…предмет его гордости — близость к людям, принимающим политические решения, и обладание информацией, которой другие не располагают. По сути, это вид информационной зависимости, —
подметила много общавшаяся с Носиком Идлис.
Зависимоcть такая более чем извинительна для главного редактора крупнейших СМИ, обязанного сильно заранее предчувствовать не просто «откуда ветер дует» — но откуда может он принести раскалённого песка. «Наступает момент истины, которого я жду уже больше года»[537], — не без патетики восклицает он в ЖЖ 26 апреля 2001 года, в момент давно зревшего кризиса НТВ.
Однако к десятым годам Антон не просто отошёл от политической журналистики, но и явно утратил веру в способность тусовки, известной как «лидеры либеральной оппозиции», к эффективной осмысленной деятельности. И это было не просто минутное разочарование в 2004 году «Комитетом 2008», о котором мы уже упоминали.
Накануне декабрьских думских выборов 2007 года — тех самых, которые теоретически и собирался выиграть «Комитет 2008», — два старых друга, Носик и Кудрявцев, устроили в ЖЖ политическую дискуссию. Отправной точкой послужил краткий энергичный пост «Гражданская позиция»[538] третьего «отца Рунета», Артемия Лебедева.
Трое бизнесменов и управленцев в очередной раз оказались заложниками классической русской литературы — их разговор о не/участии в политической жизни приобрёл вид «полифонического диалога» героев Достоевского, когда каждый участник формулирует дорогую ему мысль не самостоятельно, а переформулируя мысль собеседника. Но не будем пересказывать Бахтина, а просто процитируем Носика, который сам цитирует Кудрявцева, толкующего Лебедева:
[Тёма] при этом делает вид, что не понимает, насколько несменяемая развращающая власть порождает всё то говно, которое…
<…> Он всего лишь говорит: я занимаюсь в этой жизни тем, в чём могу make a difference. И это не борьба за изменение политической системы в стране.
Разве мы с тобой не могли бы сказать о себе того же?
Я хочу, чтобы был свободный рынок, и готов отказаться ради этого от других свобод.
Прости, но я не заметил, чтобы Тёме, тебе или мне приходилось в сегодняшней России отказываться от каких бы то ни было свобод. Мне кажется, что мы не ограничены ни в своих высказываниях, ни в получении информации, ни в выборе места работы, ни в свободе жить или не жить в Москве, и сколько дней в году мы в ней живём.
Та свобода, от которой, по твоему мнению, отказывается Тёма — это свобода для абстрактного Народа, который страдает, и который уже не первый век норовят освободить разные народовольцы, от Перовской и Бакунина до Каспарова с Лимоновым. Именно условный Народ лишён в России свободы получать правдивую информацию, свободно критиковать власти, выбирать место жительства и т. п. Беда в том, что этот самый Народ совершенно по этому поводу не переживает, если верить социологам и собственным глазам. Когда Народ начинал переживать, то менял режим, о чём Тёма и пишет: «Можно его спихнуть, но не ждать, когда он сам заменится».
Я не готов переквалифицироваться из профессиональных медиа-менеджеров в революционеры, и провести остаток жизни на трибунах, добиваясь перемен в политической жизни страны. Полагаю, ты к этому тоже не готов. Просто у нас с тобой нет внутренней потребности выходить с такой позицией на широкую публику: для нас это вопрос внутреннего выбора, который мы сделали, сообразуясь со своим умом, совестью и бытовыми обстоятельствами.[539]
Демьян не стал возражать. Во всяком случае, публично.
Казалось, что восторги и упоения взметнувшегося в декабре 2011 года белоленточного движения должны были поколебать веру друзей-мушкетёров в теорию малых дел. И действительно: по возвращении с индийской зимовки в 20-х числах января 2012 года Антон горячо вписался во вновь возникшие активности. В том числе, разумеется, в легендарное ныне «Белое кольцо» 29 января — пешеходное кольцо державшихся за руки людей с белыми ленточками (собственно, и закрепившими название) вдоль Садового кольца и приветствовавшие их машины, некоторые — украшенные плакатами. И предоставил о нём подробный отчёт.[540]
Заметим кстати, что вписаться ему было приятно, наверно, ещё и потому, что сам символ — белую ленточку — предложил[541] в декабре 2011-го его ближайший друг Арсен Ревазов, лишний раз подтвердив репутацию гениального рекламщика.
4 марта 2012 года на Пушкинской площади состоялся очередной митинг.[542]