В стихотворении Бена Джонсона, написанном для включения в Первое фолио, "Памяти моего любимого автора, мистера Уильяма Шекспира", Джонсон предвосхитил эти культурные инвестиции, восхваляя Шекспира в выражениях, которые звучат и сегодня: "Милый лебедь Эйвона!" и "Он был не на век, а на все времена!". В стихах Джонсона Шекспир превосходит своих сверстников Лайли, Кайда и Марлоу, и, чудесным образом, "хотя у тебя было мало латыни и меньше греческого", даже соответствует "громогласному Эсхилу, / Еврипиду и Софоклу" и лучшим "из всех, что наглая Греция и надменный Рим / Послали, или с тех пор восстали из пепла". И Джонсон предлагает три строки, которые, если бы он открыл книгу, которую переплетал, понравились бы Уайлдгусу:
Ты - памятник без могилы,
И ты жив до сих пор, пока жива твоя книга.
И нам есть что почитать и чем похвалиться.
Восхваление Джонсоном своего друга и соперника ("Я любил этого человека, - писал Джонсон, - по эту сторону идолопоклонства") имеет некую условную подоплеку, мелькание на лице среди улыбки, и здесь логика празднования сложна. Дорогой Шекспир, говорит Джонсон, ты будешь существовать до тех пор, пока существует твоя книга и пока есть читатели, которые читают твою книгу - но (неявно) не дальше. Освобождая Шекспира на все времена, Джонсон одновременно приковывает его к его книге. Может, Шекспиру и не нужна могила (похороненный в церкви Святой Троицы в Стратфорде-на-Эйвоне, Шекспир получил статую в Вестминстерском аббатстве только в 1741 году), но ему нужно Первое фолио. И ему нужен Уильям Уайлдгуз.
Перенесемся на три столетия вперед. Утро 23 января 1905 года. Двадцатиоднолетний Глэдвин Морис Ревелл Турбутт с фолиантом под мышкой только что постучался в дверь подбиблиотекаря Бодлиана Фальконера Мадана. Турбутт - библиофил, только что окончивший колледж Магдален, а до этого - школу Хэрроу, и, по словам одного из современников, обладающий "любовью ко всему древнему и прекрасному". Ему не хватает уверенности в себе. В данный момент Турбутт начинает изучать архитектуру в Лондоне, часто путешествуя во Францию, чтобы понять происхождение нормандских зданий. Но этот позолоченный момент скоро пройдет. Пять лет спустя Турбутт становится лейтенантом и - мы чувствуем, что конец вырисовывается еще до прочтения - погибает 21 октября 1914 года в возрасте тридцати одного года вместе со многими сослуживцами из второго батальона Оксфордширской и Бакингемширской легкой пехоты на ранних этапах битвы при Ипре в Бельгии.
Но в январе 1905 года Турбут - его вертикальная походка обрамляет дверной проем кабинета Мадана - находится далеко от Ипра. Книга под его рукой - экземпляр Первого фолио Шекспира, взятый из частной библиотеки Огстон-холла в Алфретоне, Дербишир, где он находится уже 200 лет. Огстон-Холл был домом его семьи с начала XVIII века: загородное поместье Турбутов, здание викторианской эпохи, построенное на основе ранних тюдоровских традиций, место, где такие слова, как "внутренний двор", "сторожка" и "конюшня", разносятся по длинным коридорам. Будучи начинающим архитектором, Турбутт озабочен недавними дополнениями: пятиэтажной башней с часами; витражами, описывающими геральдику Турбуттов; ландшафтными парками и формальными садами, партерами и террасами.
Мадан вызывает помощника библиотекаря Стрикленда Гибсона. Гибсон открывает книгу, переворачивает ее в руках, внимательно рассматривает корешок. Его взгляд переходит на молодого человека, затем снова на книгу. Турбатт ждет, отказывается от стула, спокойно относясь к людям, занятым вокруг него. Гибсон замечает прореху на доске, где когда-то в прошлом был оторван зажим: такой зажим приковывал книги к полкам Бодлея в семнадцатом веке. Гибсон заинтересовался.
Гибсон замечает, что внутренняя сторона досок покрыта печатными отходами. Гибсон видит, что отходы, использованные в экземпляре Первого фолио Турбутта, взяты из латинского издания Цицерона. Конец пятнадцатого века. Теперь, сильно подозревая, что это когда-то было собственностью Бодлея, Гибсон берет дневник, с которого началась эта глава, чтобы определить, какими томами, переплетенными в то же время, что и Первое фолио, когда-то обладал Бодлей. Он читает запись Жана Вернейля: "Переплетено Уильяму Уайлдгусу Эти книги, следующие за переплетенными". Он упорядочивает названия. И вот оно, решающее доказательство: страницы из того же экземпляра Цицерона, использованные в качестве вклеек в трех других томах из списка Вилдгуза. Вызывая в памяти момент февраля 1623 года, когда Вилдгуз вырывает листы из экземпляра Цицерона, напечатанного в Девентере около 1485 года, но теперь уже не востребованного , вклеивая последовательные страницы в виде отходов, как Вилдгуз работает с книгой Франсиско Санчеса де Лас Брозаса "In Ecclesiasten commentarium cum concordia Vulgatæ editionis, et Hebraici textus (1619), затем труды Уильяма Коупера (1623), затем "Руководство к благочестию" Джона Даунама (1622), а затем "Комедии, истории и трагедии" Шекспира (1623). Гибсон доказывает, что Первое фолио Турбутта когда-то принадлежало Бодлиану и когда-то, давным-давно, прошло через руки Уильяма Вилдгуза.
Одним из счастливых последствий долгой статичной жизни этого Первого фолио в библиотеке Турбуттов в Дербишире стало то, что книга сохранила свою первоначальную физическую форму. Большинство экземпляров были щедро перелицованы в период с 1775 по 1950 год; из 232 сохранившихся экземпляров Первого фолио Шекспира только два содержат подобные печатные отходы. Но то, что мы можем назвать потерянными годами Огстон-Холла, завещало удивительное отсутствие вмешательства, и книга, которая сейчас находится в Бодлиане, близка к той, что вышла из переплетной мастерской Уилдгуса 400 лет назад, хотя и немного темнее, учитывая прошедшее время, и с некоторыми незаметными работами по сохранению с 2013 года. Она вернулась в Бодлиан, потому что библиотека, возглавляемая динамичным и реформистским главным библиотекарем Эдвардом Николсоном (1847-1912), организовала кампанию по сбору средств, чтобы выкупить ее у Турбуттов в 1906 году - Турбуттов, которые, столкнувшись с падением стоимости земли и ростом налогов, не имели того богатства, которое предполагали их партеры. Более 800 дарителей, большинство из которых были бывшими студентами или представителями общественности, предложившими гинею или меньше, объединили свои ресурсы, чтобы собрать 3 000 фунтов стерлингов, что в три раза превышало рыночную цену. Библиотека никогда прежде не тратила более 200 фунтов стерлингов на одну книгу, но благодаря сотрудничеству, оформленному в патриотических терминах, Николсону и Мадану удалось сдержать явление, которое начало сеять панику в эдвардианских библиотеках: богатого американского коллекционера.
Чего у нас, конечно, нет, и чего мы не можем выкупить, так это ощущения Wildgoose как личности: человека, стоящего за тщательным филе, шитьем, штриховкой и приклеиванием цицероновских отходов. Был ли Уайлдгуз расчетливым или сентиментальным? Рассудочным и немного кислым или безрассудно щедрым и обладателем звонкого смеха? Его ежедневно мучила некомпетентность, которую он видел вокруг себя? Или одиночка, стоящий особняком?
Глава 3. Вырезать и вставить. Мария (1603-80) и Анна Коллетт (1605-39)
Уильям Уайлдгуз тщательно заботился о том, чтобы превратить печатные листы в переплетенные, целостные объекты, способные сохраниться во времени, придавая прочное физическое присутствие словам и мыслям. Следующая глава посвящена противоположному импульсу: другому виду книготворчества, возникшему примерно в тот же момент в семнадцатом веке. Речь идет о двух женщинах, которые разрезали ножами и ножницами напечатанные Библии, чтобы потом переписать, изменить порядок и дополнить текст, явив миру новую форму библейского повествования, которую они назвали "Гармонией". Это создание книги как своего рода коллажирование: звук лезвия, разрезающего страницу, реакция на печать, которая на первый взгляд выглядит разрушительной, но на самом деле породила одни из самых великолепных томов в истории книги. Мы можем начать рассказ с визита короля.
В марте 1642 года, за пять месяцев до начала Гражданской войны, которая привела к его публичному обезглавливанию, король Карл I в сопровождении своего сына принца Уэльского и целой толпы хорошо одетых придворных сделал паузу в путешествии из Хантингдона в Йорк, чтобы посетить небольшую часовню и усадьбу. Это была резиденция Литл Гиддинг: уединенная религиозная община, а также центр книжного дела в 30 милях от Кембриджа, расположенный на акрах пустых полей.
Давайте поедем к дому, - сказал король, и все сразу же согласились. В рукописном документе, хранящемся сейчас в Лондонском музее и носящем довольно нелюбезное название "MS Tangye 46. 78/675" описывает этот визит. Это один из предметов коллекции кромвелевской эпохи, собранной промышленником и нонконформистом сэром Ричардом Тэнджи (1833-1906), огромной кучи реликвий, включая пуговицу Кромвеля, гробовую доску, посмертную маску и часы - последние, согласно каталогу 1905 года, "в полном порядке, за исключением кошачьей кишки, которая погибла". В рукописном отчете передано ощущение солнечного дня 400-летней давности и жуткого спокойствия: тоскующий король осматривает дом и часовню, в то время как национальный конфликт приближается, как гром на горизонте.
Король Карл провел свою труппу придворных через мост к часовне - небольшому зданию, рассчитанному на тридцать человек. В воздухе висела пыль. Король взял в руки богослужебную книгу и Библию, обтянутые синим бархатом, которые стояли на столе для причастия, открыл их, посмотрел, какого перевода Большая Библия, и, обнаружив, что это Новая, сказал, что все в порядке". Затем он стал читать вслух: медленно и внимательно, его голос эхом разносился по маленькой часовне с обшитыми деревом стенами и черно-белыми мраморными плитками.
Когда он закончил, то начал задавать вопросы. "Как часто в этой церкви молятся?
Три раза в день.
"Очень хорошо сделано", - сказал он. Как часто в нем звучат проповеди?