ель и книготорговец Роберт Додсли приобрел двадцать. Баскервиль послал экземпляр Вольтеру.
Это ощущение радикальной ясности сохраняется и в издании Баскервиля "Потерянный рай и восстановленный рай", напечатанном в 1758 году в формате октаво (1500 экземпляров) и в 1759 году в формате кварто (700 экземпляров). Это самая успешная книга Баскервиля с точки зрения продаж и переизданий: список подписчиков очень обширен ("Его светлость герцог Аргайл"; "Преподобный мистер То. Аддерли, школьный учитель, Нантвич"; "Эразм Дарвин, доктор медицины, Личфилд"; "мисс Хьюберт, Вулстон"). Книга содержит единственное предисловие, написанное Баскервилем, своего рода автобиографию через шрифт, переплетение жизни и изготовления писем, повествующее о развитии страсти к "бумаге, письму, чернилам и мастерству". "С ранних лет восхищаясь красотой букв, - пишет Баскервиль, - я стал испытывать неодолимое желание внести свой вклад в их совершенствование". Жизнь Баскервиля описывается как стремление "установить типы в соответствии с тем, что я считал их истинной пропорцией". Как и в случае с его дебютным "Вергилием", Баскервиль стремится напечатать важные книги, которые уже обрели каноничность:
Я не хочу печатать много книг, но только те, которые являются важными книгами, имеют внутренние достоинства или репутацию, и которые публика может быть рада увидеть в элегантном наряде и приобрести по такой цене, которая окупит чрезвычайную заботу и расходы, которые неизбежно должны быть положены на них.
Книги Баскервиля не рассылались с целью демократизации печати, как, например, многие книги Винкина де Ворда. Его книги были дорогим товаром, медленно производились и стремились к физическому совершенству. Развитие навыков производства таких книг требовало времени, и Баскервиль описывает постепенный процесс технического совершенствования. Действительно, во многих отношениях его карьера - это исследование медлительности, терпеливого накопления: "медленно ползу к совершенству", - писал он о своем прессе в 1752 году. Его автобиографическая виньетка в "Потерянном рае" продолжается:
После того как я потратил много лет и не мало своего состояния в попытках продвинуть это искусство, я должен признаться, что мне доставляет большое удовольствие узнать, что мое издание Вергилия было так благосклонно принято. Улучшения в производстве бумаги, цвет и прочность чернил не остались незамеченными; не осталась без внимания и точность исполнения в целом.
Эта борьба за создание все более совершенных книг - личный проект Баскервиля ("Я сформировал для себя идеи большей точности, чем те, что еще не появились"), но она также задумана с точки зрения национальной гордости и чувства зарождающейся английской традиции вырезания букв. Баскервиль отмечает вклад типографской мастерской Caslon, основанной в Лондоне около 1720 года гравером-оружейником Уильямом Каслоном (1692-1766). Для Баскервиля Каслон - важная, но в то же время несовершенная точка отсчета английского письма ("он оставил место для совершенствования"), и он подписывает свое предисловие, надеясь выпустить фолиант Библии "величайшей элегантности и правильности; работа, которая, я надеюсь, может оказать некоторую честь английской прессе".
Баскервиль действительно выпустил Библию в 1763 году, работая с большим недовольством в качестве университетского печатника в Кембридже - перегруженный и недостаточно вознагражденный. Библия Баскервиля представляла собой огромный двухтомный фолиант, грандиозное, спокойное печатное произведение, демонстрирующее его уже узнаваемый стиль: гладкая бумага, блестящие черные чернила, ощущение пространства, придающее каноничность. Книга стоила подписчикам 4 гинеи (4,20 фунта стерлингов, или сегодня около 400 фунтов стерлингов), причем половина платилась вперед, а половина - при доставке. Всего было напечатано 1 250 экземпляров. Одна из них сейчас хранится в исследовательском центре Cadbury в Бирмингемском университете. До того как книга обрела этот дом, она принадлежала доктору Б. Т. Дэвису из Бирмингемского университета; до Дэвиса - семье Райленд (на мраморной внутренней стороне обложки наклеен экслибрис Сэмюэля Райленда (1764-1843) с его девизом "Не последний"); а до семьи Райленд, в конце XVIII века, Библия принадлежала Саре Баскервиль, жене Джона. Ее экслибрис вклеен напротив титульного листа.
Каким стилем отличались письма Баскервилей? Чтобы понять его письма, необходимо сопоставить их с тем, что было до него. Баскервиль был прагматиком, который работал постепенно, совершенствуя и совершенствуя, а не революционером, который начинал все заново. В качестве образцов для своего шрифта Баскервиль использовал письма Уильяма Каслона и его брата Сэмюэля, которые сами были основаны на голландских формах букв, доминировавших в английском книгопечатании.
На следующей странице представлены некоторые буквы Баскервилей с листа образцов 1757 года: четыре размера римского шрифта и два - курсивного. А на следующей странице - несколько печатных писем из Венеции 1476 года, выполненных французским гравером, печатником и шрифтовиком Николя Дженсоном (1420-80), которому часто приписывают создание первой формы римского шрифта. Текст представляет собой почти чудесную ручную цветную печать "Естественной истории" Плиния Старшего, датируемой I веком.
Баскервиль усилил контраст между тонкими и толстыми штрихами буквы - тонкие штрихи стали более узкими, а центр или ось его округлых букв переместился в более вертикальное положение. Его буквы стали более стройными и вертикальными. Изогнутые штрихи стали более плавными и круглыми, и таким образом он открыл глаз своей буквы "e" в отличие от более узкой "s". Его буквы стали более правильными. Его засечки - маленькие выступы, завершающие штрих буквы, - стали более горизонтальными, острыми и сужающимися. Его заглавная буква Q - буква, ставшая его типографской подписью, - имеет хвост, экстравагантно выходящий за пределы тела буквы, его толщина расширяется и сужается по мере продвижения, как разматывающаяся лента.
Примечательна и строчная буква "g", ушко которой свисает вправо, а открытая нижняя чаша напоминает быструю петлю пера в изящных руках.
Парижский шрифтовик Пьер-Симон Фурнье говорил, что буквы Баскервиля были "настоящими шедеврами резкости", и мы можем провести связь между его четким шрифтом и культурами рационализма и неоклассицизма эпохи Просвещения конца XVIII века. Буквы Баскервилей создавали ясность, а не затуманенность, и неуклонно передавали важные литературные произведения потомкам. Мы также можем обратить внимание на парадокс шрифта: будучи одновременно красивыми, восхитительными или технически замечательными, печатные буквы также стремятся к некой невидимости, поскольку они формулируют и стремятся не отвлекать от смысла текста. По словам Беатрис Уорд, написанным в 1932 году, типографика преуспевает, когда мы перестаем ее замечать. Только "уродливая типографика никогда не стирает себя". Согласно этим критериям, печатные буквы Баскервилей мерцают между видимостью и невидимостью - они вызывают ощущение художественности форм букв, но при этом стремятся к прозрачности в передаче смысла, как (по знаменитой аналогии Варде) кристально чистый бокал, в котором хранится вино. Историки типографики часто называют буквы Баскервилей "переходными" в том смысле, что они представляют собой движение от более тяжелых букв Каслона и более ранних "старых стилей" XV и XVI веков, названных в честь поэта Пьетро Бембо и французского шрифтового дизайнера Клода Гарамонда, к "современной" тонкости, связанной с Джамбаттистой Бодони (1740-1813) и буквами, вырезанными во Франции Фирмином Дидо (1764-1836). Все это может показаться слишком большим давлением на маленькую букву, но даже глядя на приведенные выше образцы, мы, вероятно, сразу почувствуем в Баскервиле ощущение пространства, регулярности и уверенного спокойствия.
Эти формы букв возникли в результате многолетней работы Баскервиля в качестве мастера письма, обучавшего юношей, девушек и детей писать от руки. "Как только вы аккуратно сформируете буквы пером, - писал Уорд, - если вы будете достаточно заинтересованы, чтобы спросить, почему одно выглядит правильно, а другое - нет, форма шрифтов всегда будет для вас реальной и живой". В двадцать лет Баскервиль, по-видимому, преподавал письмо и бухгалтерию в Грамматической школе в Бирмингеме, а к 1737 году, по словам Хаттона, открыл собственную школу в Булл-ринге. У нас есть ранний пример письменных навыков Баскервиля в виде нескольких шрифтов, вырезанных в камне размером 22 на 27 сантиметров, как более постоянная версия рекламного щита или гигантской визитной карточки. Камень сохранился до наших дней в Бирмингемской библиотеке.
Начиная с верхней части этого камня Баскервиль показывает нам свои формы букв в Fraktur (разновидность черного письма); затем, во второй строке, строчные римские буквы с двумя прописными инициалами; "By" в расцветке круглой руки; его имя в староанглийской готике; и титул Writing Master в наклонной курсивной прописи. Выбирайте тщательно: некоторые из них могут начертать ваше имя на могиле на долгие века. Камень напоминает страницы печатных тетрадей, которые, должно быть, изучал Баскервиль, - пособий, распространявших в печатном виде элегантные рукописные буквы, служившие образцами для подражания. Как недавно показал Юэн Клейтон, резные буквы Баскервиля, как и чудесно расцветшая буква "S" на его "Камнях", обнаруживают особую связь с определенными формами, представленными в книге Джорджа Шелли "Вторая часть естественного письма... Несколько восхитительных фантазий и рисунков... Создание полного свода чистописания" (1714).
При всей своей международной славе успех Баскервиля в типографском деле был результатом его местной жизни. Он родился в Бирмингеме XVIII века, который переживал всплеск предпринимательской энергии. Просвещение в Мидлендсе было вызвано группой необычайно талантливых людей, которые, по словам последнего историка Бирмингема, "олицетворяли атмосферу оптимизма, неограниченного поиска и материального процветания". Амбициозный промышленник Мэтью Боултон (1728-1809) построил мельницы, мастерские и жилье для сотен своих рабочих на 13 акрах земли Сохо в Хэндсворт-Хит, причем сделал это с такой палладианской элегантностью, что посетители считали это место похожим на загородный дом аристократа, с ландшафтными садами, вольером, зверинцем и чайными комнатами. Именно в доме Боултона в Сохо собиралось Лунное общество - названное так потому, что группа собиралась, когда луна была полной, и таким образом освещала ночную прогулку домой - для ужина и дискуссий: смесь рациональной философии и делового общения, с большим количеством крепленого вина, и важнейший катализатор превращения Бирмингема из провинциального города в международный центр силы. Среди "лунатиков" были ученые, промышленники и интеллектуалы с именами, которые знакомы и сегодня: врач, поэт и атеист Эразм Дарвин (1731-1802); химик и теолог Джозеф Пристли (1733-1804); изобретатель Джеймс Уатт (1736-1819); гончар и промышленник Джосайя Веджвуд (1730-1795); Сэмюэл Гальтон-мл. (1753-1832), который без особого диссонанса совмещал квакерство и производство оружия. Общество изначально было выражением дружбы и средством укрепления деловых связей, но вскоре его стали рассматривать как представителя особой культуры: инакомысля