е многих лет и десятилетий, портреты людей, о которых шла речь в тексте. Эти портреты инкрустировались на чистые листы плотной бумаги - инкрустация, или "сварка", подразумевала прорезание окна в листе и укладку отпечатка в это пространство - и эти часто широко обрезанные листы вставлялись в книгу, которая после завершения (хотя на самом деле экстра-иллюстрация не имела конца: она просто останавливалась или замораживалась) переплеталась с новым титульным листом. Страница из экстра-иллюстрированного тома может выглядеть примерно так, как показано ниже, где "Биографическая история Англии" Джеймса Грейнджера (1769) дополнена изображениями скандально известных Роберта Карра и леди Фрэнсис Говард - о которых мы еще расскажем.
Страница с дополнительной иллюстрацией из книги Джеймса Грейнджера "Биографическая история Англии" (1769).
Экстра-иллюстрация, таким образом, произвела как минимум две важные трансформации книги. Во-первых, книги стали намного, намного больше, причем так, как не предполагали автор, издатель и печатник. Один том может быть превращен читателем-коллекционером с помощью этих постоянных дополнений в десятки и десятки томов. Ричард Булл взял четыре тома "Биографической истории Англии" Гранжера формата кварто и в результате добавления тысяч портретов и других гравюр получил тридцать шесть больших фолиантов, составленных за пять лет (1769-74) - отсюда и термин "гранжеризация". Лидерами в этой странной области и действующими лицами в драме этой главы были Шарлотта и Александр Сазерленд: супружеская пара с сайта , посвятившая большую часть своей жизни экстра-иллюстрации. Звездой в этой паре была Шарлотта - несмотря на то, что говорили комментаторы, и несмотря на ее многочисленные самоуничижительные утверждения - которая продолжила и расширила проект после смерти Александра с преданностью, которую обычно можно было бы ожидать от религиозного дела. У нас нет портрета Шарлотты, но есть анонимная акварель в Ашмолинском музее, на которой изображен Александр в возрасте около пятидесяти лет: его лицо довольно напряженное, вряд ли выражающее радость, а левая рука загибает страницу большой книги, как будто утомительная работа быть нарисованным отвлекает его от настоящего дела - продвижения по страницам.
Сазерленды, как мы увидим, были библиографическими максималистами. Это история о книге, которую раздувают, о книге, которую экстраполируют в необъятное - о превращении чего-то единственного, что могло бы покоиться в наших руках, в ряд за рядом выставленных на всеобщее обозрение, элегантно расставленных на полках расширений. Есть и вторая трансформация: экстра-иллюстрация означала, что печатная книга, которая была одним из сотен или тысяч идентичных экземпляров в издании, в результате этих изменений становилась индивидуальным, единичным документом вкуса. Говоря языком библиографов, теперь это был "ассоциативный объект": книга или книгоподобный объект, связанный с конкретным человеком. И если печать открывала перспективы создания множества копий одного и того же текста, его тиражирования и распространения, то экстра-иллюстрация превращала эти идентичные копии в уникальные объекты, превращая печать - вопреки ее собственным инстинктам - в источник для индивидуальных актов курации.
Если рассматривать экстра-иллюстрацию с точки зрения длинной 500-летней истории печатной книги, то это был способ переделки книги, возвращающий к представлениям XVI и XVII веков о книге как о незавершенном и текучем объекте, подобном вырезанным и наклеенным Евангелиям Марии и Анны Коллетт или непереплетенным листам, которые читатели покупали в книжных лавках на церковном дворе Святого Павла, подлежащим маркировке, пересмотру, дополнению и даже физическому демонтажу. Но экстра-иллюстрация также смотрела вперед, в культуру книги художника двадцатого и двадцать первого веков, в которой авторы-художники, такие как Эд Руша, Сол ЛеВитт или Дитер Рот, создавали самосознательные книги-объекты, бросающие вызов предположениям о цельности, линейности и стабильности книги - о чем подробнее позже.
Священнослужитель и коллекционер печатных изданий Джеймс Грейнджер (1723-76 гг.) не подозревал, какую бурю он собирался разразиться из своего прихода в Дорсете, когда опубликовал свою "Биографическую историю Англии". Эта книга представляла собой попытку упорядочить прошлое в виде серии биографий, разбитых на двенадцать классов, от первого ("Короли, королевы, принцы, принцессы и т. д.") до двенадцатого ("Лица обоих полов, в основном из низшего сословия людей, примечательные только одним обстоятельством в своей жизни, а именно: дожившие до глубокой старости, деформированные люди, каторжники и т. д."). У каждого было свое место. Архиепископы и епископы" - 4 класс; "врачи, поэты и представители других гениальных профессий" - 9 класс; "дамы и другие представители женского пола" - 11 класс.
Каждое имя было описано с краткой биографией и, что очень важно для последующей работы, списком известных гравюр этого субъекта. Первый класс начинается с Эгберта, "короля западных саксов, первого монарха всей Англии", и примечания о "наборе голов" антиквара и гравера Джорджа Верту; затем идет король Альфред, его жизнь кратко описана вместе со списком из пяти гравюр. К тому времени, когда мы доходим до королевы Елизаветы I или короля Якова I, количество гравюр увеличивается до десятков и десятков. Если монархия вам не по душе, можно опуститься до 12 класса, где представлены "низшие представители ордена народа", которые, тем не менее, добились определенной известности - например, Уильям Соммерс, шут короля Генриха VIII (одна гравюра), или Элинор Руммин, продавец эля из Лезерхеда в Суррее, прославившаяся в длинной и бурной поэме Джона Скелтона о пьянстве в сельской местности, напечатанной в 1550 году с "деревянным оттиском" (гравюра на дереве, а не гравюра) этой "старой, недоброжелательной женщины, держащей в руке черный горшок".
Таким образом, книга Грейнджера представляла собой каталог гравюр (без самих гравюр) исторических фигур, из которых, по мнению Грейнджера, должна быть составлена история: карта для поиска лиц прошлого. Он писал в то время, когда казалось правильным связать черты лица с характером, а портреты - с формированием истории. "Ни одно изобретение не отвечало цели увековечивания памяти выдающихся людей, - писал Грейнджер в своем предисловии, - чем современное искусство гравюры". Бурно писавший из "безвестности страны", Грейнджер заявил, что предпочел бы иметь гравюру, чем египетскую мумию, "даже если бы у меня была пирамида для ее хранения". Его книга послужила катализатором моды, которая превратилась в поветрие, а затем и в манию на книги Грейнджера, пик которой пришелся на период с 1770 по 1830 год - часто по рецептам Грейнджера для сбора портретов, но иногда и с добавлением топографических сцен, вырезок из газет, а позже и рукописных подписей и писем. Истории графств были одним из распространенных видов текстов Грейнджера - их мешковатая структура и детализация позволяли легко дополнять их, как, например, великолепно расширенная "История и древности графства Сомерсет", изданная в Бате в 1791 году и хранящаяся сейчас в Обществе антикваров в Лондоне; первоначально ее написал Джон Коллинсон, но с трех томов она была расширена до двенадцати за счет добавления карт, гравюр и акварелей с изображением построек и сельского ландшафта.
Наверное, будет справедливо включить портрет самого Грейнджера, чтобы придать ему вечность, которую он ассоциировал с медиумом, хотя, конечно, следует отметить, что отношение к волосам значительно изменилось с 1770-х годов.
Александр Сазерленд родился в Санкт-Петербурге в 1753 году, сын шотландца, строившего корабли для российского флота и основавшего компанию купцов, торговавших с Британией, в том числе пенькой, талоном, льном, шерстью, сахаром и другими товарами. Некоторое время семья пользовалась большим успехом: Старший брат Александра, Ричард, стал придворным банкиром Екатерины Великой, а когда в 1770-х годах Александр переехал в Лондон, товары продолжали бесперебойно поступать туда и обратно. Но на сайте все пошло наперекосяк: Ричард умер при подозрительных обстоятельствах в России в 1792 году и был уличен в растрате 2 миллионов рублей, а в Лондоне гедонистический образ жизни его сына привел к банкротству русских Сазерлендов. Разъяренный Александр, с гордостью писавший, что управляет своими "доходами со строгой и большой экономией", отказался помогать племяннику с займами.
Александр был аккуратен до педантизма - "самый точный бухгалтер", вспоминал один из членов семьи, и "человек большого метода и бережливости" - и ему было очень трудно иметь дело с людьми, которые не были таковыми. Он начал собирать гравюры и делать дополнительные иллюстрации в середине 1790-х годов, когда ему было уже за сорок, и, вероятно, правильно считать, что дополнительные иллюстрации были своего рода уединением - возможно, утешением - в котором он мог действовать со спокойствием и точностью, невозможными в его семейном бизнесе. Когда в 1809 году его избрали членом Общества антикваров, он превратился из русского купца в "джентльмена, весьма сведущего в истории и древностях этого королевства" (запись в Книге протоколов).
В Шарлотте Александр нашел партнера, подходящего для этого более умеренного климата. Она родилась в 1782 году и была старшей из двенадцати детей преподобного Уильяма Хасси и его жены Шарлотты Твопени из Сэндхерста, Кент. Мы ничего не знаем о ее детстве и образовании, но в 1812 году, в возрасте тридцати лет, она вышла замуж за Александра, мужчину почти вдвое старше ее, первая жена которого Фрэнсис Беквит умерла за три года до этого. Некоторое представление об этом браке дает письмо, написанное братом Шарлотты Уильямом 27 августа 1852 года. Уильям, который "постоянно... находился рядом с мужем и женой в последние месяцы" жизни Александра, описывает гармоничный брак. В своем завещании Александр оставил Шарлотте "все свое имущество", включая коллекцию печатных изданий и книг, попросив ее продолжить строительство и затем завершить работу.