Я знаю тебя, думаю я. А ты знаешь меня.
Она заходит и приносит с собой запах дыма; на ковре за ее спиной остаются комья земли с сапог и кромки ее джинсов. Я не могу отвести от нее взгляд, и моя рука сама собой тянется к ней, едва она оказывается в переговорке.
– Господа, – говорит она. Голос из трубки. Это она. – Позвольте узнать, какого черта вы делаете с моей внучкой?
Видеть девушку на шоссе – это одно. У нее было мое лицо, но лицо неподвижное, пустое и мертвое. Видеть бабушку – совсем другое.
Мы похожи. Похожи как две капли воды. Это не должно меня удивлять – в конце концов, мы с мамой тоже похожи до степени смешения, – но после сегодняшнего утра это все равно поразительно. Видеть жизнь, видеть, как под ее кожей двигаются мускулы. Мы Нильсены. Аптекарь был прав. «Вы с ними просто одно лицо». Это правда. Вот почему все вокруг знают, кто я такая.
– Бабушка, – говорю я еле слышно. Она смотрит на меня, и в ее глазах мелькает отголосок той улыбки, которую я видела через окно.
Этого мало. Я не знаю, чего еще жду: объятий? Вздоха облегчения? Слез? Ничего этого я не получаю. Но в ней чувствуется определенность, которой я никогда не видела в маме. Она во всем разберется. Я ее совсем не знаю, но в этом даже не сомневаюсь.
Полицейские с другой стороны стола держатся рядом: Коннорс бледный и напряженный, Андерсон красный и надутый.
– Ты не имеешь права сюда вламываться, Вера, – говорит он, просунув пальцы в петли для ремня и растопырив локти.
– А вы не имеете права без причины задерживать мою внучку, – парирует она и только теперь отводит от меня взгляд. Надеюсь, она будет называть меня только так. Ее внучка. Ее. – Она несовершеннолетняя, без сопровождения взрослого. Вам повезло, что я приехала прежде, чем вы окончательно наломали дров.
– Дело серьезное, – говорит Андерсон. – У тебя снова случился пожар…
– Благодарю, об этом мне известно.
– И у нас на руках две девицы, за которых никто не может поручиться.
– Я вижу только одну, – говорит бабушка. – И я готова за нее поручиться.
Я расплываюсь в улыбке, но тут вспоминаю, где мы находимся и почему наша первая встреча выглядит именно так.
– Потому что вторая мертва, – говорит Андерсон. – Она тоже из ваших, тут сомнений нет. Ты правда думаешь, что мы могли ее не узнать?
Я наблюдаю за ней, жду знака, который подтвердил бы его правоту. Что девушка в поле действительно ее родня. Тогда картинка сложится: я с мамой и моя сестра с бабушкой. Но ее лицо ничего не выражает. Ни скрытой вины, ни удивления. Она лишь хмурится и говорит:
– Мне очень жаль, что она умерла. Но я не понимаю, с чего вы взяли, что она имеет ко мне какое-то отношение.
– Мы нашли ее на твоей земле, Вера. Ты прятала ее?
Он забрасывает наживку, но тщетно.
– В наше время бывает всякое, – говорит она бесстрастно. – Молодые девочки сбегают из дома, побираются по стране…
Андерсон фыркает, и на этот раз я разделяю его недоверие. Она врет. Эта девушка наверняка пришла из ее дома, с ее земли.
– Кому, как не тебе, знать про сбежавших из дома девочек, – говорит он. – И про все остальное. Хорошо, что я храню все отцовские записи о старых делах.
Должно быть, он намекает на маму. На маму и первый пожар. Видимо, отец Андерсона работал над этим делом, а теперь ситуация повторяется. Андерсон прав: картинка складывается. Знать бы еще какая.
– Хочешь ворошить прошлое – дело твое. Но твоему отцу пользы это не принесло, и я сомневаюсь, что тебе повезет больше.
– Почему же? – говорит Андерсон. – Что за игру ты ведешь?
– Я не играю в игры. – Она словно разочарована в нем за то, что он посмел такое предположить. – Я бы хотела вам помочь, но, если вы продолжите вести беседу в таком тоне, боюсь, это невозможно.
До чего же спокойно она это говорит. До чего бесстрастно. Мне бы хотелось уметь так же. Взять все, что я видела, и запрятать подальше вместе со всеми вопросами. Но бабушка должна знать, что происходит. Да, она лжет полицейским, но мне-то наверняка расскажет правду, когда мы будем одни. Наверняка.
– Ну что вы, в самом деле. – Коннорс без особого энтузиазма пытается изобразить дружелюбие. Сдается мне, для этого уже поздновато. – Если бы одна из вас рассказала, что произошло, мы бы в два счета замяли это дело. Но твоя внучка не желает нам помогать.
Помогать? Мне не показалось, что от меня ждали помощи. Но беспокоиться не о чем. Бабушку так просто не провести.
– Вам нужен козел отпущения, – говорит она. – Вот только искать его придется в другом месте.
В груди разливается тепло. Кто-то наконец заступается за меня. Кто-то снимает груз с моих плеч и берет его на себя. Неужели так и должно быть?
– В этом нет нужды. – Андерсон начинает кипятиться. – На этом деле большими буквами написана ваша фамилия. Что ты скрываешь, Вера? Чем ты занималась на этот раз?
Я смотрю на бабушку и жду ответа. Андерсон только что озвучил мои вопросы.
– Согласись, Томас, ты слегка перегибаешь палку, – говорит она, и он заливается краской. Она улыбается мне. – Марго планирует у меня погостить. Она только что приехала. Вот и вся история.
По крайней мере пока. До тех пор пока мы не останемся наедине.
– И первый день каникул она решила провести на месте преступления? – фыркает Андерсон. – Неплохое начало.
– О каком преступлении речь? – Бабушка вскидывает брови и, не дожидаясь ответа, продолжает: – На моей ферме случился пожар, и, если только вы не считаете, что это был поджог…
– Это не исключено.
– Милости прошу. Предъявите Марго обвинение. Предъявите моей внучке обвинение в том, что она устроила пожар на земле своей бабушки.
– Мы ее ни в чем не обвиняем, – мрачно говорит Андерсон.
– Рада это слышать, – улыбается бабушка. – Раз так, полагаю, вопрос закрыт. Что касается второй девушки – разумеется, это трагедия. И это все, что можно сказать об этой ситуации наверняка.
Впечатляет. Она сама вежливость, и при этом ее с места не сдвинуть. Я бы поверила ей без сомнений, если бы своими глазами не видела лица той девушки.
– Нет, не все. Мы можем с уверенностью сказать, что она из Нильсенов. – Андерсон вскидывает подбородок, и секунду они с бабушкой просто смотрят друг другу в глаза. – Да, у нас пока мало информации. Но это ненадолго.
Это угроза. Но, похоже, бабушку это ничуть не смущает.
– Буду ждать с нетерпением, – благодушно улыбается она и протягивает мне руку. – Пойдем, Марго.
– Ты не можешь ее увести, – говорит Андерсон. – У нее нет паспорта. У тебя нет доказательств, что ты ее законный представитель. Пока мы не свяжемся с ее семьей…
– Ты только что сам сказал. Она Нильсен. Я – ее семья.
Эти слова – лучшее, что я слышала в своей жизни, и они выжигают из меня все вопросы, заставляют вскочить со стула и подойти к ней. За это я готова пойти куда угодно. Сделать что угодно.
Она смотрит на меня, отводит прядь волос с моего виска, открывая седину. Слегка улыбается.
– Одно лицо.
С ней? С мамой? С девушкой в поле?
Наверное, это должно иметь для меня большее значение. Это должно меня пугать. Если кто и знает что-то про ту девушку, то это она. Но я ничему не позволю нас разлучить.
– Марго идет со мной, – говорит бабушка полицейским, не отнимая руки от моего виска.
Андерсон и Коннорс позволяют мне уйти. Перед лицом стихии, которую представляет собой бабушка, ничего другого им не остается.
Тесс и Илай все еще ждут в офисе. Илай поглядывает на меня из-за спины Тесс с выражением скучающего любопытства. Тесс, напротив, на седьмом небе. Я вспоминаю, как она описывала Фален: захолустье, в котором ничего не происходит. Наконец-то случилось что-то заслуживающее внимания. От этой мысли меня слегка мутит.
Бабушка останавливается перед ними. Ее взгляд без особого интереса скользит по Илаю и останавливается на Тесс.
– Я бы сказала, что рада тебя видеть, Тереза, но только не в нынешних обстоятельствах.
Тесс беспечно пожимает плечами, но по ней заметно, насколько ей не по себе от внимания Веры.
– Будем надеяться, в следующий раз обстоятельства будут повеселее.
– Боже мой, звучит зловеще, – кротко отвечает бабушка. – Пойдем, Марго. И пошустрее, пожалуйста.
Я пытаюсь представить, как это говорит мама, и меня разбирает смех. Может, мы и похожи внешне, но пока это единственное, что объединяет маму с бабушкой.
– Мне пора, – говорю я Тесс. – Но…
Она только отмахивается.
– Скоро увидимся. Мы ведь теперь соседи.
– Да уж, – говорит бабушка, уже шагая к двери. – Повезло так повезло.
До выхода из участка она больше не произносит ни слова. Я спешу за ней по парковке к старому пикапу, а напоследок оглядываюсь за спину и вижу, что Андерсон стоит в дверях и наблюдает за нами.
– Не обращай на него внимания, – говорит бабушка, и я подпрыгиваю от звука ее голоса. Он так похож на мамин. Только немного чем-то неуловимо отличается. – Все они одинаковые. Дай им волю, и они в лепешку расшибутся, только бы мне подгадить. Так продолжается уже много лет.
Мне бы хотелось, чтобы все было так просто. Чтобы все объяснялось несправедливой, ничем не заслуженной неприязнью. Но это не так. Эта девушка мне не привиделась, и она пришла из дома бабушки. Других объяснений у меня нет.
Я сажусь в пикап. Чувствую каждую клеточку тела, чувствую, как ремень впивается в кожу. У меня все болит. Мне больно от волдырей, больно от взглядов полицейских. Больно оттого, что я наконец встретилась с Верой, а она ничуть не похожа на ту мягкую, простодушную и ласковую бабушку, которая мне представлялась.
– Мать не поехала? – коротко спрашивает бабушка, переключаясь на заднюю скорость и открывая окна. Как будто я и правда просто приехала погостить. Не понимаю, как она может притворяться, что все совершенно нормально.
– Нет, – отвечаю я. О маме говорить не хочется. – Она вообще не хотела, чтобы я ехала.
Мы выруливаем с парковки так круто, что я вжимаюсь в дверь и всхлипываю, когда несколько волдырей лопается. Бабушка сворачивает на дорогу, граничащую со сквером, и я успеваю заметить, что подружки Тесс сно