– Неплохо, – говорит Тесс. – Я собиралась взять ключи со стола Коннорса, но можно и так.
Я краснею и, не глядя на Тесс, нашариваю внутри выключатель. Перед нами вытянутое, захламленное помещение, до потолка заставленное коробками с папками и уликами. Вряд ли здесь найдутся все ответы, но это уже кое-что.
Я захожу в архив, делаю несколько шагов внутрь. Полки нависают надо мной с обеих сторон, как кукурузные стебли в бабушкиных полях. Тени и пыль, сотня жизней в коробках. Иногда кажется, будто от тебя во все стороны по спирали расходится история, и в Фалене это ощущение не оставляло меня с самого приезда. Сейчас я испытываю почти что облегчение: это я, по крайней мере, могу потрогать. Эту комнату я могу открыть и закрыть.
Коробки помечены числами – должно быть, это номера дел. На некоторых написаны фамилии и даты. Похоже, они расположены в обратном порядке, от новых к старым, и я мало-помалу приближаюсь к дальней стене. Тесс шагает следом, зачитывая вслух знакомые ей фамилии – то есть все.
Мама родила меня сразу после отъезда из Фалена. Значит, пожар случился до 2002 года. Начну оттуда и буду двигаться вглубь, пока не найду то, что мне нужно. Расфокусировав взгляд, я пробегаю глазами по датам. Коробки начинают расползаться, картонные углы проминаются, липкая лента отходит. Чернила расплываются, бумага скручивается.
Может быть, это не то место. Может, мы вломились сюда зря. Может, все это была ошибка.
– Тут есть другие комнаты с архивами? – спрашиваю я в надежде, что Тесс пойдет искать и оставит меня одну. Я не хочу, чтобы она видела мою тревогу.
– Возможно. – Я слышу, как ее кроссовки шаркают в сторону выхода. – Пойду поищу.
Едва она выходит, я позволяю тревоге взять верх. Позволяю ей направить меня к самой дальней стене. Я приседаю перед нижней полкой и, пачкая пальцы в пыли, отодвигаю передний ряд коробок в сторону. За ними другие коробки – помятые, квелые. Что-то пролилось с потолка, на месте высохшей лужи образовалось пятно плесени. Но даты подходят. Возможно, это то, что я ищу.
Я оглядываюсь – хочу убедиться, что Тесс еще не вернулась. Звук ее шагов в коридоре постепенно удаляется. Хорошо. Я признательна ей за помощь и знаю, что она мне еще понадобится. Но этот шаг я хочу сделать сама.
Я с усилием стаскиваю тяжелые коробки на пол. В полумраке архивов подписи почти не разглядеть, но фамилия на обеих коробках начинается с большой четкой «Н», и, хотя остальное расплылось от времени, я почти уверена, что это «Нильсен».
Я снимаю крышку с первой коробки.
Целая кипа бумажек. Первый лист исписан от руки. Почерк не бабушкин. Его я уже могу отличить. Должно быть, это записи о старом деле. Сверху листа стоит фамилия «Андерсон» – видимо, отец моего Андерсона.
Я пробегаю глазами первые строки, и из потока текста на меня выпрыгивает мамино имя. Но не только оно. В отчете упоминается Вера – это ожидаемо. И Миллеры – наверное, дедушка и бабушка Тесс. Некая Кэтрин. Это имя я вижу впервые. Может, это мама? Может, она сменила имя, когда уехала из Фалена. Я могу понять ее стремление начать с чистого листа.
Сощурившись, я пытаюсь вчитаться в текст, но ничего не разглядеть. Я выпрямляюсь, подношу листок повыше к лампочке. Бесполезно. Где-то должна быть печатная копия.
Копия обнаруживается в следующей папке, распухшей от канцелярских зажимов, которые едва удерживают толстые пачки бумаги. На первой странице тот же отчет, и я быстро пробегаю его глазами, понимая, что Тесс может вернуться в любой момент. Не то чтобы я хотела что-то скрыть от нее. Она имеет право знать. Но первый шаг в тайную историю моей семьи мне хочется сделать одной.
Два имени – Джозефина и Вера. Выходит, мама уже тогда была Джозефиной. Кэтрин – это другой человек. Я читаю дальше.
Джозефина и Вера под стражей, говорится в документе, задержаны для допроса. Вера утверждает, что видела, как Кэтрин устроила поджог. На все попытки выяснить подробности отмалчивается. В подтверждение показаний Веры Джозефина Нильсен утверждает, что видела, как Кэтрин выходила из дома около полуночи, то есть приблизительно в то время, когда начался пожар.
Тело не найдено. Кэтрин Нильсен признана пропавшей без вести. Ориентировка разослана.
Я тяжело опускаюсь на пятки. Меня как будто бьет током.
Кэтрин Нильсен?
Листок выпадает у меня из руки. Падает на пол рядом с коленом, но я даже не пытаюсь его поднять. Кэтрин. Имя, которого я не слышала никогда в жизни. Семья, которую скрывали от меня еще тщательнее, чем бабушку.
У бабушки была вторая дочь. Мамина сестра. Моя тетя.
«Ты это знала и так, – раздается голосок у меня в голове. – Девушка в поле, тело, которое ты нашла. Ты чувствовала, что она тебе не сестра. А вот кузина… Дочь Кэтрин. Звучит правдоподобно, согласись». Но вопросы на этом не заканчиваются. В груди нарастает ужас – тугой, тягучий ужас, от которого покалывает кончики пальцев.
Я привыкла к неведению, привыкла строить жизнь вокруг белых пятен, запертых дверей и вопросов без ответа. А теперь… Я получила ответ, о котором не просила. Ответ, который снес все выстроенные мной стены, раскидал все воспоминания, что были мне дороги.
– Так-так, – раздается вдруг чей-то голос. Я испуганно оглядываюсь на дверь. – Типичная Нильсен. Если у меня и были какие-то сомнения, теперь их нет.
Пятнадцать
Коннорс стоит на пороге и смотрит на меня, подняв брови. Сердце грохочет у меня в ушах, дыхание сбивается. Я знала, что такое может случиться. Я выбила дверь, потому что мне было все равно. Но я не могу допустить, чтобы он увел меня отсюда. Только не сейчас, когда я наконец нащупала правильные вопросы. Что произошло с Кэтрин? Может, это она, а не мама отказалась от дочери?
– Черт, – только и говорю я. – Я… – Но отбрехаться тут не выйдет. Я сижу в ворохе документов рядом с открытой коробкой.
– Ты в городе второй день и уже второй раз влипаешь в неприятности, – говорит он и делает несколько шагов вперед. – Может, и Тесс тоже тут ошивается?
Тесс. Я совсем забыла. Видимо, она где-то в другой части подвала. Надеюсь, что она услышала его и затаилась. Не хватало еще, чтобы ее тоже поймали.
– Я просто хотела кое-что проверить, – говорю я и сама понимаю, как нелепо это звучит. Коннорс явно считает так же. Он насмешливо фыркает, приседает рядом со мной и подбирает охапку документов, которую я листала. За его спиной из-за двери выглядывает Тесс. Убедившись, что он не смотрит, она ловит мой взгляд и, скрестив пальцы и одними губами прошептав «удачи», на цыпочках крадется к двери, ведущей на лестницу.
Она выберется из участка с черного хода, шагнет на залитую солнцем улицу и вернется к жизни, которой жила до нашей вылазки. А я останусь сидеть тут, на новых развалинах. У меня была тетя, а возможно, и кузина, но я лишилась их, не успев даже узнать. Если Кэтрин была хоть немного похожа на маму, она бы ни за что не вернулась в Фален. Может, ее дочь испытывала ту же тягу, что и я. Может, она приехала сюда за ответами, и бабушка вовсе не пыталась спрятать ее от мира.
– А, – говорит Коннорс. – Это старая история.
– Чего?
Он произнес эти слова так обыденно, а ведь речь идет о событиях, которые перевернули мою жизнь с ног на голову. Моя семья – это не только бабушка по материнской линии. Она могла быть такой же, как на снимках в Фэрхейвене. Ветви и корни одного большого дерева.
Коннорс не обращает внимания ни на мое удивление, ни на вспышку гнева, которую я не в силах скрыть.
– Мы тоже пытались докопаться до истины, – говорит он и начинает складывать бумаги назад в коробку. Спокойно, словно его ничуть не смущает, что я вломилась туда, где мне быть не положено. – Естественно, большинство действующих лиц уже известны, так что эти бумажки нам ни к чему.
Я встаю вместе с ним и смотрю, как он аккуратно ставит обе коробки на место.
– Но этот пожар в Фэрхейвене, – продолжает он, повернувшись ко мне, – и ты. И та девочка. История повторяется. Только на этот раз у нас есть труп.
На этот раз. Я и «та девочка», и история повторяется, потому что мы с ней как мама и Кэтрин.
Выходит, все об этом знали. Блядь.
Принять такой удар нелегко. Все. Весь город. Знали и, наверное, думали, что я знаю тоже – с чего бы бабушке и маме от меня такое скрывать? Что за семья будет утаивать подобные вещи? Это был вовсе не секрет – просто нечто настолько очевидное, что никто не подумал произнести это вслух.
Недостающая фотография на стене в Фэрхейвене. «Вы с ними просто одно лицо», – сказал аптекарь. С ними, они – всякий раз я думала, что речь идет о бабушке и маме. Но это «они» означало маму и кого-то еще. Меня бьет дрожь, руки покрываются мурашками, а комната вокруг начинает казаться чем-то вроде раскаленного марева над дорогой, которое исчезает, если пристально вглядываться. Я кружила по городу вслепую, в полном неведении, и даже не понимала этого.
– Мне нужно идти, – говорю я. Я должна поговорить с бабушкой. Вот что она скрывала. Не мою сестру, которую оставила мама, а целую отдельную ветвь. У меня все еще полно вопросов – как, ну как вышло, что никто не узнал девушку, которую мы вытащили из огня? – но теперь, когда эта часть правды мне известна, бабушке больше нет смысла скрывать от меня остальное.
– Что, прости? – Кажется, мои слова его позабавили. Я быстро вспоминаю, где нахожусь: в полицейском участке, в помещении, куда проникла без разрешения, да еще и в окружении документов, которые мне совершенно точно не положено видеть.
Я прячу руки в карманы.
– Простите.
Коннорс прислоняется к стеллажу и складывает руки на груди. Вчера он был добрым полицейским. Думаю, если бы меня застукал Андерсон, я бы уже сидела в переговорке на допросе.
– Тебе любопытно, – говорит он. – Я понимаю.
– Я только что узнала, что у моей матери была сестра, – говорю я. – Так что я не уверена, что вы вообще что-то понимаете.