— Удивительно, что человек смог такое построить, — сказал Хавсер. — Не говоря уж о том, чтобы трижды повторить свое творение.
— А ты не считаешь, что человеку не стоило подвергать свое творение ядерной бомбардировке? — спросил Василий.
Хавсер взглянул на своего агента. Василий был чудовищно молод, немногим старше двадцати пяти лет.
— Исаак Василий, у тебя нет души.
— Но как раз из-за этого ты взял меня на работу, — напомнил агент. — Я не позволяю чувствам повлиять на эффективность.
— Именно.
— Кроме того, тот факт, что Атлантические платформы дважды были уничтожены и восстановлены, по-моему, символизирует работу Консерватория. Нет ничего такого, что нельзя было бы восстановить и реставрировать. Ничего невозможного.
Они вошли в резиденцию. Вычурно украшенные роботы-сервиторы прислуживали группе избранных гостей. Канцлер получил эти машины непосредственно с Марса, из кузницы Мондус Гамма Луки Хрома, и не упускал случая этим похвастаться.
Окна резиденции были затемнены, чтобы защитить гостей от ярких лучей заходящего солнца. Два сервитора в виде жужжащих птичек принесли Хавсеру бокал амасека.
— Пей не спеша, — благоразумно посоветовал ему Василий. — В разговоре с Эмантином твоя голова должна быть ясной.
— Сомневаюсь, что я вообще его выпью.
Подаваемый у канцлера напиток был настолько тщательно очищенным и дорогим, что уже перестал быть похожим на амасек.
Эмантин, сопровождаемый своей молчаливой спутницей, подошел через несколько минут. Он вышел из предыдущего разговора со своими собеседниками, как змея выползает из старой шкуры; все сразу поняли, что время, отведенное для их короткой аудиенции, закончилось.
— Каспер, — произнес Эмантин.
— Сэр.
— Мои поздравления по поводу награды. Достойный приз.
— Благодарю. Благодарю, сэр. Это мой агент, Исаак Василий.
Эмантин не реагировал на такую мелкую сошку, как Василий. Хавсер чувствовал, что префект-секретарь и с ним общается только по той причине, что должен это делать. Эмантин увлек Хавсера к окну.
— Тридцать лет, — заговорил Эмантин. — Неужели с тех пор, как все это началось, прошло уже тридцать лет?
Хавсер предположил, что префект-секретарь имеет в виду Консерваторий.
— На самом деле уже почти пятьдесят.
— Неужели?
— Мы считаем основанием Консерватория тот день, когда на конклаве в Лютеции был принят первый устав, и с тех пор прошло действительно тридцать лет. Но еще двадцать лет потребовалось на то, чтобы запустить этот процесс. Примерно пятьдесят лет назад я обратился в твой офис, чтобы обсудить первые шаги. Это было в Карелии. В улье Карелия. Ты был там с миссией, и я долгое время общался с твоими помощниками. Несколько лет я вел с ними переговоры, пока не встретился с тобой в первый раз, и тогда…
— Пятьдесят лет, да? Подумать только! Говоришь, Карелия? Как будто из другой жизни.
— Да, похоже. Да, как я уже сказал, я работал с твоими помощниками, чтобы привлечь внимание к проблеме. Уверен, я им здорово надоедал. Одного звали Долинг. Еще я помню Баранца и Бакунина.
— Я их уже не помню, — сказал префект-секретарь.
На его лице застыла улыбка.
Хавсер отпил еще глоток амасека. Напиток слегка согревал и придавал силы. Взгляд ученого упал на руку Эмантина, держащую хрустальный сосуд с каким-то дижестивом. Рука выглядела превосходно. Чистая, со свежим маникюром, надушенная и изящная. На белой коже ни пятнышка, ни единой морщинки, кисть пухлая и мягкая. Никаких признаков воздействия возраста, ни дряблости, ни пигментных пятен, ни обесцвеченных участков. Чистые ногти. Это не скрюченная с выступающими венами рука старика ста девяноста лет, каким на самом деле был префект-секретарь Гиро Эмантин. Это рука молодого человека.
Хавсер задумался, не потерял ли кто-то из юношей свою руку? При этой мысли он тихонько хихикнул.
Конечно, префект-секретарь для омоложения пользовался лучшими достижениями терранской науки. Эти процедуры стали настолько сложными, что уже не выглядели просто омоложением. Это Хавсеру в его шестьдесят лет подкачали коллагена, заполнили морщины и складки дермальным веществом, придали коже «здоровый» оттенок загара нанотическими пигментами, почистили глаза и внутренние органы, поправили подбородок и щеки, так что он стал похож на свой ретушированный гололитический портрет. Эмантин, похоже, прошел курс генной терапии, трансфиксии, получил скелетно-мускульные трансплантаты, имплантаты…
Возможно, это на самом деле рука молодого человека, возможно, его улыбка такая натянутая из-за пересадки кожи.
— Ты не помнишь ни Долинга, ни Бакунина? — спросил Хавсер.
— Ты сказал, что это младший персонал? Это было так давно. Все они поднимались по карьерной лестнице, продвигались и переводились в другие места. За всеми не уследишь. Это невозможно, когда у тебя в подчинении персонал в восемьдесят тысяч. Я не сомневаюсь, что сейчас они сами управляют городами-мирами.
Возникла неловкая пауза.
— В любом случае, — заговорил Хавсер, — я благодарен тебе за поддержку идеи создания Консерватория, и неважно, тридцать лет назад это было или все пятьдесят.
— Ха-ха, — усмехнулся Эмантин.
— Я ценю твою помощь. Мы все ее ценим.
— Я не могу приписать себе эту заслугу.
«Конечно, не можешь, черт тебя побери», — подумал Хавсер.
— Но идея всегда казалась мне достойной, — продолжал Эмантин, словно уже забыл о своей скромности. — Я всегда говорил, что идея ценная. В стремлении построить лучший мир очень легко пропустить нечто важное. Некоторые называли эту задачу неприоритетной. Потребности — а зачастую они предусмотрены бюджетом — Объединения и консолидации почти не оставляют средств на нужды Консерватория. Но мы не забросили ее. И что мы теперь имеем? Тридцать тысяч сотрудников по всему миру?
— Это только чиновников. Если учесть внештатных помощников, археологов и тех, кто работает на других планетах, наберется около четверти миллиона.
— Великолепно, — сказал Эмантин. Хавсер, не отрываясь, смотрел на его руку. — А теперь готовится пересмотр устава, и никто, естественно, не возражает. Все понимают, насколько важен Консерваторий.
— Не все, — возразил Хавсер.
— Все, кто что-то значит, Каспер. Тебе известно, что сам Сигиллит проявляет огромный интерес к работе Консерватория?
— Я слышал об этом.
— Огромный интерес, — повторил Эмантин. — При каждой нашей встрече он обязательно спрашивает о последних донесениях и находках. Ты с ним знаком?
— С Сигиллитом? Нет, я никогда с ним не встречался.
— Это необычный человек, — сказал Эмантин. — Мне говорили, что иногда он обсуждает работу Консерватория с Императором.
— Вот как? А ты с ним знаком?
— С Императором?
— Да.
Лицо префект-секретаря на мгновение застыло, словно он искал в словах собеседника какой-то подвох.
— Нет, я… Я никогда его не встречал.
— Жаль.
Эмантин кивком указал на пурпурную шкатулку, все еще зажатую под мышкой у Хавсера.
— Ты заслужил эту награду, Каспер. Так же, как и Консерваторий. Это часть всеобщего признания, о котором мы говорим. Это известная награда, и она убедит многих ограниченных людей.
— Убедит в чем?
— В необходимости поддержки. Поддержка жизненно необходима, особенно в текущей ситуации.
— В какой еще ситуации?
— Ты должен ценить эту награду, Каспер. Для меня она означает тот факт, что Консерваторий стал одной из влиятельнейших сил Объединения…
«И совсем неплохо, что твое имя навеки связано с Консерваторием, хотя бы благодаря случайному стечению обстоятельств, поскольку ты оказался на конце бюрократической цепочки, когда я решился за нее потянуть, — подумал Хавсер. — Это нисколько не повредило твоей карьере, Гиро Эмантин. Распознать важность создания Консерватория, оказать ему поддержку, когда все вокруг от него отвернулись. Да, какой же ты мудрый, гуманный и бескорыстный человек! Совсем не такой, как другие политики».
Префект-секретарь продолжал говорить:
— Итак, в ближайшие десятилетия мы должны быть готовы к переменам.
— Гм… К переменам?
— Консерваторий стал жертвой собственного успеха! — со смехом заявил Эмантин.
— Как это?
— Нравится нам это или нет, пора позаботиться о его законном оформлении. Я не могу вечно опекать Консерваторий. Мне в будущем предстоят некоторые изменения. Возможно, я отправлюсь на Луну или Марс в качестве сенешаля.
— А я слышал, что тебе прочат место в Совете.
Эмантин скромно потупился:
— Ну, я не знаю…
— Мне говорили именно так.
— Смысл в том, что я не смогу всегда тебя защищать, — сказал Эмантин.
— Я и не знал, что Консерваторий кто-то защищал.
— Его ресурсы и бюджет выливаются в значительные суммы.
— За всем этим скрупулезно следят.
— Безусловно. Но кое-кого беспокоит сфера полномочий Консерватория. Он превратился в жизненно важный правительственный орган с огромными ресурсами, но функционирует отдельно от администрации Гегемонии.
— Но так и должно быть. Так он развивался. Наша деятельность прозрачна и открыта для всех. Консерваторий — общественное учреждение.
— Возможно, пришло время задуматься о введении Консерватория в зону деятельности Администратума, — сказал Эмантин. — Так будет лучше. Централизованное управление поможет при общении с бюрократическим аппаратом, а также с доступом к архивам, не говоря уже о финансировании.
— Мы станем частью Администратума?
— Хотя бы ради того, чтобы упростить бухгалтерию, — сказал Эмантин.
— Ну… Мне кажется, это сомнительная выгода. По правде сказать, мне это не нравится. И остальным тоже вряд ли придется по вкусу.
Префект-секретарь отставил свой бокал с дижестивом и похлопал Хавсера по руке. Его юношеские пальцы сжали старческую руку Хавсера.
— Мы все в одном потоке должны двигаться к общей цели — к Объединению. Так сказал Сигиллит, — заявил Эмантин.
— Объединению Терры и Империума, — заметил Хавсер. — А не к буквальному объединению интеллектуальных отраслей человеческой деятельности.