– А ты полководец, Михайло Бордак, – улыбнулся Верейский. – Расписал все, как воевода целого полка.
– То и ты так сумел бы, и княжич, – отмахнулся Михайло. – Прикинув, что могут проделать тут татары, имеющие главной целью разведку, а уж опосля разбой. Хотя Крым далеко, хан далеко, а села и деревни близко. Мурза Икрам может заняться только грабежом, а уж что докладывать в Бахчисарае, придумает. Хитер и коварен, собака. Он и себя обманет, коли посчитает то выгодным.
– Это как? – рассмеялся воевода.
– А вот так. Это, конечно, образно сказал, но ложь у крымчаков, как и лесть, повсеместна.
– Ладно, – проговорил Парфенов, – значит, порешили насчет разведки.
– Порешили.
– Тогда я к опричникам, переговорю с ними, выход ертаула после вечерней трапезы, как стемнеет. А ты, князь, вызови проводника, пусть готовится.
– Сделаю.
– Тогда все. Встретимся на вечерней молитве.
Ертаул под предводительством Бордака, ведомый проводником Ефимом Кубаревым, вышел из тыловых ворот крепости около восьми часов вечера. Спустился к Северскому Донцу, и далее разведчики пошли вдоль берега, скрытым от поля склоном высотою саженей в десять.
Проводник ехал рядом с Бордаком и опричным десятником. Михайло обратил внимание, что тот был мрачнее тучи.
– Отчего опечалился, Ефим? – спросил он.
– А чему радоваться, воевода? Тому, что супостаты Песчаную опустошили? Там народу было немного, семей десять, остальные в Чугуев перебрались, часть подалась даже на север, к Курску. А что такое семья? Мужик, баба, старики их да детишки. И все они попали под басурман. А мужики там отчаянные, крепкие, здоровые. За семьи наверняка бились в схватке неравной. Забили насмерть их татары, а также стариков немощных да детишек слишком малых, да болезненных. Им же люди как товар нужен, а худой товар кто купит? Вот «худых» под нож или саблю и пускают. Будь проклято их собачье племя!
– Собак-то не погань! От них польза, – заметил опричный десятник.
– Это смотря от каких. От животных – польза, а от тех, кто в человечьем обличье, – смерть.
– У тебя родственники в деревне? – спросил Бордак.
– Были. Кум да брат троюродный, у них в семьях и старики, и детишки. Но боле родных осталось на селе. Слава богу, басурмане туда еще не дошли.
– И не дойдут, Ефим. Мы из Москвы сюда прибыли, дабы разгромить сотню мурзы Икрама. Сам царь послал. А значит, недолго осталось мурзе гулять по земле нашей.
– Может, и так, но покуда гулять будет, много люда побьет!
– Для того и едем к осиннику, дабы избежать этого.
– Эх, воевода, получится ли разгромить басурман? Не упустите ли Икрама с добычей?
– Поглядим.
– Через сто саженей обрывы, среди них овраг, по нему в Донец впадает речушка малая. После обрывов мелководье с осокой. Овраг пройдем, далее по осоке. Морды коням прикройте, а то как бы не порезались, – заговорил проводник, оторвавшись от своих печальных дум.
Через десять верст отошли от реки, потому как берег – сплошной обрыв, в балке, выставив охранение, сделали привал. Дозорные, осмотрев местность, доложили, что никого в поле поблизости не видят. Передохнули, пошли далее. Из одной балки в другую, из оврага в ложбину, из нее вниз в балку, но опять к реке.
Бордак оценил по достоинству знания проводника. Без Ефима Кубарева плутали бы по бесконечным балкам, оврагам, буеракам до утра.
В полночь, идя по узкой песчаной полосе между обрывом и водой, проводник кивнул вправо:
– Там недалече село Радное. До Песчаной десять верст. Сейчас смотреть на село не будете? Его видно с обрыва.
– Посмотрим, – решил Бордак, – идем со мной, Ефим.
Оставив коней на берегу, они поднялись на обрыв. В селе было спокойно. По околице прошел парень с девушкой. Милуются, покуда родители спят. Что им какие-то татары, коли любовь тянет друг к другу сильнее всего на свете.
– Басурман нет. Это добре, – проговорил Кубарев.
– А может, они наблюдают? И готовят нападение? – спросил Бордак.
– Не-е. Собаки бы лай подняли. К тому же за селом с запада на лугу обычно табун пасется. С ним мужики и те же собаки, учуяли бы. Поблизости татар нет, значит, они в осиннике.
– Спускаемся.
Спустившись и вскочив на коня, Бордак кивнул Рубачу:
– На селе спокойно. Идем до деревни без остановки.
Опричный десятник махнул рукой, и дружина продолжила путь.
Через час проводник сказал Бордаку:
– Дале гурьбой идтить не можно. Стойте тут, я пройдусь по берегу.
– Пошто так?
– Там, – указал Ефим рукой на юг, – изгиб, берег начинается пологий, как раз напротив осинника. То место придется проходить по одному пехом, ведя коня, и не сразу, а через время какое-то. Но я гляну, что к чему, коли басурмане дозор не вывели, дабы смотреть за рекой, может, пройдем и отрядом.
– Давай, Ефим. Если что, сигнал подай!
– Само собой.
Оставив коня при дружине, проводник скрылся в кустах, подходящих к песчаному берегу. Отсутствовал он недолго, от силы полчаса. Вышел берегом, запрыгнул на коня, сплюнул на песок.
– Ну что, Ефим?
– А пес его знает. В осиннике тихо, дозоров нет. Такое ощущение, что вообще там никого нет. Но басурмане совсем недавно были там, стояли лагерем.
– Пошто так мыслишь? – поинтересовался Бордак.
– А ты и сам поймешь, когда по песчанику пойдем. Узришь следы коней, которых приводили на водопой. И коней много, есть там и человечьи следы, и от сапог, и от лаптей. Я спустился к песчанику, ну, и увидел следы. Вот только в осиннике что-то слишком тихо.
– А чего шуметь? – пожал плечами Фома. – Время позднее, все спят. Охрана с этой стороны не выставлена.
– Нет, Фома, коли татары ставят охранение, то по кругу. Так не бывает, чтоб с трех сторон поставили дозор, а с четвертой не стали, – возразил Бордак.
– Где ж тогда дозор, коли даже Ефим не заприметил?
– В самом осиннике, в кустах. Место подходящее, из рощи река видна. Зачем выставлять людей на открытое место?
– Людей? – едва не вскричал Кубарев. – Этих бешеных псов ты называешь людьми?!
– Извиняй, Ефим. Но как еще молвить?
– Собак, псов шелудивых.
– Ладно, пусть так. Значит, идем по одному?
– Можно и по двое, но не в седле, – поостыв немного, ответил Ефим. – Тока через время. Одни прошли, подождали немного, пошли другие.
– Как скажешь.
– Первыми идем я и Ефим, – повернулся Михайло к Рубачу, – следом ты, и далее ратники, по двое. Выходить по моему сигналу.
– Добре, воевода.
Отряд прошел опасное место. И уже далее пошел быстрее, к двум часам выйдя к деревне Песчаная. Вернее, к тому, что от нее осталось.
Перед русскими ратниками предстала страшная картина.
В деревне не было ни одной целой хаты, все развалено, сожжено. На улице – трупы.
Кубарев подъехал к первой, крайней хате. Соскочил с коня и опустился перед телом на колени.
Воины спешились, разошлись, оставив дозор со стороны села.
– Кто, Ефим? – подошел к проводнику Бордак.
– Кум, Ульян, копьем пробили.
– Здесь в малине баба с дитем, убитые, – приблизился к ним один из ратников.
Кубарев тут же поднялся и пошел к кустам.
– О, господи, их-то зачем? За что?! – воскликнул он.
– Тоже твои? – спросил Бордак.
– Да, Варюха, жена брата, и сыночек их, годовалый Митька. Праздновали вместе, когда народился, крестить собирались этой осенью, в конце октября.
У женщины было перерезано горло, платье задрано, ноги в крови – перед смертью насиловали скопом. Дите разрублено саблей.
– Не понимаю, зачем женщину? – покачал головой Бордак. – Мальца-то ясно, слишком мал для полона, но женщина для мурзы – хороший товар.
– Хромая она была, с детства под плуг попала, покалечилась. Вот и порешили ее басурмане, – ответил Ефим. – Кому хворая нужна? А перед смертью снасильствовали зверски. Тяжко умирала Варюха. Дите-то, наверное, на ее глазах изрубили.
– Ты держись, Ефим! – Бордак положил крепкую руку на плечо проводника. – Клянусь, отомстим!
– Похоронить бы надобно.
– Потом, Ефим. Сразу всех. Сейчас не до того.
– Но не лежать же им так? Да еще воронье налетит.
– Не можно сейчас, Ефим, коли хотим наказать мурзу.
– Ну, хоть присыплю в канаве.
– Это давай. Остальных тоже можно.
Ратники нашли в деревне еще три трупа – двух стариков и одного младенца. Всех перенесли в канаву и по-быстрому присыпали землей.
Потом собрались у северной околицы.
– К осиннику? – спросил десятник Рубач.
– Погодь, – ответил Бордак, – думать треба, как прознать, там ли сотня мурзы?
– Я пойду туда, – вышел вперед Кубарев, – все прознаю и сообщу.
– Одному не можно. Я с тобой пойду. Есть у осинника место, до которого отсюда скрытно подойти можно?
– Есть, с севера, балка. От нее к роще буерак идет, там кусты, редколесье.
– И как близка балка к осиннику?
– Саженей сто!
– Идем!
До балки доскакали быстро, а у самого спуска спешились, завели коней в небольшой овраг, привязали к деревьям и дальше двинулись пешком.
– Ты осторожней, Ефим, татары могли дозор выставить, – предупредил проводника Михайло.
– Ветер с реки и осинника, я их по запаху учую, – ответил тот.
– Добро.
Прошли балку. Перед подъемом укрылись в нише северного склона. Вдруг позади послышался слабый шум, и они резко обернулись.
– Не пугайтесь, други, – раздался голос из ближайших кустов, – я – ратник Андрий, меня Огнев к вам послал. Узнал, где ты, боярин, и сюда.
– Подходи. А пошто десятник прислал?
– Мало ли, молвил, вдруг понадобится весточку отряду передать, ты и передашь.
– Ладно. Если крымчаки выставили дозор, то он где-то между балкой и лесом.
– Не чую духа басурманского, нету рядом татар, – повел носом проводник.
– Ну что ж, положимся на твой нюх, – сказал Бордак. – Переходим в буерак?
– Да. Я первый.
Кубарев поднялся по склону и скрылся за вершиной. За ним двинулись Бордак и Андрий. Дойдя до буерака, проводник вновь повел носом и посмотрел на Бордака: