– Не чую татар, а они уже должны быть близко.
– Значит, не выставили охранения, или оно в осиннике, как в случае с рекой.
– Тревожно что-то.
– О чем думы, Ефим?
– Помолчу покуда, чтоб не сглазить. Вы тут сидите, я проберусь до леса, оттуда кукушкой крикну три раза, значит, можете подходить. Коли крика не будет, значит, попался я, и тогда отходите к балке. Татары, схватив меня, забеспокоятся, разъезды во все стороны пошлют, сотню поднимут. Шумно станет. Определитесь, чего далее делать.
– Но тебя же прибьют, Ефим!
– Не-е, поначалу пытать начнут, откуда взялся, кто такой. А прибьют, что ж, видать, судьба такая. Там, – поднял он глаза вверх, – встречусь с Варюхой, Ульяном, другими, кого басурмане жизни лишили.
– Ты говори, говори, да не заговаривайся. Коли крымчаки заметят, рви от них сюда. Тута мы погоню и встретим. Не торопись на небеса. Господь, придет час, всех приберет, не подгоняй его.
– Ладно, – печально улыбнулся Кубарев, словно прощаясь, – пошел!
Наступило тяжкое ожидание. А потом, как всегда неожиданно, закуковала кукушка. Раз, два, три.
– Идем, Андрий, – кивнул опричнику Бордак.
Тот вытащил саблю. Глаза спокойные, решительные, ни тени страха в них.
Они прошли сто саженей, вошли в осинник и сразу же сбоку услышали громкое:
– Тута я, левее!
– А чего кричишь-то?
– А то, Михайло. Нету никого в осиннике. Была здесь часть крупного отряда, но не сотня, может, десятка три. Невольники были, ближе к реке, шатер мурзы на елани стоял, кострища, засыпанные землей, оставили. Басурмане ушли отсель вечером, после своей молитвы Магриб, то есть после захода солнца. А вот куда… – Проводник вдруг осекся и метнулся в кусты. Оттуда раздался тихий вскрик, а потом послышался тихий голос:
– Не бей, человек, я свой…
Тут же вернулся Кубарев, таща за шиворот мужика в оборванном одеянии. Разглядев его, он воскликнул:
– Гусев? Ванька?
– А?! Чего? – Мужик тоже вгляделся в того, кто схватил его, и…
– Ефим? Кубарев? Откель ты?
– Издалече.
– А это кто? – перевел мужичок взгляд на Бордака и опричника.
– Друзья. Ты-то откуда взялся?
– Так бегал от татар. Как только они собрали невольников в кучу, дабы гнать в поле, я в кусты и шарахнулся, даже не помню, куда бежал, провалился в яму. Почти ночь просидел в ней, закидавшись листвой. Недавно вылез, хотел податься в деревню, там опосля набега безопасней всего, да не туда пошел. А тут говор русский. Но и татары говорили по-русски, были и такие. Сам ведаешь, у страха глаза велики. Я сразу в кусты, а тут ты навалился.
– Мурза Икрам был здесь?
– Был. И мурза, и десятники его, но тока трое, остальные где-то в поле.
– С чего Икрам вдруг стан бросил?
– Да к нему кто-то с севера прискакал. По-русски молвил. Я услышал тока: «Гляди, мурза, это тебе не гарнизон…»
– Вот как? – воскликнул Бордак. – Значит, мурзу предупредили об опасности?
– Угу, так получается, и тот, кто предупредил, точно русский. Татары по-нашему не так молвят.
– Предатель в Чугуеве?
– А боле нигде не знали о вашем отряде, – хмуро проговорил Ефим.
– Этого нам только не хватало! – Бордак приблизился к испуганному мужику: – Куда повел своих псов и невольников мурза, видел?
– Тока слышал вполуха. В урочище… А где оно, то урочище? Извиняй, боярин, не ведаю.
– Брошенное село или деревня? Есть в округе такие?
– Есть, как не быть, – ответил Кубарев. – На юге и западе много деревень люди побросали.
– В мелкое урочище мурза не пойдет, нужно крупное.
– Из крупных ведаю о двух. Это Бурор и Санга. Последнее у довольно большого леса, а Бурор в сорока верстах южнее. Там наших давно не было. Воевода посылал по реке разъезды, доезжали они до Бурора, возвернувшись, сказывали ратники, вместо деревни тока название и осталось, все остальное заросло, озеро, что рядом было, в болото превратилось.
– Понятно, значит, мурза пошел в Сангу. Там ты был, Ефим?
– Давно, когда люди еще жили на селе. Они бы и дальше жили, село большое было, крепкое, да пожар сгубил Сангу. Года три назад сгорело село. Вспыхнуло от костра, что детишки разожгли у новой хаты. А тут ветер налетел, ну, и пошел огонь. За часы все погорело. И людей тоже сгорело много. Кто выжил, разъехались по селам и деревням к родственникам. Кто в Чугуев, кто в Курск, были и те, что на Москву подались за лучшей долей.
Бордак приказал опричнику:
– Ты – к нашим, Рубачу – десяток воинов сюда. Дальше идешь в крепость, к княжичу Парфенову. Поведаешь о всем, что видел и слышал. Скажешь, мы пойдем к Санге.
– Слушаюсь! – кивнул опричник и побежал в буерак, далее – в балку.
Бордак повернулся к Гусеву:
– Что ж с тобой делать, бедолага?
– Дозволь в Радное пойти. Там у меня племяш живет, примет.
– Добро. Но запомни, ты можешь говорить только то, что попал в полон, когда вели к осиннику, сбежал, поначалу прятался, после подался сразу на село, а татары пошли в рощу. Более ты ничего не ведаешь, никого не видел.
– А вас?
– Никого ты не видел! – повысил голос Михайло. – И помни, Иван, держи язык за зубами, дабы не лишиться его. Уразумел?
– Уразумел, боярин, как не уразуметь. Как молвил, так и скажу. Попал в полон, когда в огород вышел, и налетел на татар. Потом с толпой вели, ухитрился бежать к реке. Отсиделся в яме. Татары особо не искали, пошли в сторону осинника. Сколько их было, не считал, может, десяток, может, сотня. Отсидевшись, подался на село. Так?
– Точно так, и ничего лишнего.
– Уразумел, боярин. А вы порубаете татар? Земляков освободите?
– В том не сомневайся. Ступай!
Постепенно начало светлеть. Бордак обошел осинник.
Они опоздали. Но мурзу это не спасет. Охота только начинается.
Глава пятая
В осинник вошла вся дружина. Десятник подошел к Бордаку:
– И что тут, воевода?
– Вчера еще здесь был стан мурзы Икрама, с ним десятка три его нукеров и невольники. Но к нему тайно прибыл кто-то из русских, мыслю, из Чугуева, и предупредил о нас. Посему мурза оставил осинник и ушел малой ратью в урочище Санга.
– Пошто считаешь, что именно в Сангу? Других мест нет? И откель ведаешь о предателе?
– Попался нам в осиннике мужик один из Песчаной. Бежал от татар, когда те второпях собирались уходить из осинника. Он и о предателе, предупредившем мурзу, молвил, и об урочищах поведал. Их подходящих два. Одно далеко на юге, в сорока верстах, а вот другое, бывшее село Санга, в двенадцати верстах отсюда в лесу, что начинается в пяти верстах от реки.
– Это тот лес, где, как мы поначалу думали, может скрываться Икрам?
– Да. Тот самый.
– А где тот сбежавший от татар мужик?
– Я его в Радное отпустил. У него на селе родственник живет.
– Напрасно.
– Пошто?
– По то, что он мог быть оставлен мурзой в лесу, дабы сбить нас с толку. Жизнь оставил, но с условием, что тот молвит воеводе русскому то, что треба.
– Не думаю, – ответил Бордак, – даже уверен, что он, мужик этот, не подставлен нам. Его знает наш проводник. И еще… мурза не так глуп, дабы не понимать, что мужик, сколько слов ни давал, как бы ни клялся, а все одно расскажет о татарах. Либо с него то выпытают.
– Наверное, ты прав, – подумав, согласился десятник. – И что теперь?
– Андрий ушел в Чугуев?
– Ушел. Сразу, как передал наказ в осинник идти.
– Он пошел в крепость, а нам дорога в Сангу.
– Коли в бывшем селе сохранилось хоть несколько хат, городьба, то крымчаки выставят охранение в урочище, да дозоры по лесным тропам. Невольниками как щитом прикроются. Даже коли мы и сумеем подойти скрытно к Санге, то нам десятком не взять стан мурзы. Но вряд ли мы подойдем к нему скрытно.
– Я передал княжичу Парфенову, чтобы срочно вел отряд к Санге, – ответил на это Михайло, – так что силы наши будут больше или, по крайней мере, сравняются. А сможем ли скрытно подойти к урочищу? Коли пойдем на пролом, прямиком, то дозоры нас заметят, и Икрам встретит во всеоружии. А коли мы обойдем урочище? Поначалу балками, частью лесом, и зайдем к окраине урочища, в тыл Санги. Как мыслишь, будет того ждать мурза?
– Мыслю, дозоры он все-таки со всех сторон выставит, но появление русского отряда с тыла ожидать не будет, – кивнул десятник. – Но ты же вызвал всю дружину? А княжич с десятком Огнева пойдет напрямую к урочищу от Чугуева и может дойти до Санги быстрее, а значит, дозоры мурзы заметят дружину и устроят засаду. Да, мы нанесем удар с тыла, коли в то время будем у урочища. А ведь можем и не быть.
– Мурза не глуп, а я, по-твоему, уступаю ему? – улыбнулся Михайло.
– Нет, но разве то не может случиться?
– Не может. Потому как через гонца я передал указание княжичу вести рать поначалу к осиннику. Здесь ты, Фома, оставишь одного человека, которому объясним, как и где пойдем. По нашим следам двинется и основная дружина. Ну, а у урочища, в тылу басурман, определимся, как окружать их и рубить, чтобы и мурзу захватить, и полонян освободить.
– А ты все добре продумал, – протянул десятник.
– Кого оставишь?
– Есть у меня вельми смышленый ратник, молодой, но не по годам умен. Особливо в делах воинских.
– Зови его.
– Володька! Гранов! – крикнул опричный десятник.
– Я!
– Подойди сюда.
Опричник подчинился, подошел:
– Слушаю, десятник.
– Его слушай, – кивнул десятник на Бордака.
Михайло объяснил ратнику, что ему следует делать. Особо предупредил:
– Не уходить из осинника ни под каким предлогом, место отдыха тщательно скрыть, если в осинник войдут татары…
– Откель им взяться? – прервал десятник.
– А вот перебивать меня не след, – строго взглянул на него Бордак.
– Извиняй, Михайло Алексеевич!
– Так вот, если вдруг откуда-то появятся татары, укрыться и не высовываться. Нам, конечно, важно, что это за татары, откуда подошли, куда пойдут, но твое присутствие в осиннике более важно.