– Праведный гнев, государь, – проговорил Парфенов.
– Ступайте, верные мои воеводы, надежу на вас возлагаю большую, полномочия даю не ограниченные ничем, окромя указа моего личного, но и ответственность великую. Завтра опричная дружина должна уйти из Москвы. Десятками по разным сторонам, дабы собраться в одном месте, что определите сами. Коли спросить чего желаете, спрашивайте, смогу, отвечу.
– У нас в дружине, как получается, опричников три десятка, у каждого свой начальник, да мы двое, – произнес Парфенов. – Первый воевода – твой покорный слуга, Михайло – второй. Я же считаю, у него больше опыта, и ему след встать во главе отряда. Как на то смотришь ты, государь?
– Просто. Коли опыта больше у боярина, и ты, княжич, сам предлагаешь ему главенство, то так тому и быть. В опричном отряде первый воевода – боярин Бордак, ты, княжич, – его помощник.
Парфенов кивнул.
– Извиняй, государь, за собакой Икрамом не зря охотились? – заговорил Бордак.
– Не зря. Написал он послание Девлету с просьбой оказать милость да обменять на пять сотен наших невольников. Тех, что он продал, пес, уже не вернешь, может, этих вызволим.
– Перед нашествием вряд ли.
– Зима еще впереди, орда двинется от Перекопа не раньше мая. На обмен времени хватает. Коли, конечно, хан решит оказать милость своему верному мурзе. Я думаю, окажет, потому как родственники они.
– Ну и добре, что не зря.
– Ступайте!
Парфенов и Бордак поклонились и вышли из залы, в коридоре их ждал четырехпалый Гордей. Он уже ведал, что идет вместе с опричной дружиной на задание царя.
– Вот голова моя дырявая, про собаку Икрама спросил, об обозе нет! – уже во дворе воскликнул Парфенов.
– Не беспокойся, княжич, обоз подготовят. Григорий Лукьянович озаботился, – успокоил его четырехпалый опричник.
– Ну и добре. Ты к себе, Гордей?
– Я тут проживаю, во дворе.
– Один?
– А вот до того вам, вельможам, дела быть не должно.
– Э-э, Гордей, так не пойдет, заносчивости в единой дружине проявляться не след. И не тока пред воеводами, но и пред рядовыми опричниками, – посмотрел на него Михайло.
– Ладно. Могу идти?
– Завтра к нам выйдешь со двора с обозом.
– Слушаюсь!
– После вечерней молитвы всем десятникам быть на подворье княжича. То передай им.
– Передам. Мне там быть?
– Тебе нет, ты посмотри за обозом. Большой он не нужен, две телеги хватит, ну, и лошадей к нему добрых.
– То, как Григорий Лукьянович решит.
– Ладно, поехали мы.
Бордак с Парфеновым выехали к мосту через Неглинную, проехали на Варварку. Там, у подворья княжича, остановились.
– С чего начнем, Михайло? – спросил княжич.
– Выйдем к селу Петровка, мыслю, самое подходящее место, там определимся, сейчас чего гадать?
– Добре. К сбору десятников я все подготовлю, лишних людей уберу.
– До вечера!
Парфенов заехал на подворье, Бордак поехал к себе.
Как обычно, Алена ждала его во дворе.
– Что, Михайло? – спросил она.
– Разлучиться нам придется, Аленушка.
– Я так и знала. Надолго ли?
– То не ведомо, мыслю, ненадолго.
– Треба собрать сумы?
– Потом. После вечерней молитвы и трапезы пойду к Василию, вернусь, соберешь.
– Хорошо.
Они прошли в дом.
Вечером Бордак снова прискакал на подворье Парфенова.
– Гости в доме, Михайло Лексеич, – сказал встретивший его служка.
– Все пришли?
– А я знаю, кто должон был придтить? Трое опричников.
– Ты смотри тут, чтобы посторонние не шастали перед городьбой.
– Угу!
Бордак зашел в дом.
В гостевой комнате на лавке за столом сидели княжич, десятники Лука Огнев, Фома Рубач и Яков Грудин.
Воевода поприветствовал опричников, те ответили.
Василий объявил о назначении Бордака первым воеводой, предложил место рядом с собой. На столе была расстелена старая карта.
– Я уже поведал десятникам, что предстоит поход по местам ближним, – сказал княжич.
– Да мы знали о том, – подал голос Огнев.
– Ну знали, значит, коротким разговор будет, – кивнул Бордак, устраиваясь на скамье. – О том, что после завтрашней утренней молитвы и трапезы выезжать по разным сторонам придется, тоже знаете?
– То нет!
– Тогда слушайте. – И Михайло стал показывать на карте: – Ты, Лука, выезжаешь по этой дороге, ты, Фома, по этой, ты, Яков, по этой. Собираемся вместе у деревни Петровка, что на Рязанской дороге. С нами пойдет гонец, которого дал государь, вы его знаете, это четырехпалый Гордей.
– Знаем, как же, – закивали десятники. – Кто же Гордея на опричном дворе не знает?
– Сбор всей дружине в роще слева от деревни. Дале пойдем тоже лесами к Мурому, вернее, к селу Варное на Оке, там местные сторожа видели отдельные конные отряды татар.
– Крымчаки разбойничают? – спросил Рубач.
– О том вестей нет.
– Тогда разведка. Но чего там разведывать? Вдоль Оки проходит засечная черта по крепости Козельск, земли которого Девлет-Гирей намерен опустошить весенним набегом. И земли Козельска, и ближних городов, да села с деревнями. По черте стоят также Калуга, Серпухов, Коломна, Муром, Нижний Новгород. Зачем вести разведку у Мурома, коли Девлет собирается разорять Козельск? Между ними верст триста, не меньше. А крымчаки зашли так глубоко на русские земли.
– Вот то и прознать должны, – ответил Бордак.
– Будем отлавливать татар?
– Представится случай для сшибки – мелкой схватки, возьмем мурзу, коли выйдет, а нет, так простых крымчаков прихватим да расспросим.
– Крымчаки часто используют подставные «языки», дабы те обманули врага.
– То мне ведомо, – кивнул Михайло.
– А тако же мелкими отрядами заманивают супротивника в засады.
– И то вестимо. Мне тактика татар известна хорошо.
– Значит, завтра с утра после молитвы и трапезы? – спросил Грудин.
– Да.
– Как насчет обоза? – поинтересовался Огнев.
– А вы на опричном дворе ничего не заметили?
– Ничего особого, а что? – переглянувшись, ответили десятники.
– Малюта Скуратов должен позаботиться об обозе.
– А! Ну, он такой мелочью заниматься не будет, у него для того людей полно. Но коли сам Скуратов озабочен об обозе, то все, что треба для похода, у нас будет. Ему перечить не смеет никто. Первый человек в окружении государя.
– Главное вы поняли, – подвел итог сбору Бордак. – Обоз будет, с утра выводите десятки, ратникам иметь сумы со своей провизией на первое время, накидки от дождя. Встретимся в роще, пойдем к Варному. Все, расходитесь по одному.
Десятники ушли.
– Одного не пойму, Михайло, точно ли бродячие отряды татар исполняют волю хана? А может, кто-то из мурз проявляет самоволие? – проговорил Парфенов, прохаживаясь по комнате.
– Зачем?
– Ты же лучше знаешь их. Решил какой-нибудь мурза из Кафы или Кезлева во время, когда орда Галибея выходила в поле, использовать момент и отправить своих ратников в глубь Руси, где их никто не ждет. Те рыщут по засечной черте, не пересекая ее, высматривают не оборонительные наши линии, а мелкие деревушки, хутора, починки, дабы после налететь на них да разграбить, людей же увести в Крым. Им и в малых набегах, и крупных нашествиях главное что? Захватить больше добычи, что хорошо продается. Главное – личная нажива. Крымчаки не особо рвутся в бой супротив наших больших полков, при первой возможности убегают. А разорять деревни или села, то и безопасно, и выгодно. Как тебе такая мысль?
– Все может быть, – пожал плечами Михайло. – Намерения начальников этих отрядов узнаем на месте. Даже если не захватим «языка», по их поведению станет ясно, какую цель они имеют. Вообще-то ты прав, Василий, когда проводят разведку, то скрытно, обходя заставы, укрываясь от разъездов, а тут крымчаки показывают себя. Хотя и в этом может быть смысл.
– Отвлечение?
– Да. Одни отряды шарятся по засечной линии, отвлекая на себя внимание сторожей, станиц, городской стражи и ополчения, а другие тем временем скрытно обследуют укрепления. Но тут возникает вопрос, для чего то им, коли Девлет-хан собирается напасть на южные земли? Зачем ему знать о состоянии обороны в сотнях верст от места его весеннего нашествия?
– А может, он действительно нацелился на Москву?
– О том должно быть согласие большого дивана, хотя Девлет, дабы скрыть главный замысел, может и обойти совет, обговорив планы лично с султаном Высокой Порты. Но мы можем гадать сколь угодно и сами убедить себя в том, что не имеет места. А посему заканчиваем разговор.
– Вина выпьем?
– Завтра же в поход, княжич.
– А мы немного, по паре чарок, чтобы успокоить горячие головы, охолонить их.
– По паре чарок можно, – махнул рукой Бордак.
Парфенов вызвал Варвару, служанка принесла ендову с водкой, мелкие чарки, холодную вареную курицу.
Выпили, закусили.
Парфенов проводил Бордака до ворот, и Михайло вернулся на подворье.
– Ты задержался, а нам еще собираться, – упрекнула его Алена.
– Брось в сумы, Алена, что обычно беру, провизии непортящейся дня на два, да и все.
– То уже сделала.
– Милая ты моя лебедушка, если бы ты знала, как не хочу уезжать! – обнял ее Михайло.
– А я не хочу отпускать.
– Но ничего, вернусь.
– Конечно, иначе не можно. Я-то думала, бояре шубы носят, в повозках или санях ездят, в Кремле думы думают и из Москвы ездят только в свои вотчины, а ты опять туда, где опасно!
– А я не такой боярин, как все. Сидеть в Кремле да думы думать не по мне. Мне свободу дай, простор! – улыбнулся Бордак.
– И сшибку с татарами.
– Не без того. Ты забыла, как крымчаки обращаются с нашими людьми в проклятой Кафе? На пути к ней или при захвате ясыря?
– Я все помню, Михайло, до самой мелочи, – помрачнела Алена. – И то, что видела, не забуду никогда!
– Пойдем в дом. Герасим с Марфой ушли?
– Не видела.
– Ты иди, я погляжу и приду.
Герасим в то время обтирал коня боярина. Напротив хрипел и бил копытом подарок государя – жеребец Азур.