– С изменниками разговор один – в пыточную избу и на плаху.
– А коли невиновного бросим к палачам?
– Так прознать о вине треба.
– Под пыткой и невинный признается в том, чего не совершал.
– А я вот мыслю, не так и много изменников на Руси. Было куда более при правлении отца твоего, великого князя Василия III, ты уж извиняй, государь. Ныне большинство твою сторону держит. Народ за тебя. А то есть опора такая, что не сломить. А попадет ли к палачу невиновный, скажу так, сейчас и следствие ведется по-иному. На дыбу сразу не отправляют, коли на месте не взяли с изменой или не уличили в заговоре, так что невиновный может оправдаться вполне. А истинных изменников и жалеть не след. Что заслужил подлостью своей, то и получи.
– Ладно, о том не будем.
– Может, медовухи выпьешь, государь?
– Выпью, как трапеза будет.
– Да уж недолго осталось. Узнать, чего там повара?
– Сами оповестят, когда готово будет все, – махнул рукой царь.
Тут объявился слуга, доложился, что вечерняя трапеза в столовой палате готова.
Иван Васильевич с Малютой прошли в столовую.
На столе чего только нет, кушанья на любой вкус, и рыба разная, и мясо, и пироги свежеиспеченные, и засоленные грибы, посуда серебряная, дорогая. Подали кувшин медовухи и чаши.
С царем, по обыкновению, трапезничали и ближние бояре.
Александровская слобода в то время считалась второй, а кем-то и настоящей столицей государства Русского. Там были некоторые приказы, часто заседала боярская Дума, во дворце Иван Васильевич принимал иноземных послов. Там же стояла опричная дружина. Крепость, имевшую в основе деревянные сооружения, постепенно перестраивали. Крепостную стену до бойниц заложили кирпичом, который недавно стали делать на Руси. Впереди крепости ров, заполненный водой из реки Серой. Охране и обороне слободы всегда придавалось большое значение. Сторожевые заставы окружали ее со всех сторон, и ставились они на равном удалении. Подобраться ворогу незаметно к опричной столице Ивана Грозного было не так просто. Ну а уж взять ее вообще считалось делом невозможным. Царь проводил здесь много времени, но выезжал на Москву часто. Дел хватало и там, и тут.
После трапезы царь ушел в опочивальню, где его осмотрел придворный доктор Бомелий. Иван Васильевич скрывал от Скуратова, что намедни чувствовал себя худо, он терпеть не мог выставлять свои хвори напоказ, считая это проявлением слабости. А слабым царь никогда не был, даже в годы сурового детства своего. Сила духа во многом и позволила ему добиваться того, чего не могли добиться ни отец, ни дед, ни прадед. Да и после него никто из правителей государства Русского так и не смог добиться того, чего добился для России Грозный. Никто не мог сравняться с его вкладом в дело создания, укрепления и реформирования страны, превратив удельную Русь в мощное царство.
Декабрьским морозным днем Михайло Бордак с Аленой и Петрушей решили пройтись по Москве. День выдался хоть и морозным, но солнечным, безветренным. Детвора, заранее сгребя снег и сделав горки, облила их водой и ныне с криками и гиканьем каталась себе в удовольствие. Бордаки были в шубах, и даже Петька в сшитой по заказу для его роста. Они приближались к торговым рядам, когда впереди вдруг раздался истеричный вопль:
– Зарезали, ограбили, держи вора!
Алена прижала к себе сына, Михайло насторожился, распахнул шубу, положил руку на рукоять сабли, носимой с собой повсюду.
– Чего это? – испуганно спросила Алена.
– Ограбили и загубили кого-то, видно.
– Что ж это такое, вроде опричники всех лихих людей на Москве извели!
– Одних извели, другие объявились. Ведаешь же, что на юге и востоке. В тех землях летом засуха была. Где-то дошло до того, что люди с голоду помирали. Вот и начали опять плодиться шайки. Ничто, стража выявит лиходея.
Но лиходей этот объявился из проулка прямо на семью Бордаков. В одной руке – сума, в другой – окровавленный тесак. Улица была утоптанная, ребятней раскатанная, оттого скользкая. Выхватывая саблю, Бордак поскользнулся и упал. Лиходей воспользовался тем, ударил рукоятью тесака Алену и, сбив ее с ног, схватил за шиворот Петрушу. На том конце, откуда вышли Бордаки, появились сани, и послышался крик:
– Фома! Шибче! Кончай его!
– Ага! Погоня на пятки наступает!
– Тогда шустрей тащи сюда выродка!
Фома-разбойник потащил Петрушу к саням.
Правящий ими мужик озирался по сторонам. Покуда проезд свободный, треба отсюда уйти, далее смешаться с народом и добраться до лачуги на окраине Москвы.
Бордак вскочил, увидел лежавшую Алену, нагнулся к ней.
– Сынок, – прошептала она, – сыночка спаси, Михайло, я ничего, встану. – Лицо ее было в крови, текшей из разбитой брови.
Из проулка выскочили двое мужиков, и Михайло крикнул им:
– Бабе помогите! Брюхатая она, с лиходеями сам разберусь!
Один из мужиков бросился к Алене, другой все же поспешил за боярином.
Разбойник бежал из последних сил, Петька, как мог, мешал ему. Поняв, что его догонят, тот остановился в каких-то саженях от саней, развернулся.
– Чего встал? Ко мне давай! – крикнул подельник.
Фома лишь отмахнулся. Тогда второй разбойник не стал дожидаться товарища, влепил лошади кнутом и погнал сани от опасного места прочь.
– Бросил, пес! Ну ничего, поквитаемся, – оскалился лиходей и, увидев, что к нему вплотную подошли двое, приставил нож к горлу паренька, прикрываясь им: – Не подходи, зарежу отрока! Мне не впервой.
Бордак вложил саблю в ножны, поднял руку:
– Не балуй. Отпусти сына.
– Сына? – огрызнулся разбойник. – Сын – это добре, за сына ты все сделаешь.
– Чего надо?
– Уведи отсель.
– Куда?
– Я скажу. И передай мужику, что позади пристроился, дабы сани быстро сюда подогнал. А стражу, коль объявится, отгони, уразумел?
– Уразумел.
– Чего делать-то, боярин? – прошептал ему в ухо мужик.
– Беги, найми сани, я заплачу.
– У тебя и деньги водятся? – вступил в разговор отдышавшийся Фома.
– Есть немного. Отпусти парнишку, дам рубль.
– Ага! Дать-то дашь, а потом за саблю, и хана мне?
– Пошто тогда про деньги молвишь?
– Ты мне три рубля отмерь и мошной брось, тогда убивать твоего ублюдка не буду. Отпущу, не нанеся вреда, как окажусь в нужном месте.
– Так чего делать-то? – опять спросил мужик.
Неожиданно из-за угла на коне вылетел всадник, и лиходей опомниться не успел, как его голова слетела с плеч.
Петруха, почуяв, что хватка разбойника ослабла, рванулся к Бордаку. Тот прижал сына к себе.
– Ну что, Михайло? Вовремя я?
– Василий?! Благодарствую! Но откуда ты?
– Приехал к тебе на подворье отведать пирогов, что печет Марфа, а Герасим поведал, что ты с Аленой и Петькой на ряды подались. Я следом. И как только догадался в эту улицу повернуть? Чутье, наверное, подсказало.
Тут к ним подъехал разъезд городской стражи. Старший указал на обезглавленный труп:
– Этот вор?
– Этот, – ответил Бордак.
– Пошто башку срубили, а не взяли? Вас двое, оба с саблями, и не взяли?
Княжич подошел к старшему, представился, и опричник мгновенно вытянулся в струнку.
– Срубил башку разбойнику я. А почему? Потому что он схватил вон того мальца, – Парфенов указал на Петьку, – сына боярина Бордака, ближнего к государю человека.
– Ну, так, значит, так. Туда ему и дорога, – и старший разъезда пнул ногой труп. Потом подозвал к себе мужика: – А ты кто?
– Холоп князя Бодина, на торговых рядах был, когда лиходей, что валяется без башки, подрезал торговца мехами и с сумой рванул в проулок. А тут разбойник еще и парнишку захватил. Его, лиходея, Фомой кличут, с ним был подельник на санях, приметный мужик, шрам у него на левой щеке, все торопил Фому. А боярин, спасая сына…
– Куда делся подельник? – прервал мужика старший.
– Так рванул отсель, когда завидел, что застрял товарищ его.
– Куда рванул?
– В сторону Рязанской дороги.
– Чего ж молчал?
– Ты спросил – я ответил.
Старший разъезда отдал команду, и всадники галопом пошли в сторону Варварки.
А Бордак с Петрушей подошли к Алене, и паренек кинулся к ней. Алена обняла сына, стала ощупывать его, спрашивала о чем-то.
– Добре, что так все обернулось. А могло и по-иному, – заметил княжич, ведя коня под уздцы.
– Я все одно освободил бы сына. Хотя… Но что теперь об этом, ты за меня то сделал, за что спасибо тебе великое, Василь!
– Да ладно, Михайло, чай, не чужие. Ты женой займись, вон, кровь до сих пор сочится. А я людей разведу.
В это время в проулке собралась приличная толпа, прибежал и торговец, несмотря на рану, схватил суму, вытряхнул, стал тут же считать меха под неодобрительный гул людей. Парфенов велел всем расходиться и подозвал к себе мужика, что помогал ему.
– Как звать тебя?
– Вакула Бредин, холоп князя Бодина.
– Далече подворье князя?
– Не-е, тут рядом.
– Из лекарей или знахарей кого ведаешь?
– Ведаю, как не ведать, хвораем, к ним и идем. Тут поблизости живет дед Бажен, знатный лекарь.
– Беги к нему, передай, у женщины, что на сносях, лик разбит разбойником, треба поглядеть. А мы следом за тобой.
Вскоре подошли к добротной избе за низкой городьбой. Лекарь оказался на месте, увел Алену в дом. Она недолго там пробыла, вышла вместе с лекарем. Лицо наполовину закрыто белой тряпицей.
– Не гляди на тряпицу, под ней листья, останавливающие кровь и заживляющие рану. Чрез три дня снимай, и заметно ничего не будет, – напутствовал Алену лекарь.
– Она упала, с плодом в утробе могло что-то случиться? – встревоженно спросил Михайло.
– Не-е, – отрицательно покачал головой старик. – Летом, да на камни, еще могло быть худо, а ныне, в шубе, да на снег – ничто. Но к повивальной бабке загляните, она в делах бабьих соображает лучше.
– Сколько я тебе должен?
– Копейку дашь, довольно.
– Бери алтын.
– Благодарствую за щедрость!