– Угу! Идем.
– А все же куда он меня послал?
– То у него и допытывать надо было.
– Он молвил. Не запомнил.
– Ну и ладно. Ступай, но будь под рукой.
– Я у себя в палатах.
Скуратов, Бордак и Парфенов зашли в залу царя. Иван Грозный, как и прежде, ничем не выдавая немочь, сидел на троне. Так же поднялся, как и в приход Воротынского и Щелкалова:
– Приветствую, Михайло Алексеевич, и тебя, Василий Игнатьевич!
– Долгих лет тебе, государь! – поклонились вельможи.
Царь присел, указал на лавку. Сели и боярин с княжичем.
– Позвал я вас для того, чтобы выслушать, как выполнили последнее задание у Мурома, – отставив посох, начал Грозный. – Мне представили отчет, но бумага есть бумага, желаю воочию услышать.
Бордак поведал о выходе в селение Варное, где были замечены татары. Рассказывал подробно, ведая, что царю важны любые мелочи.
Тот, выслушав, проговорил:
– Плохо, что изменника нашего, что на струге приплывал к селу, не поймали, но вы не знали о том, а посему простительно. Что означает сия встреча, о том можно только догадываться. Однако то, что крымчаки малыми отрядами зашли так далеко в наши земли, еще хуже. Как они обошли сторожей? Пошто не прятались, а выставляли себя напоказ? Непонятно. У вас мысли на это есть?
– Поначалу мы думали, что какой-то слишком своевольный мурза, ведая о весеннем походе, решил поживиться на русских землях, – ответил Михайло. – Но тут непонятно, для чего было так далеко забираться? Не будь нашей опричной дружины, крымчаки могли разгромить Варное и взять в полон немало людей. Сотник крымский там заприметил девицу, хотел забрать. Но их пришлось бы вести через всю Русь к Перекопу, да и сотник ничего толком не знал, а может, не сказал кроме того, что ясырь крымчаки собирались брать ближе к Крыму. Помощник мурзы ушел с десятком дорогой неведомой. Гнаться за ним не было смысла.
– Ладно, – кивнул царь. – Изменника, коли сразу не взяли, теперь не изловить. Он еще объявится, когда поход начнется, тогда и возьмем. Я тут задание дал боярину Воротынскому. Вы, на Москве будучи в январе месяце, пойдите к нему. Он будет собирать служивый люд, что на охране границ стоит, в том деле участие примите, дабы знать, какие изменения вынесет большое совещание. А в марте с привычной уже дружиной вам следует уйти ближе к Перекопу, насколько получится. Я должен знать, как поведет свою орду Девлет-Гирей, каким числом, много ли с ним будет ногайцев. Молвлю об этом сейчас потому, что в суете могу упустить дело то.
– Ты, Иван Васильевич, и упустишь? – улыбнулся Бордак.
– Эх, Михайло, – вздохнул царь, – мне четвертый десяток идет, постоянная борьба с корыстным боярством, изменой, заговорами здоровья не прибавляет. Могу и упустить. Так вы тогда через Малюту действуйте. Вот он не забывает ничего, сам удивляюсь его памяти. Однако мыслю, еще раз встречусь с вами. А покуда отдыхайте, да с боярином Воротынским езжайте на Москву, по дороге найдете, о чем говорить. Надеюсь, вы уразумели мой замысел?
– Да, государь, – ответил Михайло.
Иван Васильевич взглянул на Парфенова:
– А ты, Василь Игнатьевич, пошто все молчишь?
– Так, Михайло средь нас старший, таковым назначенный тобой же.
– А своего мнения высказать не желаешь?
– После твоих речей мне остается одно, согласиться со всем, что уже отметил Бордак.
– Ладно. Коли есть, что спросить, спрашивайте.
– Да ясно все, государь, – ответил Бордак, – задание получили, сполнять будем.
– Ну и добре. Ступайте!
Бордак с Парфеновым прошли в гостевой дом, прознали, когда в путь собирается Воротынский, и отправились к себе.
Утром двинулись в обрат на Москву. Ехали тем же путем. Вот только затратили больше времени. Снегопад и ветер перемел дорогу, создав кое-где большие преграды, пришлось пробираться с трудом.
Въехали в город на четвертый день.
Боярин Воротынский с дружинной охраной направился сразу к себе на подворье, Бордак с Парфеновым добрались до Варварки, а там разъехались.
Завидев хозяина, служка Колька заорал на всю улицу:
– Боярин приехал! Герасим, Марфа, боярин приехал!
Он открыл ворота, Бордак въехал во двор, соскочил с коня, которого подхватил служка.
– Ты чего так орешь, Колька?
– От радости, Михайло Алексеевич!
Из дома в шубе, накинутой на плечи, выбежала Алена. Кинулась к мужу:
– Вернулся, милый!
– Как видишь, вернулся.
– Для того чтобы завтра или послезавтра опять уехать, и уже надолго?
– А вот и нет. До весны буду на Москве.
– Правда? – обрадовалась она. – Что могло случиться такого, что государь не послал вас с Василем к татарам или полякам?
– Здесь дел хватает, но пойдем в дом, холодно, тебе мерзнуть не можно.
Они прошли в дом. У крыльца стояли Герасим с Марфой.
– С возвращением, Михайло Алексееич, – поклонились оба.
– Благодарствую. Как тут без меня?
– Все добре.
– Ну и ладно. Треба баню растопить…
– Не беспокойся, боярин, я растоплю баню, Марфа приготовит праздничную трапезу, все сделаем, как надо, – ответил Герасим.
Обняв Алену за талию, Бордак прошел в горницу. Снял верхнюю одежду, оставив сапоги в сенях, саблю повесил на стену, присел на лавку, вытянул ноги:
– Хорошо!
Рядом устроилась Алена, прижалась к нему.
– Как здоровье, Аленушка? – спросил он.
– Хорошо, Михайло. Вчера была у повитухи, та смотрела, все идет, как должно.
– А Петька как?
– С ребятней местной начал играть. Они-то, соседские мальчишки, ране не подпускали его, а после свадьбы, когда увидели в гостях самого царя, стали в товарищи к Петьке набиваться.
– Нос не задрал сын наш?
– Нет. Равный среди равных.
– Ну и ладно. Я соскучился по тебе, Аленушка!
– А уж как я соскучилась! – засмеялась грудным смехом жена, и Михайло, не удержавшись, снова крепко обнял ее.
Следующие три дня сыпал снег и мела метель, на четвертый все затихло, но окрепли морозы. На Москве стали находить замерзших. Их хоронили в «Убогом доме», кладбище особом для замерзших, упившихся, бродяг.
После трапезы приехал Парфенов. Вошел в горницу, поклонился:
– Ну и мороз, давненько такого на Москве не было!
– Вон лавка у стены печи, садись, грейся. А может, вина выпьешь?
– Выпил бы, Михайло, да след нам к боярину Воротынскому ехать.
– Был гонец от него?
– Да. Воротынский зовет, дабы объяснить, что делать будем.
– И когда след быть у боярина?
– Немедля.
– Ну, так уж и немедля? А коли я поехал бы на торговые ряды?
– Мороз и торговцев разогнал. Торгуют только в лавках, на рядах долго не выстоишь.
– Василь? Доброго здравия, – заглянула в горницу Алена.
– И тебе того же, Алена, вот приехал забрать у тебя мужа.
Тревога легла на лик жены Бордака, и княжич поспешил успокоить ее:
– Да не беспокойся, не в дальний путь, а к боярину. На Москве будем. Вечером воротится твой суженый.
– Ну, коли так, – облегченно выдохнула Алена, – то ладно.
Через малое время княжич с боярином въехали на подворье знаменитого воеводы.
Он встретил прибывших в большой горнице о трех окнах. Обстановка верхней комнаты, похожей на дворцовую палату, была богатой и подобрана по вкусу. Но, как и повсюду, главенствовал традиционный уклад православного быта. В красном углу – в дорогих окладах иконы, освещенные огнем лампады.
Бордак и Парфенов перекрестились, войдя.
Воротынский предложил присесть на лавки, покрытые коврами, и заговорил:
– Я пригласил вас для того, чтобы сообщить, что сразу же после празднования Рождества Христова специальная комиссия начнет работу. Для этого вызваны на Москву станичные головы со всех южных земель, а также опытные сторожа, другой люд, имеющий отношение к границе. К работе комиссии будет привлечен Разрядный приказ, на границу отправили малую комиссию. Ну, и по велению государя к сей работе привлекаетесь и вы.
– Но мы, боярин, непосредственного отношения к границе не имеем! – воскликнул Парфенов.
– Это так, – согласился воевода, – но у вас большой опыт стычек с татарами на засечных линиях, на юге. Боярину Бордаку, пробывшему в Крыму немало времени, лучше многих посольских известно, как обустроена рать крымского хана, тактика ее действий ордой и малыми отрядами. Если быть кратким, я прошу вас поделиться своим мнением по вопросу, как нам в условиях острой нехватки времени и людей, чего уж там таить, станиц и сторожей прикрыть границу к весне следующего года. Все прикрыть, и в том прав Иван Васильевич, у нас не получится, но и требование царя закрыть основные направления подхода татар к русским землям обоснованно и справедливо.
– То сделаем, боярин, – кивнул Михайло. – Что еще?
– В дальнейшем потребуется ваша помощь в составлении предварительной и окончательной росписи совместно с дьяком Андреем Колбуковым, ведающим всем Разрядом. Как только будет принято решение, вы займетесь теми делами, что поручит государь.
– Ясно, Михайло Иванович. Когда треба представить документ?
– К началу января. То устроит?
Бордак посмотрел на Парфенова, княжич кивнул, и он ответил:
– Добре, будет наше мнение по данному вопросу.
– Вот и хорошо. Буду ждать. Только прошу изложить все подробно.
– Конечно, боярин.
– Отведаете медовухи?
– Благодарствуем, – сменив тон, ответил Бордак, – но дела по хозяйству ждут.
Парфенов удивленно взглянул на товарища – что еще у него за дела по хозяйству?
Бордак встал, поднялся и Парфенов. Воротынский проводил вельмож до крыльца.
Выехав с подворья, княжич спросил:
– А что у тебя за дела, Михайло?
– Медовуху и кое-что еще покрепче мы можем выпить у тебя или у меня. Боярин Воротынский – достойный человек, но славится тем, что любит поговорить, вспомнить баталии прошлые, а то время. Согласись остаться, до темноты не уедешь.
– Понял, тогда ко мне?
– Но ненадолго.
– Как получится.