– Да не, боярин, это Сумароков с Кудияром.
– И кто вы после этого?
– Ты обещал жизнь сохранить, коли выложу все, – напомнил пленник. – Я и выложил, как на духу. Отпусти.
– Куда пойдешь-то?
– Знамо, не в обрат.
– Далече ли уйдешь?
– Как Бог даст.
– Не смей трогать Господа, ты продал его, ты не православный, а неизвестно кто. Даже псом назвать не можно, животине обидно станет. Псы в отличие от таких, как ты, своих хозяев не предают, а защищают до последнего. Ну, да что с тобой гутарить. Я обещал тебе жизнь, посему не трону, а вот как ратники? За них поручиться не могу и не желаю. Богдан, – кивнул Михайло опричнику, – решите меж собой, чего с ним делать, а я отпускаю, развяжи!
Торопко взвыл, он-то ведал, какой приговор вынесут опричники.
Ратники отвели его в лес, где и зарубили. Вернувшись, подошли к воеводе:
– Чего десятнику передать?
– Продолжать смотреть за дорогой. Объявятся еще изменники, рубить нещадно.
– Уразумели.
– Езжайте!
Отправив разведчиков, Бордак вызвал десятника Фому Рубача, подошел и Парфенов, разбуженный шумом на улице.
– Что случилось, воевода?
Михайло объяснил.
– И когда же переведем всю нечисть на Руси? – сплюнул на землю княжич.
– До того, боюсь, не доживем, а тебе, Фома, – Бордак повернулся к десятнику, – след немедля отрядить двух человек на Москву и предупредить царя о надвигающейся угрозе. В Кремле того не ждут.
– Пойдут Сашко Сизов и Лешка Куница, – решил Рубач.
– Добре. Поднимай их, собирай и отправляй, чтобы быстро ушли, и на весь путь им до Москвы десять дней.
– Уразумел.
Вскоре два ратника пошли по шляху в сторону Тулы.
Но не удалось предупредить царя.
Опричники отъехали всего с десяток верст, как из балок по обеим сторонам шляха выскочили татары. Было их два десятка. Они быстро окружили ратников. Стояли в круге, надсмехались.
– Худо, Леша, наказ важный не сполним, – взглянул на Куницу Сизов.
– Кто-нибудь другой предупредит, а нам, Сашко… бой последний принимать.
– Это так, прощай, Лешка!
– Прощай, Сашко!
С этими словами опричники кинулись на крымчаков.
Недолго длился тот бой. Пораженные копьями, изрубленные саблями, совсем скоро тела русских ратников лежали рядом друг с другом. Десятник крымчаков распорядился:
– Отрубить им головы, с собой возьмем, мурзе в подарок. Насадит их на шесты возле шатра своего, и нам за это награда будет.
Крымчаки отрубили головы опричникам, бросили в сумы и двумя отрядами пошли на Изюмский шлях, с него на Муравский, по которому уже шел ертаул крымской орды. Ни на Москве, ни в глухой сожженной деревушке Рубиха так и не узнали, что царь не получил известие об изменившихся планах Девлет-Гирея. Над Москвой нависла смертельная угроза.
Глава десятая
Михайло Бордак с Василием Парфеновым сидели на самодельных лежанках подвала одной из центральных хат сожженной деревни Рубихи. Только что приходил наблюдатель за развилкой шляхов Муравского, Бакаева и Пахнутцева. Сообщил, что с заходом солнца движение по трактам прекратилось, основные силы Девлет-Гирея ушли по Бакаеву шляху, а тот не только выходил напрямую к Путивлю, но и вел на Свиную дорогу. Опричник десятка Луки Огнева доложился также и о том, что где-то в версте, сойдя с Муравского шляха, встал на ночевку крупный, тысячи в две, отряд крымчаков. Они разожгли костры, что видны далеко. На других дорогах темень.
Отпустив наблюдателя с наказом смотреть за татарами всю ночь, поочередно меняясь, Бордак достал из сумы зачерствевшую уже кроху хлеба, кусок солонины, пожухлый лук. Выложил все это на тряпицу, что расстелил на сделанном наспех подобии стола.
– Перекусим, Василий?
– То можно, – подвинулся ближе к столу княжич, доставая бурдюк с водой.
Хлеб размягчили в воде. Не боярская и княжеская еда, но в походе и то добре. Хоть есть, чем притупить голод.
Поедая солонину с размягченным хлебом и луком, Парфенов проговорил:
– Интересно, обложили крымчаки Путивль и Рыльск, осадили Курск?
– Курск не должны, – ответил Бордак, – по Пахнутцеву шляху прошло всего с десяток тысяч крымчаков и без наряда. Не имея осадных пушек, Курск им не осадить. А вот Путивль и Рыльск могли, но те крепости сильные, хорошо защищенные, с опытными городскими дружинами и воеводами. Да и не с руки Девлету брать города. Ему как можно быстрее треба выйти к Болхову, откуда через Калугу основными силами к Москве.
– Там на Оке его и встретит рать русская. А тако же у Тулы, Козельска.
– Нашим гонцам два дня пути до Москвы, – проговорил Бордак.
– Где-то так, – кивнул княжич, – татарам же не менее недели. Успеют государевы воеводы вывести рать в нужное место.
– Вот подарок хану будет. Он, собака, мыслит беспрепятственно пройти, а тут на тебе, рать!
– Эх, лишь бы дошли Сашко Сизов и Алексей Куница до стана войска.
– Дойдут. Они ратники опытные.
– Дай-то бог, – перекрестился Михайло.
В проеме подвала появилось лицо ратника охраны:
– Боярин, тута гонец от десятника Грудина.
– Кто?
– Федька Верга.
– Пускай спустится.
– Угу!
Гонец спустился через проем в потолке по скрипучей лестнице в подвал. Встал у столба, что держал потолок, привыкая к темноте, света от лучины было мало, потом кашлянул:
– Дозволь доложиться, воевода?
– Докладывай.
– Десятник Грудин передал, что по Изюмскому шляху крымчаки где-то с полудня не идут. Только обозы, да охрана их, отряды малые. Обогнули Оскол, встали лагерем.
– Это днем?
– Днем, боярин. То и удивительно. Могли до вечера идти, но встали, костры разожгли, коней распрягли, стреножили на лужайках, сами баранов режут, жрать варят и жарят.
– И с полудня к ним по Изюмскому шляху подходили только обозы? – уточнил Парфенов.
– Да. Но те дале прошли, а боевые отряды встали. И числом они не велики, всего недалеко от нас сотен пять, может, шесть, не более.
– Ну да, так и должно быть, – кивнул Бордак. – Те отряды, что идут по Муравскому шляху через Изюмский, может, и по Кальмиусской сакме, должны показать царю, что они и есть основное войско и что намерения у хана прежние, дойти до Козельска, где устроить кровавое гульбище разорения земель наших. А сами… Но ты все передал?
– Не-е. Яков Грудин спрашивает, чего десятку далее делать?
– Покуда смотреть за шляхом.
– Уразумел, так и передам.
– Проголодался, поди?
– Да не, у меня с собой провизия есть. Коли не нужон боле, поеду в обрат к своим.
– Добро, езжай!
Ушел и гонец десятника Грудина.
Бордак с Парфеновым завалились спать.
Рано поутру прошли на пост наблюдения, соблюдая всяческую осторожность.
На посту был Осип Карась, ратник из десятка Фомы Рубача.
– Ну, чего тут? – спросил Бордак, пристраиваясь у полусгоревшей городьбы рядом с дозорным, который отодвинулся немного левее.
– А чего, боярин? Вся рать прошла, и эта, должно быть, последняя, позади видны обозы, табуны.
– Значит, Девлет-Гирей втянул свое войско на Бакаев шлях?
– И часть на Пахнутцев, но туда меньше.
– Показали изменники Свиную дорогу, к ней стремится.
– Если все же не задержатся у Путивля, а то и у Рыльска, – подполз к ним Парфенов.
– Нет, Василий, проку ему в том нет. Треба быстрее дойти до Болхова, а может, и туда не пойдет, а сразу от места слияния двух шляхов, Свиного и Пахнутцева, повернет на Козельск. Кто ведает, что в голове у крымского хана.
– Мы чего делать будем? Обозы протянутся день-два, за ними идти не след, без толку это.
– Пойдем лесами да степями к Орлу, вернее, к селению Шабарово.
– Это где такое?
– Это в двадцати верстах от Орла по левой стороне Оки, между Свиной дорогой и Пахнутцевым шляхом.
– Чего то даст?
– Дорога прямая, должны выйти к передовым отрядам нашей рати ранее крымчаков.
– Тревожить их не будем?
– След смотреть, как бы они нас не потревожили.
И словно сглазил воевода особой дружины.
– Боярин! – вскрикнул Карась. – Глянь, на шляхе десяток татар остановился. Один басурман в нашу сторону рукой показывает.
– Неужто заметили? – проговорил Парфенов и, вдруг обернувшись, покачал головой: – Ах ты, Агранов!
– Чего? – тоже обернулся Михайло и увидел, как ратник десятка Луки Огнева Борис Агранов пробежал по пожарищу. То, видимо, и заметили татары. – Какого лешего? Ведь наказывал, носа из укрытий не казать. Ну, теперь жди крымчаков.
– Мыслишь, пойдут в деревню?
– А ты бы на месте татар чего сделал?
– Да поглядел бы, кто это тут шарахается. Но, может, еще обойдется. Ведь Агранова вполне можно принять за сумасшедшего местного, что остался на деревне. Таких встречается немало, особенно в опустошенных селениях.
– Нет, Василий, не посчитали татары ратника за сумасшедшего. Пошел десяток к деревне.
– С этими-то справимся быстро, но подмога большая подойдет и окружат нас басурмане. Решай, чего делать, Михайло, – сплюнул на землю княжич.
– Давай, Василь, к десятникам, пусть выводят ратников к коням и выходят на обе стороны деревни, Огнев – на северную, Рубач – на южную, по оврагам скрытно. Атака басурман по моей команде. Порубаем этих татар и сразу пойдем к Изюмскому шляху, захватим десяток Грудина и вперед на север, покуда крымчаки не учинили большую охоту. Уразумел?
– Уразумел. А ты?
– Я здесь буду. Ты моего коня возьми, да провизию, что осталась, не забудь. Остальным тако же. Успеют, покуда крымчаки придут, они особо не торопятся.
– Угу, пошел. Только как ты передашь команду?
– Поднимусь во весь рост, махну саблей.
– Уразумел, ушел!
Пока десяток татар осторожно подходил к деревне, опричники успели оседлать коней, облачиться в доспехи, забрать оружие, сумы с провизией, зайти в овраги, которые хоть и не были глубоки, но клещами охватывали деревню.
Сзади пролетел камень, упал недалеко от поста, и Бордак, обернувшись, увидел, как Парфенов махнул рукой – кони готовы. Михайло кивнул, отвернулся и продолжил наблюдать за крымчаками. Те, подойдя к деревне саженей на пятьдесят, развернулись в линию. Посреди десятник. Они не осторожничали, галдели, как вороны. Но десятник подал команду, замолчали, достали свои кривые сабли, поправили доспехи, трое пошли в обход деревни с юга, трое с севера, четверо направились прямо на наблюдательный пост Карася.