Она улыбается:
– В маленьких деревушках есть свои особенности.
– Я с ними не знакома.
– Вы выросли в Ноттингеме?
– Да.
– Позвольте заметить, что в вашей речи почти не слышен северный акцент.
– Моя мама была с юга.
– Ах, вот, значит, откуда эти мягкие гласные.
Она с непринужденным видом потягивает кофе, но мне не кажется, что ее вопрос был задан случайно.
Я снова поворачиваюсь к Раштону:
– Нельзя считать, что у преподобного Флетчера была расшатана психика, только на основании того, что он будто бы видел в часовне привидений. Я встречала священников, которые верят в привидения.
– Дело было не только в этом, – говорит Раштон. – Его все больше одолевала мания преследования. Это превратилось в навязчивую идею. Он считал, что кто-то пытается до него добраться. Что ему угрожают. Он утверждал, что «сожженных девочек» подбрасывали в часовню и прикалывали к двери его дома.
– Он обращался в полицию?
– Да. Но у него не было доказательств.
– У кого-нибудь были основания ему угрожать?
– Нет, – отвечает Клара. – Мэтью почти три года был здесь викарием. Его все любили.
– Но в последний год он потерял и мать, и отца, – говорит Раштон. – У одного из его близких друзей обнаружили рак. На него навалилось много личных проблем. Он подал в отставку вскоре после пожара в часовне. Думаю, он понял, что не справляется.
Я размышляю. В отличие от большинства других организаций церковь все еще избегает признавать случаи психических заболеваний. Нам не рекомендуется обсуждать эту тему. Возможно, в силу того, что большинство священников мужчины, это рассматривается как поражение.
Молитва – это полезный инструмент для концентрации мыслей. Но она отнюдь не является волшебным средством от всего на свете. Господь не психотерапевт и не психиатр. Мы в любом случае нуждаемся в поддержке других людей, и иногда эти люди должны быть профессионалами. Я часто задаюсь вопросом, что было бы, если бы мой муж обратился за помощью раньше? Могло бы все пойти по-другому?
Я протягиваю руку к чашке с кофе и делаю глоток. Теперь он не кажется мне особо вкусным.
– Кто-нибудь заподозрил возможность того, что смерть преподобного Флетчера не была самоубийством? – спрашиваю я, тщательно подбирая слова.
– Нет. Конечно нет. Кто мог такое сказать?
– Одна из прихожанок упомянула что-то…
Раштон закатывает глаза.
– Джоан Хартман. – Он машет рукой, давая понять, что мне незачем это опровергать или подтверждать. – Джоан интересная личность, но я не стал бы всерьез воспринимать то, что она говорит.
– Потому что она старая?
– Нет. Потому что она одинока, обладает богатым воображением и читает слишком много детективных романов. – Раштон наклоняется вперед. – Джек, вы позволите дать вам совет?
Мне хочется ответить «нет». Обычно, когда люди говорят нечто подобное, их совет нужен так же, как куча лошадиного дерьма. Но я улыбаюсь и произношу:
– Конечно.
– Не увязайте в прошлом. Ваш приезд – это новое начало. Шанс оставить позади трагические обстоятельства смерти преподобного Флетчера. И, как видите, дел у вас тут по горло.
Я продолжаю натужно улыбаться.
– Разумеется, вы правы.
Он накрывает мою руку своей пухлой ладошкой и пожимает мои пальцы.
– Кстати, о делах. Нам пора. Мне нужно встретиться с Бейкерами и обсудить похороны их отца.
Он встает из-за стола. Клара поднимается вслед за ним.
– Увидимся позже. И не забывайте о том, что я сказал.
– Не забуду. Пока.
Я провожаю их взглядом. Они идут к двери, на ходу прощаясь с некоторыми из других завсегдатаев. Мне хочется заказать еще один кофе, но затем я смотрю на часы. Нет. Мне совершенно необходимо накупить продуктов. Женщина и ее дочь не могут жить на одной пицце.
Я едва успеваю встать, как вдруг раздается треск. Я оборачиваюсь. Пожилая женщина из-за соседнего столика лежит на полу в окружении осколков посуды и кофейной гущи. Несколько человек тоже поднимают головы, двое начинают вставать, но я нахожусь ближе всех. Я подбегаю к пожилой даме и, опустившись на колени, беру ее за руку.
– Вы в порядке? Ударились?
Она выглядит слегка заторможенной. Возможно, ударилась головой.
– Все хорошо, – говорю я. – Не переживайте.
Она смотрит на меня. Ее взгляд проясняется.
– Это ты?
Я пытаюсь отнять руку, но она впивается в нее пальцами.
– Где она? Скажи мне.
– Простите, я не…
Чей-то ласковый голос мягко произносит:
– Не пугайтесь. У нее иногда путаются мысли.
Молодая женщина с короткой стрижкой, одетая в футболку и рабочий комбинезон, опускается на корточки рядом со мной и мягко обращается к пожилой леди:
– Дорин, ты просто упала. Ты в деревенском клубе. Ты в порядке?
– В деревенском клубе?
Хватка старушки ослабевает. Женщина высвобождает мою руку из ее пальцев.
– Помочь тебе сесть?
– Но мне нужно домой. Она ждет чай.
– Конечно, но сначала мы принесем тебе воды, хорошо?
– Я могу это сделать, – говорю я.
И направляюсь к окошку раздачи.
– Вы не могли бы налить мне стакан воды?
Когда я возвращаюсь с водой, старушка сидит на стуле и выглядит чуть менее растерянной.
– Возьмите, пожалуйста.
Она берет дрожащей рукой бумажный стаканчик и делает глоток.
– Простите, я не знаю, что на меня нашло.
Она смущенно улыбается. А я напоминаю себе, что старость – это не болезнь, а конечный отрезок маршрута.
– Ничего страшного, – говорю я. – У любого может закружиться голова.
– Кто-нибудь отвезет тебя домой, Дорин? – спрашивает женщина со стрижкой.
Дорин. Почему это имя кажется мне знакомым? Дорин. И тут до меня доходит. Беседа с Джоан:
«Мать Джой, Дорин, страдает деменцией».
Мать Джой. Я внимательно смотрю на нее. Дорин, должно быть, едва перевалило за семьдесят, но выглядит она на все девяносто. Такая тщедушная. Ее лицо напоминает дряблое тесто, а тонкие, как паутинки, волосы скручиваются в клочковатые завитки.
– Я сама дойду, дорогая.
– Я не уверена, что это хорошая идея, – отвечает женщина со стрижкой.
Наступает пауза, во время которой я могу совершенно обоснованно сослаться на необходимость съездить за продуктами и вернуться к дочери. Вместо этого я слышу свой голос:
– Я могу подвезти Дорин до дома.
Женщина со стрижкой улыбается мне:
– Спасибо. – Затем она переводит взгляд на старушку. – Дорин, ты ведь не возражаешь? Эта милая дама отвезет тебя домой.
Дорин смотрит на меня:
– Хорошо. Спасибо.
Женщина со стрижкой протягивает мне руку:
– Я Кирсти. Руковожу молодежной группой и помогаю тут по мере необходимости.
– Джек. – Я пожимаю ей руку. – Новый викарий.
– Я догадалась. Вас выдал воротничок.
Я опускаю глаза:
– Ах, ну да. В этом проблема с воротничками. Они как татуировка. Ты не помнишь, что он у тебя есть, пока люди не начинают на тебя коситься.
Она смеется и поддергивает рукав футболки, показывая довольно смелую татуировку – ухмыляющийся череп.
– Аминь.
Дорин живет на узкой улочке в стороне от главной дороги. Она застроена домами, расположенными вплотную друг к другу и пестрящими цветами в ящиках и корзинах.
Я узнала бы домик Дорин, даже если бы Кирсти не дала мне адрес. Кирпичи фасада грязные, маленький садик перед дверью зарос травой, темные окна давно никто не мыл. Горе и утрата окутывают это место подобно вдовьей вуали.
Я паркую машину у дома. Всю короткую поездку Дорин молчала, теребя узловатыми пальцами носовой платок. Я не пыталась нарушить молчание. Иногда, когда ты пытаешься заполнить словами тишину, она становится еще более тяжелой.
Я выбираюсь из машины и открываю дверцу для нее, помогаю ей выйти, а затем провожаю по дорожке к самой входной двери. Порывшись в сумочке, она находит ключ.
– Еще раз спасибо, дорогая.
– Это не составило мне труда.
Она открывает дверь.
– Может быть, зайдете на чашечку чая?
Я в нерешительности молчу. Мне не следует этого делать. Я вообще не должна бы здесь находиться. Я должна съездить за продуктами, а затем вернуться к Фло и закончить приводить в порядок наш дом. С другой стороны… Я смотрю на это сиротливое жилище. Внутри что-то сжимается.
Я улыбаюсь:
– С удовольствием.
В темной прихожей пахнет прокисшей едой и сыростью. Узорчатый ковер под ногами протерт почти до дыр. На выщербленном столике у стены под большим изображением Девы Марии стоит старый телефон с дисковым циферблатом. Скорбный взгляд Марии провожает нас до запущенной кухоньки, в которой, похоже, ничего не изменилось с середины семидесятых. Потрескавшийся линолеум, рабочие поверхности из жаропрочного пластика и покосившиеся дверцы зеленого кухонного шкафчика. К одной из стен прижался крошечный полукруглый столик, под который задвинуты два стула. Непосредственно над ним висит крест и две таблички: «Что касается меня и моих домашних, мы будем служить Господу», «Замри и знай, что я твой Господь».
Дорин снимает жакет и, шаркая, направляется к чайнику.
– Вам помочь?
– Возможно, мой рассудок уже не тот, что прежде, но приготовить чашку чая я в состоянии.
– Разумеется.
У пожилых людей тоже есть гордость. Я отодвигаю стул и располагаюсь под божественными лозунгами, пока она готовит чай в настоящем заварочном чайнике.
– Так, значит, вы новый викарий?
Дрожащими руками она ставит чайник на стол.
– Да. Преподобная Брукс. Но, прошу вас, зовите меня Джек.
Она снова идет к шкафчику и возвращается с двумя слегка недомытыми чашками и блюдцами.
– Сахара нет.
– Не страшно.
Она опускается на стул напротив.
– Ой, я забыла молоко.
– Принести?
– Если вам не трудно.
Я подхожу к маленькому холодильнику и открываю дверцу. Внутри нет ничего, кроме пары коробочек с полуфабрикатами, кусочка сыра и маленького пакета с молоком. Срок годности истек вчера. Я быстро его нюхаю и иду с ним к столу.