Он попятился. Ярость улеглась, но перед глазами все еще висела красная пелена. Под ногами валялись обломки кирпича и дреды Зигги.
Он услышал ее голос.
Что ты натворил?
– Он хотел, чтобы я у него отсосал, – угрюмо откликнулся он. – Мне очень жаль.
Ты больше не можешь здесь оставаться. Ты должен уйти. Сегодня же ночью.
– А как насчет него?
Он посмотрел на Зигги, голова которого превратилась в месиво, странно скошенное набок, но тот еще дышал, едва слышно.
Его нельзя оставлять в таком состоянии.
Он покачал головой.
– В полицию я не пойду…
Конечно, нет. Я сказала, что его нельзя оставлять в таком состоянии. Он может тебя опознать.
Он услышал стон. Залитый кровью, беспомощно смотрел на него голубой глаз Зигги.
Он понял. Она всегда знала, что нужно делать.
Он поднял кирпич и шагнул к Зигги.
Вороны каркают. Он закрывает глаза. Он уже не тот мальчик, каким был тогда. И не наркоман, который провел почти весь третий десяток своей жизни, то и дело попадая в тюрьму за разные мелкие преступления – наркотики, разбойные нападения, кражи. Он изменился. Все так говорят. Психотерапевты. Комиссия по условно-досрочному освобождению. Но этого недостаточно. Ему необходимо услышать это от нее.
Она написала ему после того, как ушла в первый раз. Так он узнал, где ее искать. Однако Ноттингем большой город. И когда он наконец ее нашел, его охватил гнев, он совершил по-настоящему дурной поступок и все испортил.
Она пришла к нему в тюрьму лишь однажды. Его письма возвращались нераспечатанными. Он ее не винит. У нее были на то причины. И он ее простил.
Сейчас она просто должна сделать то же самое. И тогда они снова смогут быть вместе. Как раньше.
Он ей докажет.
Вот как сильно я тебя люблю.
Глава 18
Фло спускается вниз, когда я заканчиваю раскладывать покупки. Я тут же замечаю, что она напряжена.
– Привет. Как дела?
– Нормально.
– Чем занималась?
– Прогулялась в магазин.
– Есть что рассказать?
– Неа. – Она отодвигает стул и садится, избегая встречаться со мной взглядом. – А как у тебя все прошло?
– Хорошо.
– Есть что рассказать?
Я замираю с пакетом горошка в руке, размышляя о матери Джой, о фотографии в кармане, встрече с Майком Саддатом. И качаю головой.
– Неа. – Я запихиваю горошек в морозилку. – Думала, может, мы после ланча посмотрим, подходит ли подвал на роль проявочной. Но его необходимо освободить. Судя по всему, там много хлама.
– Ясно. Хорошо.
В ее голосе нет того энтузиазма, который я ожидала услышать.
– Я думала, тебе нужна новая проявочная.
– Нужна. Но я собиралась после ланча пойти еще пофотографировать. Ригли говорит, что тут есть…
Моя голова резко поворачивается в ее сторону.
– А вот тут, пожалуйста, помедленнее. Кто такой Ригли?
Она опускает голову, теребя замок молнии на своем худи.
– Мальчик, с которым я вчера познакомилась.
– Ты вчера не говорила о том, что с кем-то познакомилась.
– Я забыла.
– Ладно. Но теперь мне нужно чуть больше информации.
– Это просто мальчик, ясно?
Нет, ничего мне не ясно. Но сказать этого я не могу. И дело не в том, что я возражаю против дружбы Фло с мальчиками. Мальчик. Друг. Я бы хотела, чтобы эти два понятия у моей дочери как можно дольше не сливались в единое понятие бойфренд.
– Имя Ригли мне кажется немного странным.
– Это фамилия. Его зовут Лукас.
– Хорошо. И как ты с ним познакомилась?
– Я встретила его на кладбище. Он рисует. По-настоящему хорошо.
– Он рисует могилы. Мило.
– А я их фотографирую.
– Ну, значит, это судьба.
– Ма-ам. – Она закатывает глаза, и мне кажется странным, что у нее из ушей не валит дым. – Это совсем не то. Ясно?
– Ясно, – киваю я, не веря ни единому ее слову. – Так что же сказал Ригли?
Она в нерешительности молчит.
– Насчет какого-то места, – подсказываю я.
– Ага… – Снова молчание. – Очень красивые рощи.
– Понятно.
Она хмурится:
– Не говори это таким тоном.
– Ты о чем?
– Ты знаешь.
– Слушай, я не уверена, что хочу, чтобы ты бродила по каким-то рощам с мальчиком, с которым едва знакома.
– Значит, ты предпочитаешь, чтобы я бродила одна?
– Нет.
– Но ты не хочешь, чтобы я шла с другом, который хорошо знает эти места.
О, моя дочь очень проницательна. Я вообще не хочу, чтобы она куда-то шла. Но ей пятнадцать лет. Ей нужна свобода. И ей нужны здесь друзья. Оттого, что я буду что-то запрещать, Фло только сильнее захочется это сделать.
Я тяжело вздыхаю:
– Хорошо. Ты можешь пойти…
– Спасибо, мам.
– Но… будь осторожна. Возьми телефон. На случай, если ты свалишься в канаву или что-то в этом роде.
– Если на меня нападет бешеная корова.
– И это тоже. – Я подозрительно на нее смотрю. – И я хочу познакомиться с этим Ригли.
– О боже, мам.
– Это мое условие.
– Да я только-только сама с ним познакомилась.
– Я не говорю, что это должно произойти прямо сейчас, но мне необходимо знать, с кем встречается моя дочь.
– Я не… о боже, ладно.
– Вот и хорошо.
– Отлично.
– Надеюсь, ты все это не придумала, чтобы отвертеться от наведения порядка в подвале?
– Ты думаешь, что я стала бы тебе врать?
– Тебе пятнадцать. Так что да, думаю.
– Как будто ты никогда не врешь.
– Конечно, нет. Я викарий.
Она качает головой, но я вижу, что она прячет улыбку.
– Викарий или не викарий, все равно тебя ждет ад.
– Этого мы не знаем. А теперь скажи мне, что ты хотела бы на ланч?
Я стою у окна спальни Фло и провожаю дочь взглядом. Она бредет через кладбище за домом – тонкие ножки, угрюмо ссутуленные плечи, болтающийся на шее фотоаппарат. Мои внутренности сводит нехорошее предчувствие. Она что-то скрывает. С другой стороны, я не могу осуждать дочь за то, что у нее есть от меня тайны.
Я спускаюсь вниз. Фотография шуршит у меня в кармане. Я вынимаю ее и снова всматриваюсь в лица девочек. Мерри и Джой. У одной белокурые волосы, у другой – темные. Обе худенькие, одеты в мешковатые свитера и легинсы, на шеях блестят цепочки дружбы.
Джой красивее подруги. Синими глазами и льняными локонами она напоминает куклу. Мерри рядом с ней не кажется хорошенькой. У нее настороженный взгляд и не такая открытая улыбка. На ее лице уже читаются безнадежность, страх, подозрительность.
Что с вами случилось?
Я прячу фотографию в свой тайник внутри Библии и останавливаюсь посреди гостиной, растерянно озираясь по сторонам. Мне хочется свернуть сигарету, но я решаю этого не делать. Мне нужно сделать что-нибудь более продуктивное и менее вредное для моих легких. Я сказала Фло, что буду наводить порядок в подвале, так что почему бы не приступить прямо сейчас?
В кухонном шкафу я беру пакеты для мусора и резиновые перчатки и направляюсь к двери в подвал, расположенной под лестницей, – в уголке между кухней и гостиной.
Я смотрю на нее. Как там в «Донни Дарко»? Что-то насчет того, что из всех бесчисленных комбинаций слов в мире самым красивым является словосочетание «дверь подвала».
В точку. Хотя я ни за что не поверю, что кто-либо когда-либо приближался к двери подвала без дурных предчувствий. Дверь, ведущая вниз, во мрак, комната, скрытая под землей. Я приказываю себе не тупить, а просто взять и потянуть за дверную ручку. Что и делаю, впуская в дом запах плесени и тучу пыли. Закашлявшись, я вытираю нос рукавом. Замечаю, что возле двери висит какой-то короткий шнурок, и дергаю за него. Маленькая лужица желтого цвета, больше похожая на мочу, заливает неровные ступеньки.
Я осторожно начинаю спускаться, слегка наклонившись вперед из-за низкого потолка. К счастью, внизу потолок становится выше, и теперь весь подвал передо мной как на ладони. Я озираюсь вокруг.
– Господи Иисусе!
Когда Раштон предостерегал меня относительно того, что здесь полно мусора, он не шутил. Нагроможденные друг на друга помятые картонные коробки, пожелтевшие газеты и поломанная мебель заполняют почти все пространство просторного помещения. Я свечу фонариком вокруг и вижу все новые коробки, а также не поддающиеся описанию силуэты, накрытые старыми простынями. Я не знаю, с чего начать. Возможно, правильнее всего было бы обратиться в клининговую компанию и предоставить им право разбираться с этим.
С другой стороны – размышляю я, возмущенно обозревая коробки, – сколько запросит за вывоз всего этого клининговая компания? Несколько сотен фунтов. Церковь вкладываться не станет, я на мели и не уверена, что идея собрать деньги на то, чтобы очистить от дерьма подвал нового викария, будет встречена приходским советом с воодушевлением.
Я вздыхаю и делаю шаг к наименее угрожающей груде. Первым делом займусь коробками, потому что в них наверняка много такого, что пойдет в переработку. Кроме того, нельзя исключать и вероятность того, что я могу откопать какое-нибудь сокровище стоимостью в тысячи фунтов.
Полчаса спустя становится ясно, что в сколько-нибудь обозримом будущем стать звездой Antiques Roadshow[6] мне точно не светит. Вместо этого я распихиваю по черным мешкам многочисленные древние экземпляры «Черч таймс». Я уже выбросила старые бюллетени и проповеди, пластиковые стаканчики и бумажные тарелки, вне всякого сомнения предназначавшиеся для ярмарок и других мероприятий, но давно покрывшиеся плесенью. Одна из коробок забита старыми рождественскими шляпами, бумажными гирляндами и гниющими хлопушками.
Я бреду к очередной коробке. Она оказывается полна старых видеодисков, вероятно, принадлежавших преподобному Флетчеру. «Звездные войны» (оригинал), «Бегущий по лезвию», трилогия «Крестный отец», «Охотники за привидениями». У Флетчера был хороший вкус. И тут я замечаю притаившихся на дне «Ангелов и Демонов» (что ж, наверное, у всех есть свои маленькие позорные тайны). В следующей коробке – диски с музыкой. По большей части соул. Несколько стандартных подборок попсы. Немного музыки из восьмидесятых.