Он ухмыляется.
– Ясно.
– Пойдем. Ты еще не видела его внутри.
– Внутри?
Но он уже неуклюже ковыляет вперед.
– Там до сих пор есть мебель и прочая ерунда. Как если бы люди просто встали и ушли.
Перемахнув через осыпающуюся каменную стену, он оказывается в саду. Это всего лишь здание, – говорит себе Фло. – Заброшенный дом жутковатого вида. Она пускается вдогонку, тоже перепрыгивает через стену и озирается вокруг.
Трава по колено перемежается с бурьяном и какими-то колючими кустарниками. В углу сада виднеются перекошенные ржавые качели. Древний трехколесный велосипед торчит из зарослей крапивы. Когда-то здесь жили дети. Семья. Сейчас это трудно себе представить. Фло поднимает голову и всматривается в запущенное здание. Она пытается увидеть его с целыми окнами, ярко выкрашенной входной дверью, возможно, фиолетовыми цветами, карабкающимися по стенам.
Она снова поднимает фотоаппарат. Ей никак не удается выбрать нужный ракурс. Она пятится назад. Два шага. Затем еще два. Внезапно Ригли хватает ее за руку и с такой силой дергает в сторону, что она спотыкается и едва не падает на землю.
– Господи Иисусе! Какого хрена ты делаешь?
Она выдергивает руку и испепеляет его взглядом. Сердце едва не выскакивает у нее из груди.
– Колодец!
– Что?
– Ты чуть не провалилась в долбаный колодец.
Он указывает туда, где она только что стояла. Теперь и Фло видит чуть приподнятый над землей круг неровных камней, почти полностью скрытых травой и сорняками. Она подходит и осторожно заглядывает внутрь. Колодец настолько глубок, что его дно скрывается где-то далеко внизу, в кромешной тьме. Еще один шаг, и она могла бы туда рухнуть. Она оглядывается на Ригли, чувствуя себя полной дурой.
– Извини. Просто ты меня напугал…
– Почему? Что я, по-твоему, собирался сделать?
– Ничего.
– Ты думала, я хочу на тебя напасть? Убить тебя?
– Конечно нет.
– Именно этим и занимаются психи вроде меня, верно?
– Не пори чушь. Я уже сказала – прости. Устраивает?
Он смотрит на нее из-под своей длинной челки непроницаемым взглядом. Затем улыбается.
– Если бы я хотел тебя убить, я не предупредил бы тебя насчет колодца. – Он отворачивается и бредет к дому. – Пойдем.
Фло в нерешительности мнется на месте. Оглядывается на колодец. Вот дерьмо. И она идет вслед за своим спутником.
Глава 20
Кровь стучит у меня в ушах, сердце расширяется и сжимается, расширяется и сжимается. Экзорцизм. Мерри Джоан Лейн. Имя в Библии. Мерри Дж. Л. Старый кожаный портфель. Я нажимаю на кнопку, чтобы извлечь кассету, но она застряла внутри. Я пытаюсь поддеть ее ногтем, но у меня ничего не выходит. Здесь нужна маленькая отвертка или ручка.
Я выпрямляюсь. Грохот у меня в ушах становится все громче. И тут до меня доходит – он доносится сверху. Я поднимаю голову. Кто-то стучит во входную дверь. Вот дерьмо.
Я неохотно закрываю магнитофон и опускаю его обратно в коробку, туда же возвращаю и папки. Затем бегу вверх по лестнице и распахиваю дверь.
Снаружи стоит Аарон, как всегда одетый в черный костюм и серую рубашку. Его жирные волосы сверкают в лучах солнца.
– Аарон. Что вы здесь делаете?
– Я проходил мимо и решил заглянуть, чтобы… Вы в порядке?
Я вдруг осознаю, как, должно быть, выгляжу: запыхавшаяся и вся в пыли. Я отряхиваю ладонями халат, пытаясь привести себя в более пристойный вид.
– Да, все хорошо. Просто я разбирала коробки в подвале.
– Понятно. Видите ли, преподобный Раштон попросил меня кое-что вам передать.
– Он не мог позвонить?
– Я как раз проходил мимо.
Похоже, Аарон постоянно мимо кого-то проходит. Я снова вспоминаю слова Раштона: «Кроме вас, ключи от часовни есть только у меня и у Аарона».
– Я заметил, что вандалы поцарапали вашу машину, – добавляет он. – Это очень неприятный инцидент.
– Да, я знаю, – нетерпеливо киваю я. – Что хотел передать мне Раштон?
– Преподобный Раштон должен был завтра утром встречаться с молодой парой, чтобы поговорить о браке, который они собираются вскоре заключить. Но он забыл о том, что уже назначил на это же время другую встречу. Поскольку сочетать их браком все равно предстоит вам, он подумал, может, вы могли бы побеседовать с ними вместо него?
– Хорошо. У вас есть информация о них?
– Да, я все вот тут записал.
Он вынимает из кармана сложенный листок бумаги и подает его мне.
– Спасибо.
Мы смотрим друг на друга. Я жду, когда он уйдет. Он продолжает терпеливо стоять, как будто тоже в ожидании чего-то – возможно, Второго пришествия.
Я вздыхаю:
– Вы не хотите войти на чашечку кофе?
– Спасибо, боюсь, я не употребляю кофеин.
– А, ясно. Но у меня нет кофе без кофеина. – Потому что в нем нет никакого смысла. – Но, возможно, где-то есть немного мятного чая.
– Тогда с удовольствием, спасибо.
Потрясающе. Он идет за мной в кухню.
– Садитесь, – говорю я.
Он отодвигает от стола стул и присаживается на самый краешек, как будто боится катапультироваться, сев чуть-чуть глубже.
Я ставлю чайник на плиту и достаю из шкафчика кружки.
– Нам ведь до сих пор так и не представилась возможность поболтать?
– Пожалуй.
– Как давно вы занимаете пост старосты?
– Официально около трех лет.
– Простите мне мое замечание, но вы слишком молоды для этой роли.
По большей части церковные старосты уже пенсионеры. Аарону же, несмотря на его старомодную одежду, не может быть больше тридцати пяти или тридцати шести лет.
– Возможно, и так, но я помогал во время службы в часовне с самого детства.
– Ваша семья активно участвовала в церковных делах?
Он как-то странно на меня смотрит.
– Мой отец был здесь викарием больше тридцати лет.
– Ваш отец?
– Преподобный Марш.
Марш. Я так и не поинтересовалась фамилией Аарона. Но теперь я вижу его сходство с мужчиной на фотографии в офисе. Те же темные волосы, заостренные черты лица.
– Вас это, похоже, удивляет? – говорит Аарон.
– Меня, эм-м, нет, просто я не знала.
Я отворачиваюсь и опускаю пакетик чая в одну из чашек, а во вторую слегка дрожащей рукой насыпаю кофе.
– Так, значит, в этом доме жила ваша семья.
– Да. Пока мой отец не вышел на пенсию.
От мысли, что Аарон здесь вырос, что у него об этом месте есть свои собственные воспоминания, мне становится не по себе, как если бы я вторглась в чужое жилище.
– Ваши родители все еще живут в деревне?
– Моя мама умерла, когда мне было шесть лет. Рак шейки матки.
– Мне очень жаль. А отец?
– Отец очень болен. Именно поэтому он и ушел на пенсию.
– Ясно. Он в больнице?
– Я ухаживаю за ним дома. У него болезнь Хантингтона. Ему ничем не могут помочь в больнице.
– О, это ужасно.
И это действительно так.
Болезнь Хантингтона – жуткое, жестокое заболевание, которое лишает людей возможности двигаться, мыслить, говорить, есть и, в конце концов, дышать. Она неизлечима и неумолима. Хуже того – она передается по наследству, и вероятность того, что ребенку передастся поврежденный ген родителя, равняется пятидесяти процентам.
– Вы ухаживаете за ним в одиночку?
– К нам приходят медсестры. Но да, в основном я справляюсь сам.
Я уже с бо́льшим сочувствием смотрю на Аарона. Быть сиделкой – тяжелая ноша. Собственную жизнь приходится откладывать в сторону. Человек, ухаживающий за тяжелобольным родственником, оказывается изолирован от людей, не может себе позволить даже пойти на работу. Видимо, в силу этих обстоятельств Аарон и стал церковным старостой. Он может заниматься этим в свободное от ухода за отцом время, и это наполняет его жизнь смыслом. Я осознаю, что мне его жаль, и тут же думаю о том, что, скорее всего, моя жалость ему не нужна.
– Что ж, я очень благодарна вам за помощь и преданность часовне, тем более с учетом вашей загруженности.
– Спасибо. Часовня всегда была частью моей жизни.
– И жизни вашего отца.
– Да.
– Должно быть, вы хорошо знаете ее историю.
– Вы имеете в виду «сожженных девочек»? – Он еле заметно улыбается. – О них знают все жители деревни. Хотя, вероятно, новому человеку этот обычай должен казаться странным.
– О, я даже не знаю. Мне приходилось сталкиваться и с более странными обычаями.
– Моему отцу никогда не нравилась традиция сжигания чучел. Он считал ее языческой. Но невозможно изменить то, что происходило на протяжении столетий.
– Если бы это было так, мы до сих пор сжигали бы «ведьм» и лечили душевнобольных при помощи пиявок.
Он странно на меня смотрит и молчит.
– Простите, – машу рукой я. – Я просто считаю, что понятие «традиция» часто пускают в ход, чтобы защитить нечто такое, что в противном случае следовало бы заклеймить. – Особенно в церкви. Я переношу полные чашки на стол и сажусь напротив него.
– Вообще-то, я кое о чем хотела у вас спросить.
– Спрашивайте.
– Та коробка, которую вы мне отдали, когда я приехала. У вас есть какие-нибудь догадки относительно того, кто мог ее оставить?
– Нет. А что? Что в ней лежало?
– Набор для экзорцизма.
– Что?
Похоже, Аарон искренне шокирован, тем более что он не производит впечатления талантливого актера.
– Он показался мне довольно старым. Хотелось бы знать, откуда он взялся.
– Понятия не имею. Вы спрашивали преподобного Раштона?
– Нет. А он может это знать?
– Он знает все, что имеет отношение к церкви. Он уже очень давно служит викарием в Уорблерс-Грин.
– Как давно?
– Да лет тридцать, наверное.
– Он знал вашего отца?
– Да, мой отец готовил его как курата после того, как…
Его голос срывается, и он замолкает, как будто опомнившись.
– После чего? – напоминаю я.
– После того, как ушел предыдущий курат.