Я прикусываю язык.
– Я преподобная Брукс, новый викарий. Как насчет того, чтобы рассказать мне, что здесь происходит? Ваша дочь вся в крови.
Он хмурится. На вид он чуть старше меня. Здоровяк, но не толстяк. На лице написана самоуверенность, и у меня складывается впечатление, что он не привык держать ответ ни перед кем, не говоря уже о женщине.
– Это не то, на что похоже.
– В самом деле? Потому что это похоже на кадры из «Техасской резни бензопилой».
Это вырывается у Фло.
Саймон Харпер раздраженно косится на нее, затем снова оборачивается ко мне.
– Я уверяю вас, преподобная, что все это всего лишь недоразумение. Поппи, прошу тебя, подойди сюда…
Он протягивает ей руку. Поппи испуганно прячется за мою спину.
– Ваша дочь сказала, что кого-то убили.
– Что?
– Пиппу.
– О господи! – Он закатывает глаза. – Это вздор.
– Как сказать… Мы можем предоставить право решать, что вздор, а что нет, полиции.
– Пеппу, а не Пиппу. И Пеппа – это свинья.
– Прошу прощения?
– Это кровь свиньи.
Я смотрю на него. По моей спине стекает пот. По дороге медленно проезжает трактор. Саймон Харпер тяжело вздыхает.
– Мы не могли бы войти в церковь и слегка ее помыть? Я не могу везти ее обратно в машине в таком виде.
Я оглядываюсь на покосившийся домишко.
– Пойдемте туда.
Я впервые вхожу в наше новое жилище. Представляла себе новоселье несколько иначе. Фло приносит из сада пару пластиковых стульев, и мы усаживаем Поппи. Мне удается найти под раковиной относительно чистую тряпку и полбутылки жидкого мыла. Я также замечаю там фонарь и паука размером с мой кулак.
– Я посмотрю в машине, – говорит Фло. – Мне кажется, там должны быть влажные салфетки и мой джемпер, в который можно было бы одеть Поппи.
– Отличная идея.
Она снова выбегает наружу. Я думаю о том, что она хорошая девочка, несмотря на норов.
Я сую тряпку под кран и, присев на корточки рядом с Поппи, начинаю оттирать кровь с ее лица.
Кровь свиньи. Как так вышло, что маленькая девочка с ног до головы залита кровью свиньи?
– Я понимаю, что это выглядит ужасно. – Саймон Харпер предпринимает попытку говорить миролюбиво.
– Я никого не осуждаю. Главное правило моей работы.
И еще это ложь. Я смываю кровь со лба и ушей Поппи. Она становится чуть больше похожей на маленькую девочку и чуть меньше – на персонажа романа Стивена Кинга.
– Вы, кажется, хотели что-то объяснить?
– У меня есть ферма. Ферма Харпера. Она принадлежит нашей семье уже много лет. Также имеется своя бойня. Я знаю, что некоторым людям сложно это принять…
Я игнорирую намек.
– Вообще-то, я считаю, что людям необходимо знать, откуда берется еда. В моем бывшем приходе большинство детей считали, что мясо растет в булочках из Макдоналдса.
– Ну да… Вот именно. Мы пытались воспитывать обоих наших детей так, чтобы они понимали, что такое фермерство. Чтобы они не относились к животным слишком сентиментально. У нас никогда не было проблем с Роузи – это наша старшая дочь. Но Поппи более… чувствительна.
У меня возникает ощущение, что слово «чувствительная» – это эвфемизм и на самом деле он имел в виду что-то совсем другое. Я отвожу волосы Поппи со лба и приглаживаю их назад. Она безразлично смотрит на меня своими ярко-голубыми глазами.
– Я говорил Эмме… это моя жена… нельзя было позволять ей давать им имена.
– Кому?
– Свиньям. Поппи это доставляло радость, но затем, конечно, она к ним привязалась, особенно к одной.
– К Пеппе?
– Да.
– Сегодня утром мы повели свиней на бойню.
– Ага.
– Поппи не должно было быть дома. Роузи пошла с ней на детскую площадку, но, видимо, что-то случилось. Они вернулись рано, и я не понял, откуда рядом со мной появилась Поппи…
Он замолкает в растерянности. Я пытаюсь представить себе ребенка, напоровшегося на столь жуткую сцену.
– Я все равно не понимаю, как она оказалась вся в крови.
– Я думаю… Должно быть, она поскользнулась и очутилась на полу. Как бы то ни было, потом она убежала, а остальное вы уже знаете… Вы и представить себе не можете, как скверно я себя чувствую, но это ферма. Это то, чем мы занимаемся.
Я ощущаю прилив сочувствия. Выполоскав тряпку, я вытираю остатки крови с лица Поппи. Затем извлекаю из кармана джинсов резинку для волос и завязываю ее волосы в «хвостик».
Улыбаюсь ей.
– Я знала, что где-то здесь есть маленькая девочка.
По-прежнему никакой реакции. Но это может быть последствием травмы, мне уже доводилось с таким сталкиваться. Служа викарием в бедняцком районе, имеешь дело не только с церковными ярмарками и гаражными распродажами. К тебе приходит много психологически травмированных людей, как старых, так и молодых. И насилие не ограничивается городскими улицами. Это я тоже знаю.
Я оборачиваюсь к Саймону.
– У Поппи есть другие питомцы?
– У нас есть собаки, но мы не выпускаем их из вольеров.
– Возможно, было бы неплохо, если бы у Поппи был собственный питомец. Кто-то маленький, вроде хомяка, за кем она могла бы ухаживать.
На мгновение мне кажется, что он собирается принять мое предложение. Затем его лицо снова каменеет.
– Благодарю вас, преподобная, но я знаю, как обращаться с собственной дочерью.
Я уже собираюсь возразить, что все говорит об обратном, когда в кухне снова появляется Фло. Она держит в руках детские влажные салфетки и джемпер с изображением Джека Скеллингтона.
– Это подойдет?
Я киваю, внезапно ощущая усталость.
– Прекрасно.
Мы стоим в дверях и смотрим, как отец с дочерью (низ джемпера Фло болтается где-то у колен Поппи) садятся во внедорожник и уезжают.
Я обнимаю Фло за плечи:
– Вот тебе и деревенский покой.
– Ага. Возможно, здесь будет не так уж и скучно.
Я усмехаюсь и тут же замечаю похожую на призрак фигуру в черном, которая идет к домику с большой квадратной коробкой в руках. Аарон. Я совершенно о нем забыла. Чем же он все это время занимался?
– Я полагаю, полиция уже едет? – спрашиваю я.
– О нет. Я увидел, как подъехал Саймон Харпер, и решил, что в этом нет необходимости.
Да неужели? Судя по всему, Саймон Харпер пользуется здесь немалым влиянием. В небольших общинах часто встречаются семьи, с которыми все привыкли считаться. По традиции. Или из страха. Или по обеим причинам одновременно.
– А потом я вспомнил, – продолжает Аарон. – Я должен был передать вам это, когда вы приедете.
Он протягивает мне коробку. На крышке крупными печатными буквами аккуратно написано мое имя.
– Что это?
– Я не знаю. Это вчера оставили для вас в часовне.
– Кто оставил?
– Я не видел. Подумал, что, возможно, это приветственный подарок.
– Может быть, это оставил предыдущий викарий? – высказывает предположение Фло.
– Сомневаюсь, – отвечаю я. – Он умер. – Бросаю взгляд на Аарона, осознав, что это прозвучало несколько черство. – Я с сожалением узнала о кончине преподобного Флетчера. Наверное, это всех шокировало.
– Да.
– Он болел?
– Болел? – Он смотрит на меня как-то странно. – Вам что, ничего не сказали?
– Я слышала, что он скончался скоропостижно.
– Верно. Он покончил с собой.
Глава 4
– Вы должны были мне сказать.
Голос Деркина в трубке едва слышен.
– Деликатная… ация… лучше не… детали.
– Мне нет дела. Я должна была знать.
– Я не… лично… жаль.
– Кто знает?
– Мало кто… церковный староста… нашел его… приходской совет.
Что, вероятно, означает практически всех жителей деревни. Деркин продолжает говорить. Я еще дальше высовываюсь из окна спальни, расположенной на втором этаже, – единственного места, где можно поймать мало-мальски стабильный сигнал, – и добиваюсь появления волшебной третьей палочки.
– Преподобный Флетчер… проблемы ментального здоровья. К счастью, прежде, чем это произошло, он согласился покинуть пост, поэтому официально уже не был приходским священником…
Итак, другими словами, это не проблема церкви. Отсутствие у Деркина эмпатии граничит с патологией. Мне часто приходит в голову, что он скорее был бы на своем месте в политике, а не в церкви, хотя, если задуматься, разница, вероятно, не так уж велика.
– Мне следовало все знать. Это влияет на то, как надо вести дела здесь. Это влияет на восприятие людьми церкви и викария.
– Конечно. Мне очень жаль. Это упущение.
А вот это ложь. Он просто не захотел предоставлять мне еще одну причину не ехать сюда.
– Джек, это все?
– Вообще-то, не совсем.
По идее это не должно иметь значения. Если смерть – это просто освобождение и переход на более высокий уровень, меня не должны волновать ее обстоятельства. Но они меня волнуют.
– Как это произошло?
Пауза, достаточно длинная, чтобы я поняла (давно зная Деркина), что он колеблется – сказать правду или солгать. Затем епископ вздыхает.
– Он повесился в часовне.
Фло стоит на коленях в гостиной, вынимая вещи из коробок. К счастью, их немного. Когда наконец прибыл грузовой фургон, двум покрытым татуировками парням понадобилось не более двадцати минут, чтобы разгрузить наши земные сокровища. Негусто, учитывая, что полпути уже пройдено.
Я плюхаюсь на потертый диван, который едва втиснулся в крошечную гостиную. В этом домике все крошечное, низкое и шаткое. Ни одно из окон не открывается, как положено, отчего внутри невыносимо жарко, а чтобы пройти в дверь, соединяющую кухню с гостиной, мне приходится пригибаться (хотя рослой меня не назовешь).
Ванная выкрашена в оливково-зеленый цвет и испещрена крапинками плесени. Душа нет. Отопление обеспечивается масляным бойлером и древнего вида дровяной печью, безопасность которой, вероятно, необходимо проверить, чтобы зимой мы не угорели.
Позитивным моментом является то, что домик предоставляется нам бесплатно и мы можем устраиваться в нем, как дома. Но не се