Дорога была узкой и извилистой. Тротуара не было, поэтому идти приходилось по проезжей части, и он всякий раз отскакивал на обочину, заслышав шум приближающейся машины. К счастью, это случалось не слишком часто. Дорога была практически безлюдной.
Приблизительно через час небо начало темнеть. У него не было часов – в тюрьме в них не было необходимости, – но он научился хорошо определять время. Он прикинул, что сейчас около восьми, и зашагал чуть быстрее. Ему не хотелось быть в пути в темноте.
Он огибал особенно извилистый поворот, когда раздался громкий шум двигателя. Машина ехала быстро. Быстрее, чем предыдущие. Обернувшись, он увидел отблеск большой решетки и услышал визг тормозов входящего в поворот автомобиля. Он отскочил назад, но лодыжка подвернулась, и он рухнул в канаву. Внедорожник не остановился. Похоже, водитель вообще его не заметил.
Он лежал в грязной зловонной жиже на дне канавы, ощущая, как ноет бок, на который он приземлился. Но хуже всего было то, что в лодыжке пульсировала жгучая боль. Ему удалось сесть, а затем выбраться из канавы на обочину дороги. Но когда он попытался встать, лодыжка просто вспыхнула болью, и он снова упал на колени. Идти он не мог. Что же делать? Сквозь просвет в живой изгороди он увидел расположенный вдалеке дом. Это была ферма. Чуть ближе, в поле, виднелся обветшалый хлев. Что ж, годится.
Он пополз к хлеву.
Теперь он закрывает глаза, мечтая о каком-нибудь лекарстве, которое помогло бы ему облегчить эту боль. Возможно, его лодыжка все же сломана. Он садится и поддергивает штанину брюк. Дело плохо. Лодыжка распухла еще сильнее, а туго натянутая кожа раскрашена в черный, фиолетовый и красный цвета. Издав стон, он падает на спину в солому.
На травмированной ноге далеко не уйти. А пока он в таком виде, никто не согласится его подвезти, даже на воротничок не посмотрят. Ему необходимо отмыться. Ему нужны болеутоляющие. Он оборачивается и сквозь дыру в стене хлева смотрит на озаренные теплым светом окна дома.
На тебе воротничок священника. Скажи им, что ты попал в аварию. Они тебя впустят.
И что тогда? Я не собираюсь больше никому причинять боль.
Но у них наверняка есть болеутоляющие. Алкоголь. Возможно, и деньги.
Нет. У них могут быть и дети. Они ни в чем не повинны. Он не может причинять боль невинным людям.
Совершенно невинных людей не бывает.
Его лодыжка пылает болью. Он пытается не обращать на это внимания, но все тщетно. Он садится. Оборачивается и смотрит на дом. Болеутоляющие. Алкоголь. Возможно, ему не придется причинять им боль. Разве что чуть-чуть. Только чтобы их обездвижить. Чтобы взять то, что ему нужно. Как еще ему к ней попасть?
Он заставляет себя встать на ноги.
Глава 36
Я опускаюсь на колени и направляю луч фонаря в дыру, достигающую в окружности размеров футбольного мяча. Усыпальница под церковью. Из темноты выступают изгибы арок сводчатого потолка. Чуть левее виднеется что-то похожее на каменные ступени. И гробы. Три гроба. Хаотично сваленные в углу. Доски кажутся сгнившими и покоробившимися. Крышка одного из гробов треснула, открывая ухмылку выглядывающего изнутри черепа.
– Можно мне взглянуть? – спрашивает Майк.
Он проводил меня в часовню, хотя я уверяла его, что справлюсь сама и мне не нужна нянька. Обработав ногу Фло, которая сильно поцарапана, но, к счастью, не сломана, я оставила Фло и Ригли дома – пить молоко и есть печенье. Я надеюсь, что они не смогут причинить себе вред с помощью пакета шоколадных печенек.
Фло сказала, что ей почудилось, будто кто-то вошел в часовню, поэтому она пошла посмотреть, споткнулась и провалилась одной ногой в дыру между треснувшими плитами пола. Ригли, который просто случайно проходил мимо (по обычаю практически всех жителей этой деревни), услышал ее крик и прибежал на помощь. В этой истории больше дыр, чем в полу часовни, но пока что допрос может подождать.
Я подаю Майку фонарь.
– Пожалуйста.
Он опускается на колени и всматривается в отверстие в полу.
– Ух ты. Вот это открытие. Как ты думаешь, сколько этому подземелью лет?
Я прикидываю.
– Раштон как-то говорил, что первоначальная церковь сгорела. Часовню построили в точности на ее месте. Вход в усыпальницу, должно быть, просто замуровали.
Хотя кому понадобилось запечатывать старинную усыпальницу? Если уж на то пошло, частная усыпальница – престижная штука, знак того, что родственники тех, кто в ней погребен, хотят, чтобы их близкие покоились именно здесь.
Майк продолжает изучать плиты.
– Не знаю. Похоже, это было сделано значительно позднее. Взгляни, этот камень гораздо тоньше и новее, чем остальной пол. И, как видишь, цемент тут тоже более свежий. Это латка.
– Я не знала, что ты эксперт по мощенному плитами полу.
– У меня много скрытых талантов.
– Скромность в их число не входит.
Он ухмыляется:
– Ладно. В прошлом году я написал для газеты статью о реставрации церквей.
Я поднимаю бровь:
– Да у тебя насыщенная жизнь.
– Каюсь.
Я смотрю на дыру в полу. Мой мозг кипит. Если он прав и пол в какой-то момент ремонтировали, то как можно было не заметить этот огромный долбаный склеп под часовней?
– Что ты собираешься делать? – спрашивает Майк.
Как мне ни хочется схватить монтировку и прямо сейчас выяснить, что находится там, внизу, я не уверена, что верховная власть погладит меня за это по головке. И я имею в виду не Господа.
– Наверное, надо вызвать квалифицированного каменщика и попросить осторожно снять эти плиты, что позволит спокойно осмотреть подземелье.
– Что ж, значит, я могу помочь… – С этими словами он достает телефон. – У меня сохранился номер одного каменщика, за работой которого я наблюдал.
– Как удачно.
– Ну, мы после этого еще пару раз встречались в баре.
– А-а.
Я пытаюсь скрыть удивление. Поскольку ранее он состоял в браке с женщиной, я считала Майка гетеросексуальным.
– Она классный специалист, – уточняет Майк.
– Ясно.
Она. Ты дурочка, Джек. Кому, как не тебе, следовало бы избегать поспешных умозаключений.
– У тебя есть эйрдроп?
– Э-э-э, да.
Я достаю телефон, и он пищит, сообщая о принятом от Майка сообщении. Я нажимаю кнопку «принять».
– Спасибо.
– Как ты думаешь, что там? – спрашивает он.
– Ну, как правило, подобные подземелья сооружались под церквями для богатых и влиятельных семей округи.
– Понятно. Типа собственных частных могил, подальше от всяких крестьян.
– Именно так.
Мы снова смотрим на провал в полу.
– Значит, вопрос скорее не «что», а «кто»?
Я сижу на краешке постели Фло, чего не делала с тех пор, как она была совсем малышкой. Она сидит, облокотившись на подушки, и ее перебинтованная нога выглядывает из-под одеяла. Она бледная, под глазами залегли темные круги.
– Ты на меня злишься?
– Не злюсь, – отвечаю я. – Уже не злюсь. Я просто о тебе беспокоюсь. Хочу защитить тебя от опасностей.
– Мам, я знаю. Но ты не можешь защитить меня от всего на свете. То, что произошло в часовне, было просто несчастным случаем.
– Конечно. – Я внимательно смотрю на нее. – А как насчет фигуры, за которой ты туда пошла?
Пауза. Вот оно. Я так и знала, что она рассказала мне не все.
– Хорошо. Пообещай, что не сочтешь меня сумасшедшей.
– Обещаю.
– Мне показалось, что я видела девочку, как на кладбище.
– Ту же самую?
– Нет, у этой девочки были и голова, и руки, но она горела, вся была обгоревшая. Это было ужасно.
Я молча смотрю на нее. Сожженные девочки.
– Я не придумываю.
– Знаю, – со вздохом отвечаю я. – Ты уверена, что тебе больше никто не рассказывал историю сожженных девочек? К примеру, Ригли?
– А что? Ты думаешь, кто-то мне что-то рассказал и мой мозг каким-то образом воссоздал эти видения?
– Я просто пытаюсь найти рациональное объяснение. Я никогда не верила в привидения.
– Я тоже.
– Но я верю тебе.
О чем я умалчиваю, так это о том, что также считаю события последних недель очень травматичными. Все эти проблемы в Ноттингеме. Внезапный переезд сюда. У меня никогда не было ни малейших поводов опасаться за психическое здоровье Фло. Она всегда была на удивление уравновешенным ребенком. С другой стороны, Джонатан мастерски умел притворяться. И некоторые психиатры считают, что психические заболевания передаются по наследству.
– Так что же мы будем делать? – спрашивает Фло.
– Не знаю.
– Экзорцизм? Я хотела сказать, у тебя ведь есть этот набор.
Я слабо улыбаюсь:
– Если по этой земле все еще бродят заблудшие души, я не думаю, что было бы правильно гневно и насильно их отсюда изгонять, как ты считаешь?
– Пожалуй, ты права.
– Поверье гласит, что сожженные девочки являются людям, которым что-то угрожает.
– Значит, ты считаешь, мне что-то угрожает?
Я многозначительно смотрю на ее ногу.
– Это несчастный случай, – повторяет она.
– Второй за два дня.
– Ну вот, начинается. И, конечно, во всем виноват Ригли?
– Каждый раз, когда ты с ним встречаешься, происходит что-то плохое.
– Сегодня вечером он меня спас.
– Я благодарна ему за то, что он тебя обнаружил…
– Но?
– Что, если ты его видела входящим в часовню?
– Это был не он.
– Хорошо, но что тебе вообще о нем известно?
– Он живет на самой окраине деревни со своей мамой.
– И?
– Ну, я не устраивала ему допрос.
– Мне все же хотелось бы познакомиться с его мамой.
– Мы не встречаемся.
Я поднимаю брови.
– Это не то, что ты думаешь.
– А он об этом знает?
– Да. А как насчет тебя и этого парня, Майка?
– Определенно не то, что ты думаешь.
– А он об этом знает?
– Ладно, юная леди, довольно. – Я встаю. – Утром об этом поболтаем.