– Когда?
Она задумалась.
– Завтра вечером. Собери вещи. Встречаемся здесь.
– Как насчет денег?
– Я знаю, где мама их прячет.
– Куда мы пойдем?
Мерри улыбнулась:
– Туда, где нас никогда не найдут.
Глава 40
Ему кажется, что он уже целую вечность едет от фермы до окраины Чепел-Крофт, хотя на старом белом указателе значилось всего пять миль.
Голова гудит от хереса (или, скорее, от того, что он выпил недостаточно), а лодыжка горит огнем. Он несколько раз останавливается, чтобы перевести дух и потереть щиколотку в тщетной попытке унять боль. Воспаление распространяется все выше, к голени. Багрово-фиолетовая плоть выпирает над носком. Но надо ехать дальше.
Одну из передышек он делает возле ограды с перелазом. По другую ее сторону виднеется поилка для овец. Перебравшись через ограду, он опускает лицо в воду и пьет. Вода коричневая и кислая, но относительно холодная и утоляет жажду.
Наконец, за длинным плавным поворотом он видит вдалеке белую часовню. Должно быть, это то, что он ищет. Его охватывает волнение. Так близко. Затем он замечает припаркованные на обочине полицейские машины, самих полицейских, оцепление.
Что тут происходит? Почему они здесь? С ней что-то случилось?
Он опускает голову и проезжает мимо. Отъехав на безопасное расстояние, он останавливается, слезает с велосипеда, ставит его на подножку и приседает рядом. Делая вид, что возится с цепью, украдкой поглядывает на часовню.
И тут он видит ее. Впервые за четырнадцать лет. Она идет к дому вместе с пожилой женщиной, высоким мужчиной и девочкой-подростком. Ее дочь. Эмоции захлестывают его мощной волной. Шок. Ее дочь так похожа на нее в этом возрасте. Облегчение. Она здесь, и с ней все в порядке. Растерянность. Почему здесь столько полиции?
Это не может иметь отношения к тому, что он сделал на ферме. Прошло слишком мало времени. Но у него дурное предчувствие. Он наломал дров. Надо было просто оставаться в хлеву. Держаться подальше от людей. Тогда никто бы не пострадал. В настоящий момент его единственное преимущество заключается в том, что никто не знает, кто он и как выглядит. Но это ненадолго. Ему трудно оставаться незамеченным в грязной порванной одежде и с воспаленной лодыжкой. Необходимо найти место, где он смог бы отлежаться, собраться с мыслями, разработать план.
Для чего? Если она тебя любит, ей неважно, как ты выглядишь. Чего ты боишься?
Ничего. Он ничего не боится. Он просто хочет, чтобы все было правильно. Все должно быть правильно. Или…
…она может снова тебя отвергнуть. Снова тебя покинуть?
Нет. Он поступил дурно. Он совершил ошибку. Но у нее было достаточно времени, чтобы его простить. Так же, как он простил ее.
Он снова садится на велосипед и едет дальше. На этот раз он не останавливается, пока деревня не остается позади. Дорога пустынна. По обе стороны лишь поля и коровы. Слева от него – ворота. Ржавые, запертые на амбарный замок. Наезженная, но заросшая травой грунтовка ведет в сторону от дороги, скрываясь в густых зарослях кустарника. Вдалеке, над спутанными ветвями виднеется конек ветхой крыши.
Он ведет велосипед к воротам. После секундного размышления перебрасывает его на другую сторону, затем перелазит сам.
В каждом городе, деревне или предместье есть заброшенные дома. Он усвоил это, живя на улице. Это места, в которых по какой-то причине никто не живет или, вероятно, было бы правильнее сказать, не хочет жить.
Даже в самых богатых кварталах всегда найдется жилище, которое не удается продать. Возможно, из-за юридических проблем, бюрократической волокиты или просто потому, что некоторые дома не хотят, чтобы в них жили. Их стены впитали в себя слишком много боли и несчастий. Они до краев переполнены этой болью. Она сочится из каждого треснувшего кирпича и каждой покореженной половицы. Заброшенные, негостеприимные дома. Не входите. Вас тут никто не ждет. Держитесь подальше.
В точности как этот дом.
Он смотрит на обветшалое жилище, а оно угрюмо темными глазницами окон смотрит на него. Просевшая крыша напоминает нахмуренный лоб. Дверь распахнута в безмолвном крике.
Он идет к ней по высокой траве. Заглядывает в дверной проем и делает шаг внутрь. Тут темно и мрачно. Несмотря на то, что солнце стоит высоко, свет не проникает в глубину комнат. Тени необычайно длинные. Засевшая тут тьма охраняет дом слишком упорно.
Его это не беспокоит. Как не мешает ему и запах, раздавленные банки и окурки на полу или странные граффити на стенах спальни.
Он улыбается.
Он дома.
Глава 41
– Трудно утверждать наверняка, но это определенно похоже на то самое кольцо.
Одетый в штатское инспектор уголовной полиции Дерек кладет фотографию на кухонный стол и снимает очки. Это высокий мужчина под шестьдесят с усталым добрым лицом. Он скорее похож на фермера, который выращивает овощи, чем на человека, расследующего убийства.
– Так, значит, это он? Грейди?
Джоан блестящими глазами смотрит на него поверх чашки с кофе.
Я позвонила ей сразу же после звонка в полицию. Она настояла на том, чтобы немедленно приехать. «Это самое увлекательное событие в моей жизни с тех пор, как кто-то въехал ко мне в гостиную на лошади, запряженной в телегу».
Дерек улыбается Джоан.
– Грейди мог кому-то отдать кольцо, его могли украсть…
Она презрительно фыркает. Я с трудом подавляю улыбку. Иногда мне хочется быть достаточно старой, чтобы грубить окружающим, не волнуясь о том, кто и что обо мне подумает.
– С высокой степенью вероятности останки принадлежат Бенджамину Грейди, – соглашается он. – Но пока криминалисты не проведут все необходимые анализы костей и одежды, мы не сможем утверждать это наверняка.
Я бросаю взгляд в окно. Полицейский в форме охраняет вход в часовню. Еще один стоит на тротуаре возле ворот, ведущих на кладбище. На дороге выставлено полицейское ограждение. Чуть раньше в часовню вошла группа криминалистов в сопровождении фотографа с переносным прожектором под мышкой. Я представляю себе, как они делают разметку, щелкают фотоаппаратом, собирают улики. Наверняка эта часовня не видела столь бурной деятельности со времен мучеников. Фло стоит на кладбище, наблюдая за всем происходящим и украдкой фотографируя на телефон.
– Грейди исчез тридцать лет назад, – продолжает Джоан. – В мае 1990 года. Сразу после исчезновения двух местных девочек, Мерри и Джой. Вам об этом известно?
– Я знаком с этим делом.
– Вы ищете в часовне еще чьи-то останки?
– Другие скелеты в склепе выглядят древними.
– Откроют ли это дело заново? – не унимается Джоан.
– Если только мы получим новые улики…
– В церковной усыпальнице нашли мертвого священника. Какие еще вам нужны улики?
Настала моя очередь фыркать. Кофе льется из носа.
На этот раз улыбка Дерека выглядит несколько натянутой.
– В настоящий момент нет смысла строить догадки. В любом случае нам нужен список имен всех, кто работал здесь на протяжении последних тридцати лет или имел доступ в часовню.
– Церковные записи в шкафчике в офисе, – говорю я. – Но я не уверена, что там будут документы тридцатилетней давности.
– Преподобный Марш был тут викарием с восьмидесятых годов. Он вышел на пенсию пять лет назад, – говорит Джоан. – У него болезнь Хантингтона. Он очень плох, но у него могли сохраниться какие-то записи.
– Его сын, Аарон, – церковный староста, – добавляю я. – Вероятно, он мог бы помочь. А в церкви соседней деревушки Уорблерс-Грин уже почти тридцать лет работает викарием преподобный Раштон.
Дерек все это записывает.
– Спасибо. Мы побеседуем с обоими. – Он закрывает блокнот и оборачивается ко мне. – Наверняка вас это шокировало.
– Можно сказать и так.
– Ничего себе первая неделя.
– Да уж… насыщенная.
– Что ж, если вы вспомните что-то еще, вот моя визитка.
Он протягивает мне карточку. Я беру ее и сую в карман.
– Спасибо.
Я провожаю его до двери и смотрю ему вслед. Он шагает обратно к часовне. Я обвожу взглядом кладбище и неожиданно вижу нечто, что заставляет меня выругаться. Видимо, полицейского, который стоял на обочине дороги, отвлекла парочка любопытных местных жителей. Тем временем сразу за полицейскими машинами остановился помятый «Эм-Джи», и теперь знакомая фигура стоит на тротуаре, делая снимки телефоном.
Я решительно направляюсь по дорожке к Майку Саддату. Он улыбается и машет мне рукой.
– Что ты здесь делаешь? – коротко интересуюсь я.
Улыбка сползает с его лица.
– Э-э-э, свою работу. Тело, спрятанное в церковном склепе? Это интереснейший материал для местной газеты.
– Кто рассказал тебе о теле? – спрашиваю я. – Нет, погоди, дай угадаю. Кирсти?
У него хватает совести слегка смутиться.
– Возможно, она что-то и сказала. Прости, она не знала, что это секрет.
– Ясно.
Он с любопытством смотрит на меня.
– Что случилось?
– Ты имеешь в виду, кроме всего этого? – Я жестом указываю на полицейские ограждения.
– Прости. Глупый вопрос.
Я вздыхаю. Я к нему несправедлива. Он действительно выполняет свою работу. Но полиция, пресса… Это все воскрешает тяжелые воспоминания.
– Слушай, просто сейчас это для меня немного чересчур.
– Могу себе представить. У них уже есть какие-то предположения относительно того, чье это тело?
– Нет.
– Значит, это не исчезнувший тридцать лет назад курат Бенджамин Грейди?
Я в упор смотрю на него.
– Без комментариев.
– Его убили?
– Это интервью?
– Нет. Просто…
Я скрещиваю руки на груди:
– Я на самом деле ничего не знаю. Поэтому тебе, пожалуй, будет лучше просто сфотографировать все, что считаешь нужным, и уехать. Ладно?
Он мрачнеет:
– Ладно.
Я разворачиваюсь и большими шагами иду по дорожке обратно к дому. Понимаю, что веду себя глупо. Но мне сейчас все равно. Джоан поднимает голову, когда я вхожу в кухню.