– Привет, как ты?
Она по-прежнему на меня не смотрит.
– Во что играешь?
Она слегка пожимает плечами.
– Это твои любимые куклы?
Кивок.
– Как их зовут?
– Поппи и Тара.
Тара. Девочка, которая умерла.
– Они подружки?
– Лучшие подружки.
– Как здорово. Они часто играют вместе?
– Постоянно.
– А у тебя есть еще подруги?
– Нет. Со мной никто не хочет играть.
– Почему?
– Боятся, что умрут, как Тара.
Я смотрю на нее, чувствуя, как по спине ползет холодок.
– Преподобная Брукс?
Я вздрагиваю, а затем выпрямляюсь, потому что в холл входит Эмма.
– Саймон в хлеву у овец. Вы можете к нему заглянуть или подождать здесь.
– Я лучше загляну туда. Хлев сразу за домом?
– Да.
– Спасибо.
Я иду к двери. И останавливаюсь. К подставке для зонтиков прислонена винтовка.
– Это пневматическое ружье?
– О да. Это винтовка Тома.
– Тома?
– Двоюродного брата Роузи. Они сейчас наверху, играют в иксбокс.
– Ему нравится стрелять?
– В сельской местности стрельба – это образ жизни.
Я натянуто улыбаюсь:
– Уже заметила.
Я иду по грунтовой дороге, чувствуя, как во мне все закипает. Винтовка может быть простым совпадением. Но мне так не кажется. Не в такой маленькой деревне. Это Том стрелял во Фло. И случайно ли? С этой семейки станется. Я снова думаю о Поппи. Она явно все еще травмирована смертью лучшей подруги. Но это не все. С домом Харперов что-то очень сильно не так. Это инстинктивная реакция. Хотя, если говорить о неблагополучных семьях, у меня и опыта достаточно.
В поле зрения появляется хлев. Старое сооружение из рифленого железа. В воздухе стоит «аромат» навоза и гнилых овощей. Я вхожу. По обе стороны хлева ряды маленьких загонов для овец. Саймон Харпер в вощеном жилете с карманами и высоких резиновых сапогах вилами набрасывает в загоны свежее сено.
– Здравствуйте! – окликаю его я.
Он бросает в загон охапку сена, прислоняет вилы к металлическому ограждению и отирает ладони о жилет.
– Преподобная Брукс? Чем обязан такому удовольствию?
– Я хотела поговорить с вами о часовне.
– А что с ней?
– Мы нашли тайную усыпальницу.
– Потрясающе. – Он отворачивается и снова берется за вилы. – Ну так запечатайте ее снова.
– Простите?
– Вы меня услышали. Запечатайте ее снова. Я оплачу новый пол и все остальное, в чем может нуждаться часовня.
– Я не могу…
– Нет, можете. Эта усыпальница принадлежит мне. В ней мои предки.
– Сразу после погребения они переходят в собственность церкви.
Он снова поворачивается ко мне:
– Почти вся эта проклятая часовня принадлежит мне. Запечатайте склеп, а я выпишу епархии еще один чек.
– Боюсь, что у меня не получится это сделать.
Он с силой втыкает вилы в гору сена.
– В чем заключается ваша проблема?
– Проблема заключается в том, что в склепе обнаружено спрятанное тело. Судя по всему, оно принадлежит Бенджамину Грейди, молодому курату, исчезнувшему тридцать лет назад.
Он резко разворачивается ко мне:
– Что?
– Вы не знали?
– Конечно, я, черт подери, не знал. Господи Иисусе! – Он проводит рукой по волосам. – Так его, значит, убили?
– Похоже на то.
– Класс. Итак, теперь это, наверное, появится во всех новостях.
– Скорее всего, да, – отвечаю я, понимая, что упустила это из виду.
– Мы можем каким-то образом исключить из этой истории имя Харперов?
Я ошеломленно смотрю на него.
– Обнаружен труп, но это все, что вас беспокоит? Приятно ознакомиться с вашими приоритетами.
– Мои приоритеты – это моя семья и мой бизнес. Это событие способно уничтожить и то, и другое.
– Почему для вас так важно, чтобы ваши предки были мучениками? С тех пор прошли сотни лет.
Горькая улыбка.
– Будучи мучениками, они вошли в историю. Будучи трусами, которые отреклись от веры ради спасения собственной шкуры, – они ничто. И в этом случае имя Харперов ничего не значит. Преподобная, вам известно, как сложно вести бизнес в деревне?
– Нет.
– Это чертовски тяжело. Мы держимся на плаву благодаря своей репутации. Мы живем тут уже много поколений. Люди нам доверяют.
– И я уверена, будут доверять и дальше.
– Вы не знаете, что такое деревушки вроде Чепел-Крофт. Вам этого не понять.
– Вы меня не знаете.
– Я знаю таких, как вы.
– Таких, как я?
– Любопытствующих кумушек. Вечно сующих нос не в свое дело.
Он делает шаг в мою сторону.
– Я знаю о том, что произошло в вашей прошлой церкви с той маленькой чернокожей девочкой.
Я обращаю внимание на лишнее прилагательное.
– Вам прислали вырезку?
– Ну да. – Он фыркает. – Тут чрезмерный интерес к чужим делам сработал против вас, верно?
Я стараюсь сохранять спокойствие.
– Вы и с преподобным Флетчером так поступили? Затравили его? Угрожали ему? Он поэтому согласился молчать насчет склепа?
Харпер качает головой.
– Мэтью мне нравился. Он был порядочным парнем. Но он был упрям. Поэтому я просто напомнил ему о том, что у него самого имеется парочка секретов, в разглашении которых он не заинтересован.
– Например?
– Отношения, которые он предпочел бы сохранить в тайне от окружающих.
Я вспоминаю, что мне сказала Джоан о писательнице.
– Саффрон Уинтер?
Он издает неприятный смешок.
– Это то, чем он хотел бы прикрыться.
– Я что-то не улавливаю.
– На самом деле Саффрон Уинтер была совершенно не во вкусе Флетчера, если вы понимаете, о чем я.
Я почти уверена, что и овцы понимают, о чем он. Но помимо воли спрашиваю:
– А кто был в его вкусе?
Глава 45
Старый дом в викторианском стиле расположен примерно в миле от часовни. Наверное, когда-то это было весьма привлекательное жилище. Сейчас сад зарос и заброшен, оконные рамы сгнили, и кажется, что накренившуюся дымовую трубу способен обрушить первый же сильный порыв ветра.
Мы сидим в столовой в задней части дома. Это темная и загроможденная всяким хламом комната. Большую часть стола занимают коробки со всевозможными медицинскими препаратами. Книги, журналы и банки с консервами оккупировали посудный шкаф и комод. И еще этот запах. Запах казенного учреждения. Запах прокисшей еды, мочи, фекалий.
Я пытаюсь не жалеть Аарона. Но это трудно.
– Если вы хотите, чтобы я подал заявление об уходе, я вас пойму, – сухо говорит он.
– Аарон, я не хочу, чтобы вы уходили. Хотя мне очень жаль, что вы не рассказали о склепе.
– Простите, я полагал, что поступаю в интересах церкви.
– Вы и отношения с Мэтью поэтому скрывали?
Он молча смотрит на меня. Судорожно сглатывает, дернув кадыком.
– Мне нет дела до вашей сексуальности, – мягко говорю я. – Но мне есть дело до того, что Саймон Харпер запугал преподобного Флетчера, заставив его молчать об усыпальнице.
– Что?
– Саймон Харпер каким-то образом узнал о ваших отношениях. Мэтью покинул пост викария именно потому, что Харпер пригрозил ему их обнародовать.
Его лицо дрожит, и он опускает голову.
– Я… Я не знал.
– Я думаю, Мэтью хотел вас защитить, хотя в гомосексуальных отношениях нет ничего позорного.
– Это грех.
– Нет ни одного места в Библии, где Иисус называл бы гомосексуальность грехом.
– В Ветхом Завете…
– Ветхий Завет – это собачье дерьмо. Он изобилует сексизмом, описанием пыток и нестыковками. Иисус проповедовал любовь. Любую любовь.
Он странно улыбается:
– А если я вам скажу, что это не была любовь, преподобная? Это был просто секс. Что говорит Иисус об этом?
– Я не думаю, что Богу или Иисусу есть до этого дело.
– Зато было бы дело очень многим в этой деревне.
– Люди зачастую обладают гораздо более широкими взглядами, чем вам кажется.
Но не успеваю я закончить фразу, как мне становится ясно, что я в этом не уверена. Это точно не о Чепел-Крофт.
Аарон качает головой.
– После смерти мамы меня воспитывал отец. Он всегда был хорошим отцом: добрым и терпеливым. Но он традиционен. Он ни за что бы меня не принял. И я не могу его подвести. Он утратил все. Как могу я отнять у него единственное, что у него осталось, – гордость за своего ребенка?
Я вздыхаю. Я понимаю. Люди часто испытывают вину за то, что живут «двойной жизнью», но кто из нас не скрывал какие-то свои стороны от близких? Потому что мы не хотим причинять им боль, видеть разочарование в их глазах. Мы часто говорим о том, что любовь должна быть безусловной, но мало кто из нас готов проверить это утверждение на практике.
– Аарон, – медленно говорю я, – мне очень жаль, но я вынуждена задать вам этот вопрос. Как вы считаете, ваш отец мог знать о трупе в склепе?
Он в нерешительности молчит, и я вижу в его глазах внутреннюю борьбу. Наконец он произносит:
– Если я вам кое-что расскажу, надеюсь, это останется между нами?
– Даю вам слово.
– Однажды ночью, когда мне было года четыре, я проснулся, услышав, что отец вернулся домой.
– Откуда?
– Я не знаю. Отец никуда не ходил по ночам. Это было совершенно необычно. Я осторожно спустился вниз. Отец был в кухне. Он снял с себя всю одежду – а я никогда не видел его без церковного облачения – и засовывал ее в стиральную машину, как если бы не хотел, чтобы ее увидела моя мама. Но самым странным было то, что он плакал.
– Это было приблизительно тогда, когда исчезли девочки и Грейди?
– Насчет точной даты я не уверен.
– Вы рассказали об этом полиции?
Он качает головой:
– Нет. Потому что я знаю своего отца. Он бы и мухи не обидел. Вся его жизнь была посвящена церкви, приходу и семье. Зачем ему рисковать всем этим, помогая скрыть убийство?
Это хороший вопрос, и ответа на него у меня нет.
– Можно мне его увидеть?