Я докуриваю сигарету и поднимаюсь наверх, чтобы принять едва теплую ванну. Затем высушиваю волосы и пытаюсь придать себе презентабельный вид. Мои волосы все еще преимущественно темные. Морщин у меня немного, но это потому, что несколько лишних фунтов округляют и мое лицо. Наверное, я выгляжу как и любая другая издерганная мамочка, которой уже давно перевалило за сорок. Вердикт – принимайте такой, какая есть.
Я медленно спускаюсь вниз. Фло, к моему удивлению, уже встала и уютно устроилась на диване в гостиной с чашкой чая и книгой. Судя по обложке, это новинка Стивена Кинга.
– Как я выгляжу?
Она поднимает глаза:
– Устало.
– Спасибо. А кроме этого?
Я остановила свой выбор на джинсах, черной рубашке и воротничке. Чтобы дать людям понять, кто я, но также намекнуть, что я не на службе.
– Не уверена насчет черного.
– Неоновые цвета и ажурные чулки я решила приберечь.
– Для чего?
– Канун Рождества?
– Вводи их постепенно.
– Я так и собиралась.
Она улыбается:
– Мам, ты выглядишь потрясающе.
– Спасибо. – Я нерешительно добавляю: – А ты?
– Я?
– Ты в порядке?
– Все нормально.
– Правда?
– Мам, давай не будем к этому больше возвращаться. Нет, я тебя не ненавижу. Да, я расстроена тем, что мы уехали из Ноттингема. Но ведь это временно, верно? Как ты часто говоришь – ничего не попишешь.
– Иногда ты кажешься мне чересчур взрослой.
– Одна из нас должна быть взрослой.
Мне хочется подойти к ней и крепко обнять. Но она уже снова уткнулась в книгу.
– Ты придешь сегодня на службу?
– Это необходимо?
– На твое усмотрение.
– Вообще-то я думала прогуляться по кладбищу. Пофотографировать.
– Ладно. Желаю приятно провести время.
Я пытаюсь игнорировать едва ощутимый укол разочарования. Конечно же, ей не хочется слушать службу в маленькой, покрытой плесенью часовне. Ей пятнадцать лет. И я не верю в навязывание детям своих убеждений.
Моя мама пыталась это делать. Я помню, как меня таскали на службы, меня, маленькую непоседу, втиснутую в ее «лучшее», неудобное, застиранное платье. Скамьи были жесткими, часовня – холодной, а при виде священника в черной одежде я начинала плакать. Позже религия превратилась в один из маминых костылей, наряду с джином и голосами в голове. На меня все это произвело обратный эффект. Я сбежала при первой же возможности.
Вера должна быть сознательным выбором, а не чем-то, что тебе навязали путем промывания мозгов, когда ты слишком юн и не способен понять или усомниться. Веру невозможно передать детям как наследство. Она неосязаема и не абсолютна. Даже для священника. Над ней необходимо постоянно работать, как над браком или воспитанием детей.
Любой может усомниться. Естественно. Случаются несчастья. Некоторые события заставляют тебя задаться вопросом – существует ли Бог, и если существует, то почему он такой ублюдок. Но правда заключается в том, что несчастья случаются не из-за Бога. Он не сидит в своей небесной канцелярии, придумывая способы «испытать» нашу веру, подобно персонажу Эда Харриса из «Шоу Трумана».
Несчастья случаются потому, что жизнь – это серия случайных, непредсказуемых событий. На всем ее протяжении мы совершаем ошибки. Но Господь милостив. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Я хватаю висящее на спинке кухонного стула худи и снова заглядываю в гостиную.
– Ладно. Я, пожалуй, пойду.
– Мам?
– Да?
– Что ты собираешься делать с тем портфелем?
Если честно, я не знаю. Его содержимое потрясло меня сильнее, чем я готова себе признаться. И уж точно гораздо сильнее, чем я готова признаться Фло. Откуда он взялся? Кто мог его оставить? И почему?
– Я еще не знаю. Может, поговорю о нем с Аароном.
Она кривится:
– Жутковатый тип.
Я хочу сказать ей, чтобы она не судила строго, но на самом деле мне он тоже кажется жутковатым. Я не совсем понимаю почему. По долгу службы мне часто приходится сталкиваться со всякими странными личностями. Но что-то в Аароне меня пугает, пробуждает чувства, которые я предпочла бы забыть.
– Давай поговорим об этом позже.
Я продеваю руки в рукава худи.
– Ладно. И еще одно.
– Что?
– Тебе лучше взять другое худи. Это провонялось дымом.
Глава 7
Когда я вхожу в часовню, Аарон стоит в глубине, беседуя с упитанным кудрявым викарием. Только полдесятого, и еще нет никого из верующих.
По какой-то причине, возможно, потому, что оба резко оборачиваются, у меня создается впечатление, что они говорили обо мне. Возможно, это паранойя. А может, и нет. Почему бы им не говорить обо мне? Я новенькая. Но мне не по себе. Я заставляю себя улыбнуться.
– Привет. Не помешала?
– Преподобная Брукс! – радостно восклицает кудрявый викарий. – Я преподобный Раштон – Брайан. Наконец-то мы знакомы лично!
Он протягивает пухлую руку. Это невысокий, плотно сложенный мужчина с пятнистым лицом цвета говяжьей солонины, что указывает на любовь к простым радостям жизни. В его живых блестящих глазах пляшут чертики. Если бы не пасторский воротничок, я бы предположила, что передо мной владелец паба или, возможно, брат Тук из баллад о Робин Гуде.
– Мы – и особенно я – очень рады, что вы наконец-то здесь.
Я пожимаю его руку:
– Благодарю.
– Как вы себя чувствуете на новом месте? Или еще слишком рано об этом говорить?
– Неплохо, хотя для того, чтобы полностью освоиться, всегда требуется время. Ну, вы и сами знаете, каково это.
– Вообще-то нет. Я служу в Уорблерс-Грин уже почти тридцать лет. Я очень ленивый, знаю, знаю. Но мне понравился этот приход, и, конечно, – он с заговорщическим видом наклоняется ближе, – тут рядом есть весьма недурной паб.
Он фыркает и заливается низким, многозначительным и очень заразительным смехом.
– А вот тут я вас очень даже понимаю.
– Должно быть, наши места представляют огромный контраст с Ноттингемом.
– Именно так.
– Постарайтесь быть снисходительной к такой неотесанной деревенщине, как мы. Если узнать нас поближе, мы не так уж плохи. В последнее время даже не сжигаем вновь прибывших. Во всяком случае, после солнцестояния такого точно не было.
Он снова фыркает, и его лицо краснеет еще сильнее. Он извлекает из кармана платок и промокает лоб.
Аарон откашливается.
– Тема сегодняшней службы – новые друзья и новое начало, – произносит он похоронным голосом, в котором нет ни капли дружелюбия. – Преподобный Раштон счел это уместным.
– Вам не обязательно что-либо делать или говорить, – добавляет Раштон. – Мы представим вас официально позже. Но это очень хорошо, что вы здесь. – Он подмигивает. – Весть о вашем приезде уже разнеслась. Всем не терпится увидеть новую леди-викария.
Я напрягаюсь:
– Отлично.
– Что ж, тогда нам, пожалуй, надо подготовиться. – Раштон запихивает платок обратно в карман и хлопает в ладоши. – Наша публика скоро начнет подтягиваться.
Аарон направляется к алтарю. Я сажусь на одну из передних скамей.
– Кстати. – Раштон слегка оборачивается в мою сторону. Мне кажется, он делает это с нарочитой небрежностью. – Аарон рассказал мне, что вы вчера познакомились с Саймоном Харпером и его дочерью.
Ага, так вот о чем они говорили.
– Да. Это было впечатляющее знакомство.
Он некоторое время молчит, тщательно подбирая слова.
– Семья Харперов живет в этих местах на протяжении многих поколений. Их родословная восходит… Я не знаю, слышали ли вы о здешних мучениках.
– О протестантах, которых убили во времена правления Марии Первой?
– Отлично! – радуется он.
– Я нашла информацию о них в Интернете.
– Ага. Ну, в этих местах вы будете часто о них слышать. Предки Саймона Харпера были среди мучеников, сожженных на костре. На кладбище есть памятник в их честь.
– Мы его видели. Кто-то разложил вокруг него «сожженных девочек».
Его кустистые брови ползут вверх.
– Сожженных девочек? Вы тщательно проработали эту тему. Многим они кажутся жутковатыми, но мы, жители Сассекса, очень гордимся нашими сожженными мучениками! – Он снова фыркает, затем его лицо становится серьезным и он продолжает: – Как бы то ни было, я уже упомянул, что Харперов можно назвать столпами здешнего общества. Их тут очень уважают. Они всегда много делали и делают для деревни и церкви.
– Например?
– Пожертвования, сбор средств на благотворительность. В их бизнесе задействовано много местных жителей.
Деньги, – думаю я. – Все всегда сводится к ним.
– Я думала о том, чтобы заглянуть к ним, – говорю я. – Убедиться в том, что Поппи в порядке.
– Что ж, вам не повредит познакомиться с Харперами. – Он проницательно смотрит на меня. – Если вы еще о чем-то хотите спросить, что бы это ни было, я с радостью вам помогу.
Я думаю о портфеле, который лежит на столе у меня в кухне. О странной карточке. Может, Раштон что-то знает? Вероятно, да. Но я не уверена в том, что сейчас удачный момент, чтобы затрагивать эту тему.
– Спасибо. – Я улыбаюсь. – Если мне что-то придет в голову, я обязательно к вам обращусь.
Служба проходит быстро. Церковь заполнена почти наполовину. Вероятно, это объясняется любопытством, и все же для меня это непривычное зрелище. Даже в моей предыдущей церкви, которую прихожане по городским меркам посещали довольно активно, я считала удачей, если бывала заполнена хотя бы на четверть скамей. И не все прихожане здесь пожилые. Мое внимание привлекает темноволосый мужчина. Ему явно за сорок, и он сидит один в самом конце прохода. Также тут присутствует несколько семей. Харперов, кстати, нет, так что их поддержка, видимо, ограничивается финансовой составляющей.
На протяжении всей службы я ощущаю на себе взгляды. Говорю себе, что это вполне объяснимо. Я новичок. Я женщина. Они видят воротничок, а не меня.
Раштон говорит горячо, с бьющим через край энтузиазмом. Он использует юмор точно и выверенно, не слишком налегая на библейские тексты. Это может показаться странным, но люди приходят в церковь не затем, чтобы послушать выдержки из Библии. Начнем с того, что она была написана тысячи лет назад, и несколько суховато. Лучшие викарии цитируют Библию таким образом, чтобы она отражала жизнь и заботы их паствы. Раштон делает это превосходно. Если бы я не приковывала к себе столько внимания, начала бы делать пометки.