— Я знаю.
— Откуда?
— Я же сыщик.
— Кто тебе мог рассказать обо мне подобные вещи?
— На самом деле это понятно по тому, как ты занимаешься любовью.
Света смутилась, но Седов ущипнул ее за бок и пообещал краткий курс молодого бойца.
— Молодого? — хихикнула Света. — Да я скоро бабушкой буду!
— Никогда не поздно учиться.
Они засмеялись — не потому, что он сказал что-то смешное, а ради самого смеха — им обоим хотелось смеяться.
Обняв ее таким образом, чтобы поверхность его обнаженной кожи максимально прилегала к ее телу, настырный Седов потребовал историю ее жизни.
— Ты же сыщик, ты и так все знаешь!
— Но не ясновидящий! — Паша потерся щекой о ее плечо, подлизываясь. — Хочу все от тебя услышать. Как ты могла выйти замуж за такого идиота?
— Случай, ничего больше. Мы встречались с Ваней Фирсовым в институте, потом переспали. Это было на том шабаше по поводу Вальпургиевой ночи — помнишь, я рассказывала, как…
— Ага!
— Буквально на следующее утро мы с Федей узнали, что наши родители разбились в аварии и погибли. Еще через месяц стало ясно — я беременна. Феде в то время было десять лет. У меня чуть крыша не поехала, а Ваня — и я благодарна ему за это — предложил мне выйти за него замуж. Я слабая, всегда была слабой, никогда не могла принять решение сама… Вот и попала в его семью. А когда родилась Маринка… Она мне тяжело далась, я чуть не преставилась в роддоме, а после три месяца провалялась в больнице. И представь, за это время мне ни разу дочь не привезли! Я так хотела держать ее на руках, кормить грудью, вставать к ее кроватке ночью!
Горло сжал спазм, Света замолчала. Паша поцеловал ее, потерся носом о висок.
— Пришла из больницы — а за Маринкой няня ухаживает! Меня не пускают к ней, говорят, что я слишком слабая, уроню ребенка. Своего ребенка уроню! Я — к Ване, а он — мама лучше знает! Сволочи.
— А Федор?
— Федю отправили учиться за границу. Как я была благодарна Фирсовым! На брата у меня уже не хватало ни сил, ни мыслей. Потом узнала, что они платили за обучение не своими деньгами, а продали мою квартиру и сняли с книжки сбережения родителей. Только дачу-развалюху под Остюковкой они не продали — желающих купить не нашлось. Странно, что я не помню, как подписывала документы на продажу… Ну, не на что обижаться — они же не обязаны брать мои проблемы на себя. Только противно, когда свекровь со свекром перед знакомыми себе медали вешали: ах, они о Феде заботятся, как о родном! Ах, как они о внучке заботятся! Ах, у них невестка только на диване лежит и ничего не делает!
— А где родители Фирсова сейчас?
— Мать в Москве, а отец — в Америке лекции о перестройке читает. Маринку они в Лондон отправили учиться, как и Федю. Только колледж выбрали покруче — родная внучка все-таки. А я дочь только на каникулах вижу. В этом году — почти не видела, потому что Ванечка решил, что Маринке полезнее лето с бабушкой в Москве провести. А я не могу к свекрови ездить, она меня страшно ненавидит, каждым словом старается унизить. Хотела поехать и остановиться в отеле, но у меня нет денег, а Ванечка сказал, что я глупости придумываю… Как я устала от Фирсовых!
— Почему не уходишь от мужа?
— Я живу с ним ради дочери. Ради ее будущего. К тому же Маринка любит папу. Да и куда мне идти? Ни гроша своего нет. Работать я не стала. Сначала из-за здоровья. После родов мне несколько операций сделали, потом процедуры, обследования. Больше у меня не может быть детей. Тебя бы это устроило?
— Я люблю тебя, а не каких-то мифических детей! Разведись с этим хамлом!
— При разводе он Маринку запросто отсудит. С его-то деньгами и связями!
Седов слегка отодвинулся от нее. Теперь Света сама обняла прижалась к нему, устроившись на плече.
— Федя приезжает погостить?
— Да…
— Ты не обижайся, но мне показалось, что он… ну, нетрадиционный маленько?
— Паш, ты чего?! У него девушек — как звезд на небе!
— Прости, прости!
— Ладно уж… — Она подумала и добавила:
— Я очень его люблю. Мне кажется иногда, что я так его люблю именно потому, что недодала ему в детстве любви. Он сам по себе такой чудесный вырос, я же ничего в него не вложила! Ни души, ни добрых слов. Ужас!
Света вдруг заплакала, сама удивившись этому. Слезы всегда казались ей эмоциональным излишеством. Жалобить рыданиями ей было некого, а плакать в одиночестве — все равно что пить самому с собой. И вот наконец эти слезы стали кому-то интересны, и от них действительно становилось легче.
Паша прижал ее к своей груди и стал укачивать, шепча на ушко что-то ласковое.
Три часа пролетели, уложившись в три секунды. Наконец Света осознала, кто она, что представляет собой ее жизнь, и, тяжко вздыхая, выбралась из постели.
Одеваясь, спросила Седова, который продолжал валяться:
— Никуда не спешишь? А как твое расследование? Продвигается?
— Угу, — ответил он, не отрываясь от стриптиза наоборот.
— Так эти письма, в компьютере, они еще кому-то приходят?
— Почему? — Выглядел Паша туповато.
— Я подумала, что многие такое получают и ты знаешь, кто их рассылает.
— А-а! — протянул Седов.
Уходить ей не хотелось, но время поджимало. Собраться с мужеством традиционно помогал перекур.
— Так это сатанисты или нет? А что в этих вложениях к письмам? — Света закурила и присела на постель.
— Пока не знаю.
— Из тебя слова не вытянешь!.. Ох, уже пять часов!
— Серьезно? — Он выскочил из постели.
— Куда ты?..
Света не успела докурить, а он уже принял душ и оделся.
— Что за дела? — спросила она.
— Вспомнил, что машину надо отогнать на стоянку. Хочешь, отвезу тебя домой?
— Давай…
Они уже сидели в машине, когда Света сказала:
— А ведь ты недаром со мной роман завел. Совмещаешь приятное с полезным?
Седов заглянул ей в глаза.
— Может, я плохо объяснил или ты меня слушать не захотела? Я люблю тебя. Ты для меня — не приключение. Ты — мой воздух и мой хлеб.
— Но и про делишки свои ты не забываешь? Причиной ее недоверия было давно вколоченное в ее голову Ванечкой правило: любовь — это в романах. В жизни — секс, семья, гульба налево. И Света, несмотря на все совершенство своего мыслительного аппарата, считала, что он прав.
— Дурочка, — услышала она в ответ. — Ты просто должна мне верить. И еще: мне надо порыться в вашем домашнем компьютере. К сожалению, я не сумел поладить с хозяином дома и получить право появляться у вас, когда мне надо. К счастью, я соблазнил хозяйку.
Света посильнее ткнула любовника кулаком в спину, он ойкнул.
— Давай послезавтра. Утром никого не будет. Ванечка укатит в Москву по делам, а Федя уедет к друзьям погостить.
— Годится. Здесь высадить?
— Да…
— Стой, дай поцеловать!
12 октября
Увидев Пашу на пороге, Света почувствовала, как ужасно соскучилась по нему.
С момента их расставания она то и дело вспоминала это удивительное ощущение любимости, которым напитал ее рыжий сыщик. Несмотря на великолепие своей внешности, ничего подобного прежде она не переживала — никто и никогда не прилагал столько усилий, чтобы сделать ее счастливой. Мужчины, видя ее холодноватую красоту, априори ожидали отказа, и если все же пытались ухаживать, то делали это скучно, похабно или небрежно — словно бы по принуждению.
С Пашкой все оказалось иначе.
Одно было плохо: любовь Седова подчеркнула убогость Светкиной эмоциональной жизни, которая прежде казалась ей вполне приемлемой. Она давно смирилась с ролью домработницы и красивого эскорта при влиятельном муже. Ванечка понимал, что своей мягкостью и очарованием супруга сглаживает его откровенное хамство, чем и пользовался. Если он хотел произвести впечатление, то приглашал нужного гостя в дом, где милая красавица-жена очаровывала его пирогами, беседами и улыбками.
Со стороны Света и Ваня сильно напоминали идеальную пару. Но стоило супругам остаться наедине, как Ванечка принимался упражняться на жене в злом остроумии до тех пор, пока она не начинала плакать. Это возбуждало Фирсова — он волок жену в спальню и имел ее тело, не зарясь на ее чувства.
Последние двое суток Светка беспрерывно думала: как она может терпеть своего мужа, если есть Павел Петрович Седов? Совершенно очевидно: так жить нельзя!
А дочь? Стоит ли она той жертвы, которую приносила ежедневно Света? Разве не замечала прежде, что с каждым приездом в Гродин Марина становится все более отчужденной, отдаляясь от матери. Девочка все сильнее походила на отца — взглядами на жизнь, привычками и лицом, а это разрывало сердце.
Может быть, Пашка прав? Может быть, надо уйти от Ванечки и жить просто для себя? Прежде такие мысли Света считала преступными.
Она обняла его, вдохнув запах его кожи, ощутив, какой он горячий — словно в жару, какой неловкий, жадный, голодный, почти злой. Они соприкасались губами, телами, а Светлане казалось, что он держит в руках ее душу. Она отстранилась в страхе — не слишком ли это? Готова ли она?..
Седов тоже отстранился.
— Где твой компьютер?
— В комнате… Подожди, я не могу отпустить тебя…
— У нас есть время, мы все успеем. Куда идти? Сюда?
Света вытерла губы и повела его за собой вглубь квартиры.
— Как покаталась с братом?
— Здорово! — Она даже руками всплеснула от приятного воспоминания. — Мы сначала по городу покатались, а потом поехали посмотреть церковь, которая стоит неподалеку от Остюковки. Из-за поджогов все стали кричать, что церкви надо охранять, и Фирсов громче всех. А та церковь — уникальная, полностью построенная из дерева. Представляешь, на самом деле никто не помнит, как она называется! Безымянная церковь! После революции документы нашей областной епархии сожгли, а в Остюковке не осталось никого, кто бы мог вспомнить ее название.
— Мистика, — покивал Паша.
Света продолжала:
— Там должен хотя бы сторож дежурить, а там — ни человечка! Церковь заброшена, даже дверь сломана… Ой, я мешаю тебе? Ты работать будешь?