— Это все? — холодно спросил Гео.
Цыпленок засмеялся:
— Я всегда говорил, что ты прекрасно воспитан, в отличие от меня. В самом деле, непростительно с моей стороны отнимать своими глупостями дорогое время отдыха у молодого, способного и вконец измученного юриста.
— Я не жалуюсь. Ваша версия, действительно, не выдерживает критики, но ради гимнастики ума…
Гео вдруг помрачнел: "А почему не выдерживает? От Эмилии всего можно ожидать. Что же до господина Дишо Нелчинова, им я совсем не интересовался. Это серьезное упущение в моей системе".
— Ладно, дружок, — глядя в окно, промолвил Цыпленок, — я ничего не говорил, ты ничего не слышал, — и кончено. Разве что ты решишь похвалить меня перед коллегами за великие успехи в области фантасмагории. С тебя станется…
— И все же, думаю… не похлопочете ли вы о моей командировке в Алжир? Мне бы очень хотелось поговорить с этим типом, посмотреть, как он начнет хлопать ушами в ответ на мои вопросы…
Майор покачал головой:
— Это невозможно. А вот если у тебя появится желание съездить в Сливен… Поговорить с матерью Эмилии в тюрьме, подготовить ее к возможной встрече… Ведь ее вполне может хватить удар, если она увидит свою дочь живой и здоровой.
— Значит, вы твердо верите, что Эмилия и моя таинственная спутница…
— А ты разве не веришь?
— Не знаю. Но мне очень хочется, чтобы это было так.
— Мать нужно — на всякий случай — подготовить. Способ выбери сам.
— Что ж, в принципе я не возражаю.
— Мы сделаем это. Ведь вопреки всему Кристина мне — да и, по-моему, тебе тоже, не так ли? — симпатична, особенно по сравнению с ее бывшим мужем. Ты помнишь, что сказал инженер про котенка? (Цыпленок явно ударился в лирику. Такое бывало с ним крайне редко). "Если человек подберет на улице котенка, он обязан о нем заботиться". Я бы добавил — заботиться и даже безропотно сносить неприятности, которые котенок может доставить. Что же говорить о маленьком человечке?… Забота, широкая и щедрая душа — только тогда есть надежда, что в благодарность ты получишь сыновнюю или дочернюю привязанность. А иначе может случиться беда, в частности и с котенком. Мои приятели как-то взяли совсем крошечную кошечку, но Белка никак не могла привыкнуть к ящику с песком, ходила где попало, лазила в сервант, в холодильник — в общем, вела себя некультурно. В результате, когда дети были в школе, взрослые отнесли несчастное животное на другой конец города и бросили, а детям сказали, что Белка ушла гулять и не вернулась. Прошла неделя, другая — и Белка еле слышно замяукала у порога. С разодранной до кости щекой, с вытекшим правым глазом. Дети были счастливы, а взрослые сгорали от стыда…
Цыпленок вздохнул совсем по-детски — видимо, неравнодушен к "братьям меньшим".
— Так всегда бывает, — задумчиво произнес майор, — начинаешь раскручивать какое-нибудь "криминальное дело", а оно разветвляется в разные стороны, открываются всякие неожиданности, и чем дальше, тем больше…
— Да, вы правы, — охотно согласился Гео. -Я не припомню у нас с вами ни одного уголовного дела, которое бы раскрывалось однозначно, в одном-единственном направлении. Впрочем, -тут Гео не удержался от легкой усмешки по поводу лирического настроения Цыпленка, — история с кошкой Белкой очень трогательна, но случай с Эмилией все же из другой области, да и можно ли его включить в сферу криминалистики?…
Цыпленок смотрел в окно и вряд ли уловил насмешку в голосе Гео. Он думал о чем-то своем…
Гены не было дома. Он понял это сразу, как только переступил порог квартиры: в холле ужасный беспорядок, вещи разбросаны, между двумя креслами повисли связанные шнурками несколько пар мужских туфель.
— Не могу я справиться с ним, — пожаловалась теща, кроткая маленькая женщина чуть старше шестидесяти. Из-за толстых очков виновато смотрели на Гео добрые близорукие глаза. — Всю жизнь умела справляться с детьми, но такое чудо… Никакой детский сад не будет терпеть его, даже если тебя произведут в генералы…
Гео поблагодарил тещу — бывшую учительницу, а сейчас пенсионерку — за "генерала" (а она действительно очень уважала его, едва ли не больше, чем жена), сел на кровать и стал снимать с левой ноги туфлю с риском потерять равновесие, потому что маленький Гошка уже успел взобраться к нему на спину и орал во всю глотку: "Но-о, лошадка, но-о!" Ясно, он уже находился в мире индейцев и необъезженных мустангов.
Теща была женщина рыхлая, слишком полная для своего маленького роста. Гео не переставал удивляться, как ее тоненькие ножки справляются с такой нагрузкой. Правда, двигалась она с трудом, слегка задыхаясь. Гео жалел тещу, особенно когда смотрел на ее лицо, покрытое мелкой сеточкой морщин, вечно озабоченное, испуганное, словно она постоянно чувствовала себя в чем-то виноватой.
— А Гена где? — спросил он будто между прочим, справившись наконец с туфлями и надевая домашние тапочки, которые "плыли" по морю разбросанных Гошкой на ковре бумажек. Старушка заморгала:
— Вышла с приятельницей… Но она сказала — скоро вернется.
— Ну, это ее дело, — засмеялся Гео. Сын наконец спрыгнул с его спины и с криком умчался в дальний угол квартиры. Он встал, выпрямился, разминая гудящие от усталости плечи, руки, шею. — Мама, не сделаешь ли ты мне чаю с мятой, а?
— Сию минуту!
Как все-таки приятно быть дома! Гео принял душ, побрился, освежил лицо одеколоном и кремом "Нивея" и стал совсем похож на мальчишку. Облачившись в свежую пижаму, он уселся у телевизора, взгромоздил усталые ноги на табурет и принялся прихлебывать пахучий чай, несколько досадуя на то, что милая теща переусердствовала с сахаром. Малыш не появлялся — вероятно, кормил на балконе ненасытных голубей, а теща тихо сновала туда-сюда у Гео за спиной, пытаясь сделать невозможное — навести хоть какой-нибудь порядок в квартире. Интересно, подумал он, в кого пошла Гена, которая при желании умела за час-другой превратить их комнаты буквально в музей? У ее папаши, царство ему небесное, как известно, тоже обе руки были левые…
Они поужинали вдвоем с тещей. Гошка поел давно, угомонился и наконец отправился спать. Заснул он, едва успев раздеться и ткнуться носом в подушку. Гео лег с газетой "Труд" в руках и открыл ее на второй странице, где обычно печатались острые, живо и умно поданные материалы о "заднем дворе" нашей жизни. Вот и сегодня -"Хотите купить больничный листок?" и подзаголовок "Мнимые пациенты доктора Захариева". Но, едва начав читать, Гео почувствовал, что сон вот-вот сморит его: глаза слипаются, строчки расползаются в разные стороны и рука с газетой то и дело падает вниз. Устал все-таки. А сон не идет: неуютно, не привык к пустому пространству на второй половине постели.
Гена явилась около полуночи.
— О, какая честь нам оказана! Мсье Филипов, вы ли это?! — Глаза ее подозрительно поблескивали, уж не напоила ли ее приятельница? Что же ты даже не спросишь, где я была?
— Хорошо, спрашиваю, — спокойно ответил Гео. Когда жена "на взводе", лучше ей не противоречить. Тем более что он понимал ее состояние: она обижена, даже оскорблена его долгим отсутствием. И никакими объяснениями, никакой логикой тут дела не поправишь. Женщине нужно постоянное внимание мужа.
— А я тебе не отвечу! Можешь думать все что хочешь…
Гена с досадой сдернула с себя все, что стесняло ее полноту, облачилась в легкую сорочку и плюхнулась в постель — носом к стене. Гео кожей чувствовал: она собирается с духом и сейчас выпалит все, что у нее на душе.
— Ты ведь хорошо знаешь, за какой химерой я гоняюсь, — поспешил он "защититься" и даже попробовал слегка погладить круглое плечо жены, но рука его была тут же резко сброшена.
— Гоняйся, кто тебе мешает! — и Гена демонстративно натянула на себя легкое одеяло, поставив этим жирную точку в даже не начавшемся разговоре.
Самое обычное семейное недоразумение. Утром все покажется не таким уж страшным. Пройдет, и следа не останется. Плохо только, что сейчас это очень не ко времени: ему как никогда необходима полная сосредоточенность, нужно быть готовым в любой момент, как по тревоге, вскочить на коня (в данном случае это многострадальный "Запорожец") — и в путь. Днем и ночью его буквально обуревало предчувствие чего-то очень важного, что должно вот-вот случиться, и он едва сдерживал себя, чтобы не помчаться в Пловдив.
Гео не ошибся. Вернее, почти не ошибся, потому что весть, пришедшую на следующий день именно оттуда, из Пловдива, можно было расценить как искру надежды, или как очередной мираж влюбленного.
— Это товарищ Филипов? Вас беспокоит Ярослав…
Знакомый голос, тяжелое дыхание. Кто же это?
— Простите, кто беспокоит?
— Ярослав… Из Пловдива… — голос в трубке стал тише и глуше, в нем зазвучала обида.
— Тысяча извинений, Ярослав! Я совсем отупел от жары. Что у вас?
Длинные Уши не дал ему договорить — будто в пропасть ринулся:
— Послушайте! Я видел ее! Видел! Вы слышите меня?
Гео, конечно, слышал, но решил "осадить" потерявшего голову парня и взял спокойный, будничный тон:
— Нет, не слышу. Повторите, если можно.
— Я видел ее! При выходе из летнего кино! В толпе!
— Ну и что же?
— Ничего… Потом я потерял ее из виду… Вы, наверно, думаете, что я опять обознался, да? Не надо, очень прошу вас! Я совершенно уверен, что это была она! Неважно, что у нее были русые волосы…
— Ясно. Ну хорошо, давайте договоримся так: я сажусь в машину и еду к вам, а вы ждете меня через два часа возле "Тримонциума", годится?
— Уже иду туда и не двинусь с места!
Гео молниеносно собрал свой нехитрый багаж, отдал теще французский аспирин с привкусом лимона, велел ей, как сказала Гена, выпить две таблетки на ночь — и бегом к "Запорожцу". Он не оставил записку Цыпленку, но тот наверняка сам догадается обо всем. Так, больше ничего не забыл? Документы на месте? А то можно и заночевать на посту автоинспекции, ведь его "Запорожец" просто плачет по профилактике.
Длинные Уши отделился от стены — он стоял рядом с тяжелой дверью отеля — и бегом бросился к "Запорожцу". На нем были узкие, давно не знавшие утюга брюки из легкого полотна.