Юрий Поляков считает одной из самых главных своих задач в творчестве — «оставить достаточно честный и интересно читающийся очерк своего времени, своего поколения, написать правду о советской эпохе». Писатель и журналист, он постоянно находится в гуще общественной жизни. Ю. Поляков много ездит по стране, часто встречается с читателями от Калининграда до Камчатки, на канале «Культура» Юрий Михайлович ведет программу «Контекст», вместе с ее гостями, известными деятелями искусства, обсуждает актуальные проблемы нашей жизни.
— Россия впервые за несколько сотен лет существует без исторического проекта. У нас всегда была цель: или освобождение от татаро-монгольского ига, или выход к морям, или расширение на Восток. А сейчас никто не может объяснить, зачем живем, для чего качаем нефть и газ.
Недавно у меня в студии был Николай Цискаридзе. Речь шла о новом законе о творческих учебных заведениях. Я спросил: как могли появиться такие бредовые идеи унификации художественного и обычного образования. Меня поразило то, что ответил Цискаридзе — человек достаточно благополучный, востребованный. Он сказал: потому что чиновники, которые занимаются у нас искусством и образованием, в «этой стране» жить не собираются. Их дети давно уже учатся «там», собственность у них «там», поэтому они заинтересованы в том, чтобы максимально унифицировать процесс, чтобы поменьше «здесь» бывать. Для них Россия как вахтовый поселок. И это, увы, правда. У большинства московских крупных чиновников нет исторического честолюбия, того, что было даже у самого плохого советского чиновника. В губерниях я часто встречаю руководителей, у которых есть историческое честолюбие, а в Москве складывается такое впечатление, что все играют в какую-то надоевшую игру, но выйти из нее не могут. В общем, нет исторического проекта — нет культурной политики.
Газета для тех, кто любит спорить
Есть люди, привыкшие, что их гладят только по шерсти. И есть такая газета, которая пишет то, что считает нужным. Во главе ее стоит редактор, книги которого раскупаются и с удовольствием читаются, невзирая ни на какие премии и их отсутствие, а пьесы собирают полные залы. И пока это так, он будет просыпаться рано утром, чтобы перед выходом в любимую редакцию «Литературки» написать хотя бы несколько строк будущей книги или пьесы. Иногда грустных, иногда смешных, но всегда правдивых строк.
Писатель, который в прошлом пять лет редактировал многотиражку «Московский литератор», приходит в очень известное издание, находящееся, правда, в плачевном состоянии. И — в течение двух-трех лет вытаскивает газету из финансовой ямы, в компьютеризованно-телевизионную эпоху, завоевывая новых читателей и почитателей, в том числе молодых и совсем юных. Юрий Поляков, ровно десять лет назад ставший у руля «Литературной газеты», поведал мне, что к его приходу зарплата сотрудникам не выплачивалась… год, а гонорары — два года. Но так вышло, что никакой не кризисный управляющий, не брат и не друг Чубайса, а русский прозаик, поэт, драматург, публицист Поляков — сам любящий признаваться, что он долго сидел «на вольных хлебах» и предпочитает свое утро посвящать исключительно написанию художественных текстов и ничему другому, — дал второе дыхание газете, основанной еще самим Пушкиным.
— Прежде всего не могу не спросить, Юрий Михайлович: как, по вашим данным, проводится, или уже было проведено, расследование дерзкого нападения на ваш дом в Переделкине (декабрь две тысячи девятого года), в результате чего ваша супруга, на тот момент оказавшаяся на пути ворвавшихся бандитов, получила серьезные травмы и оказалась в больнице?
— Первичное следствие, сразу скажу, было проведено совершенно бездарно. Даже собаку вызвать забыли. По горячим следам никого задержать не удалось. Но все, кто мало-мальски вникал в ситуацию, понимают: нападение было чистейшей «заказухой». Причина — публикации «Литературной газеты» о злоупотреблениях в Международном литфонде. Имена тех, кто возглавляет литфонд и их злоупотребления, всем известны. Но закон у нас на службе не у общества, а у политической воли.
— А земельный передел в Переделкине (такой уж, простите, невольный каламбур) мог как-то повлиять на то, что кто-то из «сильных мира сего» заказал это преступление?
— Вполне возможно. Да и, кстати, мы не одну статью посвятили именно этому вопросу, когда не имеющие отношения к литературе люди, если не сказать — проходимцы и мошенники, подбирались к городку писателей по всем правилам (а иногда и без всяких правил) рейдерского захвата.
— Девятнадцатого апреля исполняется десять лет, как вы возглавили «Литгазету». Без ложной скромности скажите, как вы оцениваете прошедшее время? Насколько оправдался (или оправдался не в полной мере) заявленный тогда, в две тысячи первом году, курс на полифоничность — в идеологии, эстетике, культурных традициях?
— В принципе, я уже могу уходить с должности главреда.
— Нет, вы уж, пожалуйста, не уходите…
— Нет (смеется), дело в том, что цели, которые я тогда обозначил в своем манифесте «Слово не птеродактиль», в основном достигнуты. В России в начале «нулевых» появилась газета в полном смысле полифоничная. Газета для тех, кто любит спорить, вернувшая интеллигенцию в режим диалога, — а она этого очень хотела, причем не только интеллигенция творческая, но и научная. Сразу в оживленный разговор, иногда весьма и весьма острый, подключилась наша политическая элита, да и, собственно, читатели не остались в стороне. Доказательства — увеличение тиража в четыре(!) раза и рост подписки. Мы обещали вернуть дискуссии на страницы — взамен междусобойчика единомышленников, и мы сделали это. Мы формировали объективный взгляд на советскую эпоху, борясь с политикой государственного антисоветизма. Мы дали читателям серьезный общественно-нравственный анализ современного телевидения. С нас, как правило, без ссылок стали брать пример. Иногда доходило до смешного: открываю газету и вижу новую рубрику «Настоящее прошлое». Звоню главному редактору, говорю ему: «Как тебе не стыдно, эту рубрику я придумал еще в две тысячи втором году, и она у нас постоянная!» Извиняется…
— Вы можете выделить личности, которые появились в «нулевые» на авансцене общественной жизни отчасти и во многом благодаря новой редакционной политике «ЛГ»?
— Безусловно, это уже ушедшие от нас Александр Зиновьев и Александр Панарин. Это Александр Ципко, Сергей Кара-Мурза, Сергей Кургинян, Владимир Шульгин, Дмитрий Каралис, Валерий Соловей, Игорь Фроянов, Юрий Болдырев, Анатолий Макаров, Николай Скатов, Олег Попцов, Анатолий Салуцкий… Список далеко не полный, но главное — это все самостоятельные, настоящие мыслители, которые начали полемизировать у нас еще с первой заметной дискуссии «Десять лет, которые потрясли…». А эта дискуссия высветила во всей неприглядности то, что общество идет, мягко говоря, не в том направлении, которое официально было провозглашено в период перестройки и которое по меньшей мере декларировалось властью как магистральное в самом начале девяностых. Как нетрудно догадаться, публикации вызвали резонанс, про рост подписки повторяться не буду. Но мы приобрели не только новых друзей, но и новых, скажем, недоброжелателей. Причем не только среди либералов, но и среди небольшой части «упертых» почвенников. Я это объясняю так — чем меньше у творческого человека таланта и больше идеологической спеси, тем он нетерпимее относится к людям, которые пытаются достичь компромисса.
— Вы можете вспомнить наиболее агрессивные выпады против линии газеты?
— Да, конечно. Например, Горбачев, о котором мы опубликовали ироничную статью, назвал «ЛГ» «черносотенной». «Московские новости», с которыми мы постоянно полемизируем, очень своеобразно поздравили меня с пятидесятилетием, опубликовав статью «Все осталось в „Юности“». Мол, Поляков как писатель кончился, да и редактор он никудышный. Любопытно, что это утверждалось на страницах газеты, после Третьякова растерявшей в отличие от нас своих читателей. Смешно — ведь это утверждают конкуренты, которые к середине двухтысячных годов свои некогда гремевшие «Московские новости» по тиражу низвели до уровня институтской многотиражки!
— Вам наверняка приходилось читать и другие комментарии, где проскальзывают упреки к вам и вашей команде, что у газеты стал явственен «некий перекос» в сторону отстаивания национально-государственных традиций, в то время как известные либеральные журналисты, такие, например, как Олег Мороз, из «ЛГ» ушли.
— «Крен в почвенничество» действительно имел место. Но он был необходим после десятилетнего абсолютно хамского либерального крена, когда имя, скажем, Распутина не упоминалось ни разу, зато Бродского можно было ведрами вычерпывать. А о Юрии Кузнецове, Рубцове, Тряпкине — ни слова. И мы это делали, невзирая на негодования в лагере наших оппонентов, например, после нашей публикации к стопятидесятилетию русского философа и публициста Михаила Осиповича Меньшикова. А ведь он пострадал, кстати, после октября семнадцатого за свои убеждения: четырнадцатого сентября тысяча девятьсот восемнадцатого года был арестован сотрудниками ВЧК и расстрелян на берегу Валдайского озера. На глазах своих шестерых детей. Мы одни из немногих, кто широко отметил юбилей Лескова. Вообще, писатели, страдавшие или страдающие «русскостью», находятся в некой информационной блокаде, которую мы пытаемся прорвать. Кое-кому это не нравится…
— Но сейчас «ЛГ» как бы компенсировала тот дефицит объективности и правды, и вам стали предлагать, как и прежде, свои произведения живые классики…