— Случаются. Поэтому без хорошего редактора никак нельзя. Кстати, о Высоцком. Мы, пацанами, с надрывом пели: «Вы лучше лес рубите на гробы — в прорыв идут штрафные батальоны!» И только спустя десятилетия я вдруг понял, какую ерунду мы пели?! Какие гробы?! Даже в регулярных частях убитых хоронили в лучшем случае в плащ-палатках! В гроб клали старших офицеров. А в штрафном батальоне какие могли быть гробы?! Но, как известно, наука может объяснить все, и один литературовед сказал мне: «Ты ничего не понимаешь! Владимир Семенович был провидцем и имел в виду, что для Победы штрафники сделали не меньше, а то и больше, чем регулярные части, поэтому достойны гробов из лучшего леса!» Вот так ошибку превращают в провидение. Но вернемся к моим собственным ляпам.
Я всегда при подготовке нового собрания сочинений на всякий случай перечитываю свои вещи. И бывали случаи, когда два десятилетия спустя находил какую-то явную неточность, которую ни редакторы, ни издатели не замечали. Много раз переиздавались «Апофегей», «Сто дней до приказа», «Парижская любовь Кости Гуманкова», но даже в них обнаруживались досадные ляпы! Только изумишься и тихонечко поправишь… Иногда замечают читатели. У нас очень, очень внимательный, очень образованный читатель! В восемьдесят девятом году в «Юности» колоссальным тиражом вышел «Апофегей». Вдруг получаю письмо из какого-то уральского города: «Юрий Михайлович, если вы полагаете, что у нас, женщин, беременность, как у слоних, длится двенадцать месяцев, вы ошибаетесь…» Заглядываю в первоисточник и холодею: в одной из редакций повести я, действительно, поменял время года, когда герои встретились, а время первого грехопадения осталось прежним… Иногда случаются ошибки менее очевидные. Один дотошный читатель мне написал: «Растение, которое вы описываете, называется не сивец, а букашник…» Спасибо за бдительность!
— Как много должен знать писатель!
— А как писать, если не знать то, о чем пишешь?! С тех пор, как я со стихов перешел на прозу, покупаю все справочники, даже самые неожиданные. «Справочник ортопеда», «Справочник парикмахера», «Справочник животновода». Вдруг пригодятся!
— Самая неожиданная реакция на вашу книгу, спектакль?
— Во МХАТе больше десяти лет идет спектакль «Контрольный выстрел» по моей пьесе «Смотрины». Это первая театральная работа Станислава Говорухина. Сюжет такой: обедневшая советская семья: дед — академик-оборонщик, мать — актриса погорелого театра, а вот к дочери-студентке (ее жених служит на Черноморском флоте) сватается новый русский, почти олигарх. И девушка, чтобы в трудные времена поддержать семью, уже готова сказать «да», но тут в отпуск приезжает жених… В общем, до последнего момента кажется, что она одумается и предпочтет любовь сытой жизни… Но, увы, девочка оказывается слишком практичной… И вот после премьеры подходит к нам с Говорухиным хмурый мужик. По тому, как неладно на нем сидит штатская одежда, ясно: отставник. «Гражданин Поляков, — говорит он, — я очень разочарован вашим спектаклем. Я купился на название — „Контрольный выстрел“, до последнего момента ждал, что каплей достанет табельного Макарова и застрелит к чертовой матери этого олигарха и справедливость восторжествует. А вы так обманули!» Я отвечаю: «Вы имеете отношение к армии?» — «Да, я подполковник, сейчас вот уволили… В армии такое безобразие творится!» — «Товарищ подполковник, а сколько лично вы застрелили олигархов?» — «В каком смысле?» — «В прямом! Из табельного Макарова. У вас же был табельный Макаров?» — «Был». — «И скольких вы застрелили?!» — «Я? Ни одного». — «А почему же мой герой должен был застрелить олигарха?! Вот вы застрелите кого-нибудь, и мы со Станиславом Сергеевичем концовку сразу переделаем».
— А самый лестный отзыв?
— Самое приятное, когда на творческом вечере тебе признаются: «Когда мне грустно, я — не помню в какой уж раз — перечитываю „Парижскую любовь Кости Гуманкова“ или „Козленка в молоке“! Это мои настольные книги!» Я считаю серьезными, настоящими писателями тех, чьи произведения перечитывают. Книга должна быть перечитываема. Потому что один раз прочесть — еще не факт, что это настоящая литература. Книги могут быть перечитываемы, потому что они глубоко философские, как, скажем, романы Достоевского. Но это может быть и хорошая юмористическая литература как Джером К. Джером. Заметьте: остаются книги перечитываемые.
«У меня дома шекспировские страсти!»
— Юрий, скажите, Флай — ваша первая собака?
— Это наша третья собака. У нас был ризеншнауцер Шон. Мы взяли его по просьбе дочери, которой было тогда одиннадцать лет, а это тот самый возраст, когда очень хочется иметь четвероногого друга. Мне кажется, это важный воспитательный момент: ребенок, который растет рядом с животными, вряд ли будет обижать на улице кошек и собак. Если родители говорят «нет», они начинают воспитывать уже немножко другого ребенка.
— Ризеншнауцер не декоративная порода. Трудно было?
— Он прошел «курс молодого бойца». Но пес был нервный, со сложным характером и цапнуть мог прилично, если что не так. Любил подойти к гостю и слегка прихватить зубами, чтобы тот понял: я могу тебя запросто сожрать, просто не хочу хозяина расстраивать. Никогда не забуду, как ему в клинике купировали уши.
— Сейчас во многих странах такие операции запрещены в силу этических соображений. Вы собирались выставлять собаку?
— Нет. Но первый закон собачьего неофита: делай как все. Взяли мы его в 92-м году. Тогда такая была жестокая мода. С дочерью повезли щенка к ветеринару. У него были специальный зажим и лекала, как для кройки. Помню, лежит наш бедный Шон после наркоза, щеночек, чуть крупнее большой кошки, и рядом отрезанные лоскуты ушей. Дочь даже заплакала. Ризен прожил с нами десять лет и умер в две тысячи первом году. Через полгода, когда мы пережили потерю, решили завести другую собаку. Но дочь уже задумалась о детях, а мы — о внуках, поэтому искали щенка такой породы, в которой сочетаются охранные качества, дружелюбие, уравновешенность и умение ладить с детьми. Выбор пал на родезийского риджбека. Взяли мы его трехмесячным щенком у заводчицы и назвали Рич, потому что надо было придумать кличку на букву «Р». Он был очень хорошим псом. Его дрессировали, как положено, с ним занимался кинолог.
— Что же с ним случилось?
— Собаки во многом похожи на людей. У Рича была сложноорганизованная нервная система. Я помню, что, когда его принесли в дом и сказали: «Вот твое место!», — он понял это слишком буквально. Был чересчур послушный, не сходил со своего места, не заглядывал на кухню, не поднимался на второй этаж, не подходил к гостям. Кроме того, в совсем молоденьком возрасте его сильно напугали прохожие: бросили прямо под ноги петарду. Видимо, после этого случая у него что-то произошло с психикой. Он стал панически бояться всяких громких звуков: грозы, петард. На Новый год вообще сходил с ума.
— Как вы с этим справлялись?
— Когда мы были в доме и Рич начинал трястись от страха, мы его успокаивали. Теперь я понимаю: нам, конечно, надо было обратиться к специалисту, но мы надеялись, что это пройдет. Однажды летом мы уехали в театр, Рич остался в доме один. И в это время началась жуткая гроза. Бедный пес, обезумев от ужаса, стал искать нас по всему дому, пытаясь открыть двери зубами. Пришлось реставрировать двери во всем доме. С тех пор, если приходилось уезжать на несколько часов, мы оставляли Рича на участке. И надо же было случиться, что в одну из наших отлучек снова разразилась страшная гроза, которая тогда потрясла всю Москву. От ураганного ветра валились деревья, срывало шиты, рвались провода. И Рич с испугу подрыл лаз под забором и убежал. Больше мы его не видели. Погоревали и через полгода взяли у той же заводчицы нового щенка-риджбека, которого назвали Флаем.
— Невероятно дружелюбный пес!
— Он ни разу ни на кого не зарычал. Дети на нем катаются. По утрам, когда ему надо уже выйти, а мы еще спим, Флай заходит в спальню, просовывает голову под одеяло и лижет пятки. В нем нет ни капли агрессии. Когда гуляем с ним по лесу, часто встречаем других собак. Флай всегда настроен дружелюбно, не помню случая, чтобы он первым начал драку. Но в ситуации, когда нужно постоять за себя, может дать серьезный отпор. В Африке с риджбеками охотились на львов. Это очень сильные, бесстрашные псы с мощными челюстями. Недавно во время прогулки ньюфаундленд затеял было с нашей собакой конфликт. Флай просто сбил его с ног.
— Все щенки наносят урон, когда у них режутся зубы.
— Вот ризеншнауцер давал жару, однажды из теннисной ракетки мочало сделал! А риджбек спокойней. Пару тапочек сжевал — и все! Хозяйское добро не портил.
— Скажите, а Флай уже был у вас, когда в ваш дом вломились бандиты?
— Он был щенком и не понял, что произошло. В нем еще не проснулись сторожевые качества.
— Мне кажется, он очень умный. Просто мысли читает на расстоянии.
— По-моему, собаки — экстрасенсы. Флай, например, очень любит ходить со мной на лыжные прогулки. Я только подумаю: хорошо бы сейчас на лыжах покататься, как он безумно радуется, не отходит ни на шаг, чтобы я про него не забыл. А если собираюсь на работу, Флай ведет себя спокойно и не просит взять его с собой.
— Будете искать ему невесту?
— Надо подумать. Специалисты говорят: или вообще никогда, или будете жить его половой жизнью в качестве постоянного сводника.
— Я смотрю, у вас еще и кошки!
— У нас три кошки. Все началось с того, что в позапрошлом году мы были на фестивале на Казантипе. Вы не представляете, как много там кошек! Они просто стаями бегают, как по Москве собаки. Нам сразу приглянулся Осирис, сокращенно Ося. Он похож на египетского кота. Это сходство заметил поэт Евгений Рейн и дал коту имя, так что Ося — его крестник. А когда пошли на пляж, за дочерью увязалась вот эта красавица. Она была абсолютным заморышем и в свои полтора месяца выглядела совершенной доходягой. Кошка поняла, что это ее последний шанс, и стала ходить за нами по пятам. Прожила с нами две недели, мы к ней привязались и назвали Марысей. Пришло время уезжать, а как без нее? Решили взять с собой.