, куда лучше слетать на уикенд — на Канары или Мальдивы. Непростая, конечно, дилемма, но к судьбе страны отношения не имеет. Ведь квалифицированные рабочие клонами пока не размножаются. Как, впрочем, и компетентные министры.
— Поляков на вид вроде добрый писатель. А почитаешь вас, послушаешь, — оказывается, вы — злой!
— Да, я злой писатель, потому что многое происходящее в России меня не устраивает, даже бесит. Например: страна думает одно, а телевизор говорит другое. Если в стране девяносто процентов людей мыслят национально и консервативно, почему телевизор набит интернационал-либералами, как старый тюфяк клопами? Иногда прихожу на ТВ и чувствую себя как человек правильной ориентации, случайно заглянувший в гейский бар. И они на меня так же смотрят: «И чего зашел? Так без тебя хорошо было!»
— Вам проще, вы на канале «Культура».
— К сожалению, наше информационное пространство не отражает настроений большинства, мало того — идет упорное насильственное перекодирование национального сознания. Я много езжу по России, особенно на премьеры своих спектаклей. Недавно был в Самаре, подошла ко мне женщина — учительница: «Можно я вас поцелую?» — «А за что?» Она говорит: «А то я слушаю некоторых ведущих на нашем ТВ, и думаю, что я сошла с ума. Потому что все они говорят одно, а я думаю совсем по-другому. Сейчас вас послушала и поняла: нет, не сошла…» Так вот, надо, чтобы у зрителей не было ощущения, что они сошли с ума. Нельзя, чтобы у нас ТВ состояло только из людей, проповедующих «двухпаспортный либерализм».
— Это словосочетание только что родилось или вы его использовали уже?
— Нет, только что…
— Хотите их призвать к патриотизму?
— Они и так патриоты, только других стран. А российский патриотизм у нас, наверное, лет пять как легализовали. Прежде его вообще было стыдно поминать. Когда я приходил в девяностые годы на телевидение, мне говорили с удивлением: «Да вы что, патриот, что ли?» Я отвечал: «Да, я патриот». — «Да ладно, вы же умный человек». Вот такая установочка была от Березовского-Гусинского. Они далече, а дело их живет! Попытки сейчас создать общественное телевидение — это лукавство. Потому что одни подразумевают под общественным телевидением эфирный центр по нравственной реабилитации общества. А другие готовят неприкасаемый телештаб будущих потрясений.
— Да ладно…
— Вот вам и ладно. Я ходил на слушанья в Думу. Такое впечатление, что пришли две компании, одни собираются строить крематорий, другие — детский сад. И все хотят денег от государства…
— А чего вы по всей стране-то сейчас колесите — что там такое ваше ставят?
— «Одноклассников».
— Я смотрел — страшный спектакль…
— Невеселый. Потому что про жизнь. Может, это смешно звучит, а может, грустно — в некоторых театрах подрезают социальную критику.
— Это как?
— Убрали из текста фразу, где героиня говорит: «Наш губернатор хапуга, выгнали его наконец». А ей отвечают: «Ну да, министром в Москву перевели».
— А я-то думаю — почему у нас сейчас так быстро губернаторский корпус обновляется? Вон оно в чем дело!
— В половине спектаклей (а сейчас моих «Одноклассников» поставили уже во многих театрах) этой фразы нет…
— Но ведь это же цензура! А в Москве, в Театре Российской армии, где идут «Одноклассники», про губернатора-хапугу не вырезали?
— Нет… (Смеется.) И вот я еще заметил интересный момент. Вещи же у меня достаточно политически ехидные.
— Да уж…
— Одно время зрители больше реагировали на семейно-бытовые темы в спектаклях. И в «Контрольном выстреле», и в «Одноклассниках», и в «Козленке». Кто с кем интимничает, кто, чего… И вдруг я начал замечать года три назад — больше стали реагировать на социальные проблемы, на политические оценки и шпильки. Начинают аплодировать, когда герои говорят что-то острое про власть… У меня в «Гипсовом трубаче» тоже много про власть…
— Например?
— Прочтете — узнаете! А такая реакция публики — это своего рода лакмусовая бумажка, которая показывает: социальное напряжение в обществе нарастает. И я это чувствую…
— Его можно как-то снять, или уменьшить, это напряжение?
— Мне бы очень этого хотелось, потому-то я и стал доверенным лицом Владимира Путина на выборах президента.
— Это известно.
— Я искренне убежден, что Путин начал демонтаж «ельцинского монстра», построенного на обломках советской цивилизации, и его исторический долг — завершить эту миссию. Путин давно покончил с позорными козыревскими поддавками. Он восстановил во многом управляемость России, потому что страна шла к распаду на княжества. Обуздал частично хамства олигархата: начали они нехотя нести Родине яйца Фаберже. Но социальные последствия безумных реформ — жуткое расслоение — не преодолены. Нет культурной политики, наши министры культуры похожи на дирижеров без оркестра. Нет продуманной национальной политики. Подумайте только: в России, где живут сто семьдесят наций и народностей, нет министерства национальностей. Это то же самое, как если бы не было Газпрома в нашей стране, которая добывает газ — тем и кормится. А проблема русского народа? Сколько можно делать вид, что русский народ — это не этнос, со своими целями и смыслами, а просто сто миллионов пьющих индивидуумов? И колонны националистов на площадях среди протестующих — это сигнал. Плохо это может закончиться… Путин правильно сказал: не троньте русского мужика, он долго запрягает, но быстро ездит, и мало никому не покажется. Русские должны иметь такие же конституционные механизмы самореализации, как и остальные этносы России. В этом залог прочной федерации! К чему, кстати, и призывает выступившая на авансцену русская национальная элита — нормально выстроить отношения, перевести эти проблемы в этно-культурологическую и законодательную плоскость. Русский вопрос, конечно, не такой трепетный, как еврейский, но и к нему надо бережно относиться…
— Я так понял, что писатель Поляков неисправим. И в своих произведениях, и в публичных суждениях вы по-прежнему поднимаете проблемы морали и нравственности. Зачем? Разве эта тема сейчас не устарела?
— Когда мораль устареет, мир умрет. А у меня профессия такая — нравственность защищать.
Вопрос с сайта:
«Прочла обе части „Трубача“ и с нетерпением жду продолжения. Хоть намекните, удастся ли отстоять „Ипокренино“, и кто был прототипом великой Ласунской? Я почему-то так и вижу Людмилу Гурченко».
— Ласунская — это собирательный образ. Здесь действительно есть и от Целиковской, и от Людмилы Гурченко, и от Любови Орловой. А битвы за «Ипокренино» закончатся самым неожиданным образом. Большинство развязок удивят читателей. Возможно, возмутят… Впрочем, парадоксальность финала — мой фирменный прием, но он не надуманный и соответствует нашей странной жизни.
— Юрий Михайлович, на этом история «Гипсового трубача» завершена?
— Да — окончательно и бесповоротно. Пользуясь случаем, хочу принести свои извинения читателям. Сначала я обещал, что третья часть выйдет в две тысячи десятом, потом в две тысячи одиннадцатом… Но управился вот только в две тысячи двенадцатом. Третья часть по объему почти равна двум предыдущим. Это несколько оправдывает мою медлительность. Но я ведь не графоман с букеровским дипломом, я профессионал и не привык выпускать текст, требующий доработки. Мечтаю сделать еще одну, общую, редакцию «серьезно исправленную и смешно дополненную». Ведь роман писался без малого десять лет, выходил кусками, составил полторы тысячи страниц — и, конечно, накопились некоторые неточности, которые надо исправить.
— Почему у вас на обложке Фантомас в пионерском галстуке?
— Это соответствует содержанию романа. Почти все герои оказались совсем не теми людьми, которыми читатели узнали их на первых страницах романа… Но в отличие от создателей знаменитого Фантомаса, я маски все-таки сорвал, что соответствует традициям отечественной словесности.
— Юрий Михайлович, вы сейчас над чем ударно трудитесь после «Гипсового трубача», и что еще выйдет из-под вашего пера? Я имею в виду не только книги, но и кино, театр…
— Во-первых, сейчас с большим успехом во МХАТе имени Горького идет инсценировка моего романа «Грибной царь». Скоро покажут по телевизору шестисерийный фильм, тоже по «Грибному царю», там в главной роли Александр Галибин. Очень хороший, на мой взгляд, фильм, интересный. Советую! Кроме того, запустился в производство четырехсерийный фильм по моей повести «Апофегей», которую в свое время называли и культовой, и знаковой, как хотите. Ставить его будет Станислав Митин. Он двадцать лет терпеливо этого ждал. А еще я хочу написать историческую повесть (только не падайте) из жизни Сталина.
— Она будет в духе «Гипсового трубача»?
— Думаю, нет. В том, что мы знаем о времени Сталина из художественной литературы, правды не больше, чем в фильмах про ковбоев. «Дети Арбата» — это всего лишь «Кортик» наоборот. Очень хочется поспорить…
Юрий Поляков доваял «Гипсового трубача»
В ближайшие дни на прилавках магазинов появится долгожданное окончание романа «Гипсовый трубач», первая часть которого увидела свет в 2008 году, а вторая — в 2009-м. Роман читателям понравился, разошелся на цитаты и огромным тиражом, но объявленный выпуск заключительной части все откладывался и откладывался.
— «Почему?» — спрашиваем автора в лоб.
— Потому что завязать роман гораздо легче, чем развязать. Это характерно не только для любовных отношений, но и для литературы. Роман вышел огромный — полторы тысячи страниц, десятки героев… Писал я его без малого десять лет. Немного запутался. А ведь в финале надо завершить, свести все сюжетные линии: я же профессионал, а не букеровский любитель… Сырой текст из рук выпускать не приучен. Правда, в конце мне было уже стыдно перед читателями. Про то, когда выйдет последняя часть, спрашивали везде — на улице, в театре, в самолете, на пляже… Два случая мне особенно запомнились. Собираю в лесу грибы, сталкиваюсь с грибником, обсуждаем виды на второй выброс опят, вдруг он присматривается ко мне и спрашивает с обидой: «Что ж вы третью часть-то пообещали и не пишете. Я в магазине спрашивать замучился!» Вторая ситуация такая: правительственный прием, вдруг ко мне подходит, звеня наградами, военный комендант Кремля и говорит строго: «У меня к вам вопрос!» «Ну, думаю, что-то не то в „Литературке“ напечатали, ляп какой-нибудь — надо теперь оправдываться…» А генерал спрашивает: «Когда третья часть?!» Ну вот я и выполнил свой долг перед читателями… Простите, но хорошо быстро не бывает и в любви, и в литературе…