МИТРОПОЛИТ ИЛЛАРИОН: Да, я смотрел.
Ю. М. ПОЛЯКОВ: Как вы оцениваете и роман, и фильм, и этот достаточно сложный период в истории нашей Церкви, и те испытания, которые выпали тогда на долю священнослужителей? Я считаю, что А. Сегень — один из самых мощных современных писателей, работающих в православной теме.
МИТРОПОЛИТ ИЛЛАРИОН: Я, безусловно, положительно оцениваю и сам фильм, и режиссерскую работу. Не могу сказать, что с художественной стороны все меня убедило, но с точки зрения раскрытия темы — это достоверный фильм, причем фильм, в котором повествуется о малоизвестных эпизодах из жизни Православной Церкви. Мало кто знает о Псковской миссии. Между тем, фильм рассказывает о том, как Церковь приходила на помощь людям в очень трудные исторические эпохи. В нем обрисован образ конкретного священника, который очень много делал для того, чтобы облегчать страдания людей. Хотелось бы, чтоб таких картин было больше.
Ю. М. ПОЛЯКОВ: В конце восьмидесятых и первой половине девяностых годов либеральная ветвь нашей культуры, прежде всего литературы, очень активно поддерживала Церковь, ища в ней силу, которая поможет расстаться с советским наследием. Но уже с конца девяностых, увидев, что Церковь становится важным фактором восстановления государства, разгромленного в девяносто первом году, и возвращения России исконной духовной и исторической миссии, резко поменяла отношение и заняла откровенно антиправославную позицию. Появились выставки типа «Осторожно, религия!» и так далее. Кстати, я уверен, что наказывать надо не Pussy Riot, их действия — следствие того, что устраивали гораздо более искушенные люди, вроде Марата Гельмана. В светской литературе, особенно постмодернистского либерального толка, тоже вместо уважительного отношения наблюдается этакое саркастическое, очень напоминающее отношение к религии революционеров-демократов конца девятнадцатого — начала двадцатого века. Я это чувствую как редактор газеты по тем материалам, которые приходят, и как писатель, читатель. А вы в Церкви чувствуете это?
МИТРОПОЛИТ ИЛЛАРИОН: Мы это, конечно, чувствуем и обеспокоены данной ситуацией. Я думаю, что причина этого, с одной стороны, — в искаженном представлении о роли Церкви, а с другой стороны, в ангажированности людей, которые не просто критикуют Церковь, но нападают на нее, оскверняют религиозные символы, вторгаются в священные для христиан пространства для того, чтобы их осквернить. Это приобретает характер эпидемии, против которой должны выступать единым фронтом все здоровые силы общества, что, собственно, сейчас и происходит.
Интервью 2013
«У нас получилась „сувенирная“ демократия»
— Юрий Михайлович, вы яркий, активный представитель интеллигенции. Как считаете, мнение культурной, научной элиты для власти сегодня имеет хоть какое-то значение?
— Имеет, но проблема в том, что главный источник информации о состоянии мыслящего слоя — это, конечно, литература, публицистика. Настоящая, не «букеровская». А настоящую литературу сегодня мало кто читает. В итоге мнение интеллигенции до власти доходит в версии медиаресурсов, которые, к сожалению, практически монополизированы либералами. Я не говорю, что либеральная ветвь плохая. Плохо то, что она подавляет все другие ветви. В итоге власть не имеет объективного представления о мировоззрении интеллигенции в целом.
— Вы поэтому согласились стать доверенным лицом Путина? Захотели быть услышанным?
— Я стал доверенным лицом Путина, полагая, что он начал ревизию губительной ельцинской политики и должен довести дело до конца, до исторически ощутимого результата. Довести с нашей помощью. Из всех кандидатов он был единственным, кто с этой задачей мог справиться, — по личным качествам и государственно-политическому опыту.
— Но безальтернативное положение в политике — это же искусственно созданная ситуация! Всем это ясно!
— Правильно! А кто виноват в этой безальтернативности? В основном либералы…
— Вы так на них всех собак повесите! Разве ситуацию создала не власть?!
— Какая власть?! Прошлая? Нынешняя? Нынешняя власть руководит страной по тем правилам, которые были заложены раньше. Даже могучий Сталин не мог поменять правила игры, заложенные Лениным, Свердловым, Троцким, хотя последнего сумел укокошить. Нашу нынешнюю политическую систему закладывали как раз либералы-западники, которые пришли к руководству в конце восьмидесятых. Как-то разговаривал я с моим давним приятелем-журналистом, природным либералом. Он, как и вы, утверждал, что власть виновата во всем, в том числе в нынешней безальтернативности на политическом поле… Я спрашиваю: а что ты делал, когда в девяносто третьем году Ельцин расстреливал парламент, тем самым хороня равноправный диалог законодательной и исполнительной властей — основу демократии? Я-то протестовал, публиковал статьи. А ты? Нет! Ты боялся, что к рулю могут прийти коммунисты. Ну, пришли бы они, окоротили «семибанкирщину» — и ушли бы! Так было во всей Восточной Европе. Но ради того, чтобы этого не случилось, вы, либералы, пожертвовали демократической процедурой! Точно так же, как большевики разогнали Учредительное собрание. А что вы делали, когда в девяносто шестом году были фактически узаконены фальсификации на выборах? Я протестовал тогда, в девяносто шестом, — вы радовались, что у власти остался полуживой, но семейный Ельцин! А что вы делали, когда Ельцин выбирал себе преемника? Вы молчали, предвкушая «рокировочку»! Вам важен был не преемник, а преемственность в разрушении страны ради общечеловеческих ценностей. И когда такой преемственности в политике Путина не обнаружили, началось разочарование в «новой России», которая в очередной раз сбилась с пути к свободе.
Выстроив эту систему и утратив над ней контроль, вы, либералы, вдруг спохватились, что у нас получилась не «суверенная», а «сувенирная» демократия! Поздно! И страна, и народ, и Путин оказались заложниками этой ситуации, из которой вы теперь хотите выбраться с помощью новой революции. А революция — это всегда обломки: страны, экономики, людских судеб. Не хватит ли обломков?
— И какой выход? Само собой ничего не бывает…
— Нужно тихо, спокойно, с помощью возрождаемых демократических механизмов демонтировать неудачную социально-политическую модель. Куда спешить? Вы хотите, чтобы Путин достал из ядерного чемоданчика волшебную палочку, взмахнул и враз решил все проблемы, которые копились двадцать-тридцать-пятьдесят лет? Не бывает так. Это медленный процесс.
— В декабре две тысячи двенадцатого исполнился год с начала протестного движения. За это время власть какие-то выводы для себя сделала?
— Думаю, власть поняла, что прежние политтехнологии, с помощью которых некоторые мастера «суверенной демократии» хотели манипулировать протестным электоратом, не оправдались. Оппозиция вышла из-под контроля. Точнее, перестала делать вид, будто она подконтрольна… Ее словно включили в некую розетку… Куда ведут провода от этой розетки, лично мне ясно. Кроме того, думаю, власть поняла, что было ошибкой отдавать всю культурную, информационную и духовную сферы на откуп либералам-западникам. Поняла: необходимо восстанавливать полифонию мнений. Слишком нас перекосило в одну сторону. Да и русским вопросом заняться бы не мешало.
— Вы сказали, что мнение интеллигенции до власти доходит в обработке медиаресурсов. Ну а что эти ресурсы могут донести, если «свобода слова» стала довольно условным понятием?
— Свобода — это всего лишь приемлемая степень принуждения. Абсолютной свободы слова нет нигде. Вы многих «писателей-почвенников» слышали на волнах «Эха Москвы», которое до языковых мозолей борется за свободу слова? Кстати, в моем «Гипсовом трубаче» фигурирует радиостанция под названием «Эго Москвы». Назовите мне хоть одну важную новость, которую замолчали центральные телеканалы! Хоть одну! Не назовете. Потому что в эру Интернета замолчать ничего невозможно. Да, комментарий, который дается к той или иной ситуации, кому-то может не понравиться. Но и в оппозиционном эфире много такого, от чего просто тошнит. Да, власть еще с ельцинских времен следит за политическими передачами. Но при этом она не вмешивается в сетку программ. И зря! Наоборот — надо! Ведь сознание и самочувствие нации формируют вовсе не политические новости, а то, какие фильмы и телешоу она смотрит, каких людей слушает в эфире. Во всех развитых странах есть мощные наблюдательные советы — они отслеживают «контенты» телеканалов: чтобы не развращали, чтобы «не экономили правду», чтобы не ставили корпоративные интересы выше государственных, чтобы не глумились над национальными святынями… А у нас сегодня чуть ли не восемьдесят процентов эфира отдано криминалу, чернухе и пошлятине в самых разных вариациях. Конечно, тянуть общество вниз легче и дешевле. Вот и делают из людей «телебаранов». ТВ, объясняют, так устроено: чем выше рейтинг, тем дороже реклама. А куда идут доходы от рекламы? Сиротам? Пенсионерам? Сельским школам? Нет. Тогда что нам с этого? Выходит, вся страна смотрит фигню только ради того, чтобы кучка «телебаронов» жила от пуза. Бред! Нонсенс! Однако все попытки создать у нас наблюдательный совет, как на Западе, неизменно наталкиваются на истерический заслон наших либералов-западников. Вот такая странная борьба за свободу слова…
«Если мы не будем замечать национальных писателей, то Россию постигнет судьба СССР!»
23 января в атриум Литмузея им. Пушкина, что на Пречистенке, пожаловал собственно сам Пушкин (н.а. Михаил Кабанов), а также его друг юности Антон Антонович Дельвиг (н.а. Валентин Клементьев; оба артиста из МХАТа им. Горького). Хотя вряд ли у реальных Пушкина с Дельвигом при жизни водились миллионы, но тут они сыпали ими направо и налево, помогая Станиславу Говорухину (почетному председателю жюри), блистательной Татьяне Дорониной, ректору Литинститута Борису Тарасову вручать Всероссийскую премию им. Дельвига, которая, без сомнения, является ныне самой всеохватывающей и неформатной.