Глазные напрягая мускулы,
Как это делал Левенгук,
Я видел воздуха корпускулы,
Не видя ничего вокруг.
И было видимо-невидимо
Безвидных тех первоначал…
Как выяснилось, я, по-видимому,
Невидимое обличал.
И обличил… В пустынной ауре
Теперь не пусто. Там плывут
Шары оранжевые в мареве,
И ангелы им в такт поют.
Плывут, своё имея мнение
Прельщать и тихо искушать…
Но – вскользь замечу тем не менее —
Тем воздухом нельзя дышать.
Зато тот перехват дыхания,
Всеобщего и ничьего…
И это всё воспоминание
О творчестве из ничего.
«Творчество из ничего» – это, конечно, Божественное дело, хотя, если верить Льву Шестову, оно иногда свойственно и людям. Именно так он назвал свою статью, посвященную творчеству А. П. Чехова.
Миг времени не из времени! Или: глубокий час души и ночи, не числящийся на часах М. Цветаевой. Все это порывы, которые превращаются в тексты. Такая неразличимость поэтических метафор и космологических гипотез при изображении актов творения еще раз подтверждает возможность мифологического и символического понимания мира как единого организма, имеющего внешние и внутренние формы, и такого же понимания человека, искусства и языка. Именно в этом смысле мир соприроден человеку, а человек соприроден мир. Можно предположить, что это еще одна символическая, поэтико-метафорическая размерность введенного космологами антропного принципа устройства мира. Согласно ему, дружественный Универсум поддерживает жизнь, в том числе и человеческую.
Гулы живых поэтических метафор А. Ахматовой, А. Белого, В. Хлебникова, О. Мандельштама, Б. Пастернака, Р. М. Рильке, Т. Эллиота, М. Цветаевой, И. Бродского и др. (см. эпиграф) доносятся до космологии, антропологии и других наук. Но и гул имитафор Вадима Рабиновича – поэта, химика и гуманитария купно. К сожалению, эти гулы меньше слышны в психологии. Время покажет, насколько психология сумеет ими воспользоваться. Подозреваю, что психологам придется построить специальные функциональные органы, орудия особого свойства для их уловления. Если они это сделают, то откроют для себя новые страницы и новые пути увлекательного познания человека и приблизятся к его целостному пониманию в контексте не только культуры, но и Космоса.
Читатель, видимо, догадался, что моя интенция состояла в том, чтобы не закрыть, а открыть тему времени в психологии. Вслед за поэтами и философами, мысли которых приведены в тексте, я стремился не разрешить тайну времени, а лишь – всмотреться в нее. Главный урок, который Универсум преподносит людям, – это необходимость конформных интервалов во встречах пространства и времени, поскольку именно такие встречи порождают Вселенную, жизнь, человека, сознание и обеспечивают если и не слишком благополучное, то – относительно длительное их существование. Беда человека, авансом присвоившего себе гордое имя Homo sapiens, не в том, что он разъединяет пространство и время, а в том, что он, разъединив, далеко не всегда может соединить их со смыслом в активный хронотоп. Прелестна ироничная версия эйнштейновской Вселенной, которую предложил И. Бродский:
…Масса
увы, не кратное от деленья
энергии на скорость зренья
в квадрате, но ощущение тренья
о себе подобных. Вглядись в пространство!
К этому можно добавить: вглядись и вслушайся во время! Это имеет смысл! А еще лучше помысли о связи мысли и вечности. Так, как, например, о них размышлял Мамардашвили: «Мысль есть наш способ приобщения к некоторой динамической вечности или к вечному настоящему, к тому, что есть всегда, или всегда становится или осуществляется. Мы к этому можем приобщиться актом, который и есть мысль. А если этого акта не совершаем, то наша душа и мы сами разрушаемся в потоке» [Мамардашвили 2000: 207]. Автор говорил об этом в контексте обсуждения евангелического образа, мелькнувшего в речи апостола Павла о «поколении, которое не пройдет». Разъясняя этот образ, он продолжает: «Мы хотим прежде всего жить, но жить так, чтобы быть принятыми миром и другими людьми именно в том, что считаем в себе самым живым, искренним и честным. Вот этот клубок вещей можно условно назвать динамической вечностью, потому что мы, как конечные существа, не можем пребывать внутри этой вечности, не совершая усилия. Ведь человеческое достоинство не есть качество, которое может быть однажды завоевано и положено нами в карман. Его приходится все время рождать заново, или впадать в него. И то же самое мысль – ее нельзя иметь. Мысль есть нечто, во что мы заново, снова и снова должны впадать, «как в ересь», как впадают в любовь…» [Мамардашвили 2000: 208–209].
Напомню, что Мамардашвили говорил о культуре как об усилии человека быть, состояться, исполниться, реализовать себя в полноте своих сил. И снова о поколении: «(…) не проходит поколение, которое состоит из людей, способных держать мысль и время, – поток-то течет, все унося, – чтобы тем самым сковать его вечностью, наложить на него какие-то обручи. Сковать поток вечностью – это означает стать вертикальным» [Там же].
Итак, мы снова вернулись к потоку, к необходимости его остановить или сковать посредством усилия, держания мысли, вертикального измерения времени. Этот сюжет будет продолжен в следующей главе, посвященной геному духовного развития и духовной вертикали.
Глава 4ГЕНОМ ДУХОВНОГО РАЗВИТИЯ
О, улитка,
Взбираясь к вершине Фудзи,
Можешь не торопиться.
Нельзя сказать, что демонстрация поэтических образов живого времени упростила понимание проблематики сознания. Скорее, привела к постановке новых вопросов, что не так плохо, поскольку предостерегает от легких решений. Самый трудный вопрос – это вопрос о хронотопии сознательной (и бессознательной —?) жизни. Я не отказываюсь от его обсуждения в более «академической», по сравнению с поэтической, форме. (Хотя, на мой взгляд, поэтические формулы стоят формул математических.) Однако предпошлю такому обсуждению разговор о духовном развитии, его медиаторах или о «духовном оборудовании», вне которого невозможно представить и развитие сознания. Духовность – это атмосфера, в которой живет общество со всеми его институтами. П. А. Флоренский называл ее духосферой или пневматосферой (ср. с «globus intellectualis» Н. Кузанского, «семиосферой», «когитосферой», «сферой сознания», «техносферой»). Сравнение духосферы с земной атмосферой довольно точно, поскольку предполагает ее изменчивость, силу и разнонаправленность потоков и вихрей, возникновение дыр, подобных озоновым и пр. Но, пожалуй, главное – предполагает ее реальность и необходимость для существования человека и человечества. Духовность есть устремление, неутоленность – духовной жаждою томим, беспокойство, напряженность, энергия, направлена как на поиск истины, так, к сожалению, и на сохранение заблуждений. А. А. Ухтомский писал: «Люди не столько велики тем, что «переделывают мир», сколько тем, что открывают новые области, в мире до сих пор неизвестные!» [Ухтомский 1997: 398]. Духовность – это практическая деятельность, направленная, прежде всего, на самосозидание, переделку самого себя, на создание духовного мира и собственного духовного организма. Подобное бесплатно не дается и не заучивается. Ухтомский, драматически описывая свой опыт укрепления духа, заключает: «Дух будет вполне и a priori силен против всякого давления “мира” тогда, когда религиозный мир откроется ему не как насильное создание представлений и идей, но как явная психологическая действительность, более “действительность”, чем какой-либо “материальный мир”»[Ухтомский 1997: 93].
Трудно удержаться, чтобы в связи с разговором о реальности духа, не привести пассаж Германа Мелвилла: «О, как несущественно все существующее! Что есть воистину существующее, помимо невесомых мыслей!» («Моби Дик или Белый Кит»).
В описании Ухтомского замечательно понятие «духовный возраст», которое относится к отдельному человеку и может быть отнесено к наукам о нем. Духовный возраст не совпадает с биологическим и психологическим возрастом. Духовный возраст, разумеется, менее прозрачен с научной точки зрения, чем психологический, зато эта как бы непосредственная интегральная характеристика человека более наглядна и интуитивно убедительна. Раз есть духовный возраст, то есть и духовное рождение и духовная смерть. Рождение, развитие, рост, возраст и смерть относятся к духовному организму в не меньшей степени, чем к телесному. Согласно А. А. Ухтомскому, духовный организм может возникнуть или быть построен при наличии особой доминанты души. Такой доминантой должно быть внимание духу: «Это постоянное бодрственное прислушивание к тому, что желается в нашем духе, как он болеет, поднимается и растет. Тут источник тех «сокровищ ведения», о которых говорили святые отцы» [Там же]. В таком деле нужны огромные индивидуальные усилия.
Ухтомский понимал, что библейская последовательность творения «Дух – Жизнь – Разум» – вовсе не гарантия наличия духа, жизни, разума в каждом человеке. Жизнь автономизируется от духа, утрачивает ценность, обессмысливается, разум автономизируется от жизни, превращается в рассудок. Потом возникают (если возникают?) задачи поиска духа, смысла, разума, постройки дома своей души, решение которых не гарантировано. Поэтому-то внимание к состоянию духовной атмосферы в обществе, забота о ее оздоровлении и развитии есть задача и забота всего общества и всех его институтов, включая религию. Но никто и никогда не давал религии монопольного права на владение духовностью. Ее состояние и развитие – не меньшая забота светских институтов общества. Духовное бытие человека, духовно-практическая деятельность – это не только широкий контекст проблематики развития сознания, но и источник сознания как такового.