Помимо форм активности имеется особый класс медиаторов в собственном смысле этого слова. К числу главных медиаторов, вне всякого сомнения, относятся знак, слово, символ и миф. Естественно, каждое из этих обозначений следует понимать как практически безразмерное обобщение. За «знаком» и «символом» скрываются все мыслимые и символические системы, за словом – литература, предания, за мифом – не только мифы в собственном смысле слова, но история, «написанная выжившими» (Эм. Левинас), в том числе и выжившими из ума. Все они в разной мере выступают как артефакты, средства, инструменты, орудия развития индивида и социума. Их существенной особенностью является двойственная природа. Они совмещают в себе вполне реальные материальные свойства и свойства идеальные, метафизические. Сакральный символ, согласно П. А. Флоренскому, одновременно и вещь, и идея. Например, крест, икона. Это же относится и к светским символам. Медиаторы обладают энергией, которой их заряжают создатели, пользователи, почитатели. Коммунистическая и фашистская символика и мифология приобрели такую энергию, что, как черная дыра, едва не втянули в себя великую культуру народов России и Германии. Роль главных медиаторов в развитии (и в деградации) многократно исследовалась и описывалась в психологии и философии.
Кроме знака, слова, символа и мифа, в схеме в качестве медиаторов присутствуют смысл, лик и духочеловек, что нуждается в специальной аргументации. Включить их в схему заставила логика ее конструирования. Схема состоит не из четырех, а из семи (магическое число) узлов. Смысл не обладает столь же очевидными вещественными свойствами, как символ, поэтому остановимся на нем специально. Смысл – это идеальное, но вместе с тем и живое образование. Гипотеза (и вместе с тем оправдание его включения в число медиаторов) состояла в том, что смысл, будучи идеальным, все же, по словам Г. Г. Шпета, укоренен в бытии, т. е. он несет на себе, часто в превращенной форме, черты бытия, его ценностей. Поэтому он может выполнять функцию медиатора. Более того, идеальные смыслы реализуются в деятельности, воплощаются в ее продуктах, объективируются. О бесспорности объективации смыслов писал П. А. Флоренский. Об этом же писал и Л. Витгенштейн, отождествляя смысл с неким возможным фактом.
Напомню, что функциональный орган выступает не только в качестве материала и средства для конструирования, но и в качестве цели конструирования. А цель непременно должна быть связана со смыслом, т. е. быть осмысленной. Таким образом, смысл вполне можно рассматривать в качестве медиатора, притом не готового и усвоенного, а конструируемого самим субъектом развития. Заметим, что процесс конструирования и его результат – построенный смысл – далеко не всегда осознаются и еще реже обнародуются. (В приличном обществе не принято спрашивать о смысле жизни.)
Место смысла могут занимать идеи, идеалы и идолы, укорененные не в бытии, а в идеологии. Не обладая непосредственными вещественными свойствами, смысл, подобно мысли (верной или ложной), обладает собственной жизненной энергией.
Имеются аргументы в пользу признания роли медиаторов за ликом и духочеловеком. Первый исследователь психологии личности Бл. Августин называл посредником между человеком и Богом Иисуса Христа. Идея посредника пронизывает все его творчество. С нее начинается его «Исповедь». В логике Августина посредник нужен не только потому, что в нем «сокрыты все сокровища премудрости и ведения», что через него говорит истина. С помощью посредника пробуждаются человеческая активность, поиск, искание. Примечательно: Августин назвал Христа Главным Посредником, так как все остальные медиаторы являются производными от него. Христос вочеловечил Божье Слово, донес его человеческим голосом. И поскольку Христос идентифицируется с Богом, а Слово – это Бог, то Христос также может быть идентифицирован со Словом.
Не нужно специальной аргументации, чтобы допустить возможность и реальность идентификации Христа и Символа. Он действительно символ, символ веры. Христос – это Знак, «посланный» людям Богом. Согласно А. Ф. Лосеву, личность – это миф и чудо. Следовательно, Христос может быть идентифицирован с мифом. В итоге мы получаем любопытную ситуацию: все главные медиаторы – знак, слово, символ, миф – связаны с Богочеловеком, так как он концентрирует и комплицирует их в себе. Когда же он отделяет их от себя, то вочеловечивает и одухотворяет. (Видимо, поэтому Августин назвал Христа истинным посредником.) Это, впрочем, не мешает отделившимся от Христа медиаторам потом окаменевать, становиться бесчеловечными даже в пределах одной религии, не говоря уже о религиозном фанатизме.
Таким образом, в логике теологии Богочеловек является посредником. В светской логике такие функции могут быть свойственны другой персоне или приписаны ей. Поскольку данный текст следует светской логике, то в нашей схеме мы поместили человека духовного. Рангом пониже размещается лик, герой (в положительном смысле). В лике может быть представлен внешний облик, например когда-то модная маска Наполеона, может быть представлен и внутренний облик или образ идеи, который, согласно М. М. Бахтину, неотделим от образа человека – носителя этой идеи. Медиатором может быть представленный или помысленный нами лик судьбы. Оставим простор воображению читателя для размещения на схеме «гения могил», «диктатора-выродка», маски, личины, идола. В этом же ряду находились и «Безликие лики вождей».
Восхождение к духовности начинается с живого движения, в котором неразличимы его внешняя и внутренняя формы. Можно предположить, что живое движение, во всяком случае в его исходных «бесформенных формах», представляет собой допсихическое образование, своего рода строительный материал, из которого строятся, лепятся вначале элементарные, а затем сложнейшие функциональные органы – действия. В ходе развития и трансформаций действия происходит выделение, дифференциация его внешних и внутренних форм, вплоть до их относительной автономизации и превращения в самостоятельные внешние и внутренние действия (формы, функциональные органы).
Это означает, что в развитии и функционировании внешних и внутренних форм действует особая порождающая логика. Например, живые движения младенца (плач, улыбка, движения) очень скоро становятся знаками для взрослого, который научается их читать. Знаки появляются раньше, чем сформируются утилитарные, исполнительные акты младенца. Интенция к схватыванию предмета, выражаемая движением всего тела младенца, наблюдается раньше, чем само схватывание. Таким образом, первые действия младенца – это знаковые действия, за которыми появляются и предметные действия – манипуляции. Известны случаи, когда младенцы-близнецы, которых недалекие взрослые лишили общения, порождали только им самим понятный язык. Исследователи, к которым попадали эти гении, вынуждены были расшифровывать их язык, как расшифровывают язык дельфинов.
Знаковые и предметные действия, осуществляющиеся во внешней форме, превращаются во внутренние формы, интериоризируются, что приводит к порождению самосознания. Развитие самосознания, в свою очередь, обогащает действие, и в итоге последнее трансформируется в деятельность. Деятельность, совершенствуясь как внешняя форма, порождает новую внутреннюю форму – сознание.
Если внимательно проанализировать вертикаль развития, то можно увидеть вполне регулярное чередование внешних и внутренних форм или внутренних и внешних видов активности. Внешние формы – действие, деятельность, поступок – порождают внутренние формы – самосознание, сознание, личность. Столь же справедливо и обратное. Внутренние формы – самосознание, сознание, личность – порождают внешние формы – деятельность, поступок, деяние. Такая наблюдаемая на схеме регулярность чередования внешних и внутренних форм не была «запланирована» при начале работы над схемой и обнаружилась по ее завершении. Регулярность чередования оказалась свойством, которое служит основанием для заключения о ее правдоподобности.
Не нарушают эту регулярность и крайние, так сказать, образования – живое движение и деяние. О первом уже говорилось как о «бесформенной форме», о недифференцированном еще единстве внешнего и внутреннего, без чего вообще невозможно живое. Вверху схемы находится деяние, которое можно назвать «формой форм». Это, напротив, единство внешних и внутренних форм, их гармония. Что касается промежуточных функциональных органов, то их формы, будь они внешними или внутренними, далеки от гармонии, от равновесного состояния. Единство внешней и внутренней форм преходяще и обманчиво. Обе рвутся из плена мнимого единства. Это справедливо для живого движения, которое дифференцируется, порождая всё новые формы. Это же справедливо и для узлов более высокого уровня. Сошлемся на мудрого историка М. Я. Гефтера, не чуждого психологии и литературы. Его многие годы волновала «Трагедия о принце Датском»: «Сцилла и Харибда трагедии – мысль и поступок. Гамлет мнимого начала в плену их единства.
Дальше – разлом, дальше – загадка совместимости. Мысль обгоняет муками внутренней речи, доискивающейся собственного предмета и обнаруживающей с пронзительной силой, что предметом-то и является поступок. Буквальный, неотложный. Единственный и неизвестный – никому на свете» [Гефтер 1991: 23]. В этом отрывке «мысль» эквивалентна сознанию Гамлета. Именно сознание, согласно логике схемы, порождает поступок, который М. Я. Гефтер психологически точно отождествляет с предметом, который надо найти внутри и построить вовне. Таким же предметом является и действие, которое порой построить значительно более трудно, чем построить вещь. Ведь «содеять действие» – это построить или перестроить самого себя. Поэтому трансформация форм из внешней во внутреннюю и из внутренней во внешнюю – это не только когнитивный, но и аффективный процесс, требующий усилия, труда, настойчивости, воли.
Из регулярности чередования вытекает еще одно интересное следствие. Согласно культурно-исторической теории происхождения психики и сознания и психологической теории деятельности, вся психическая жизнь является опосредованной орудиями, культурой, средой, общением, деятельностью и т. д. В принципе, такой взгляд на психику верен, но лишь частично. Он справедлив по отношению к формированию психики и ее функциональных органов, как бы мы их ни называли: внутренними действиями, формами превращенными, психическими функциями, артефактами, артеактами и т. п. Что же касается их жизни, развития, функционирования, такая трактовка психики, как минимум, нуждается в ограничении и коррекции.