Представим, что в двух совершенно одинаковых природных нишах существуют две группы существ: по пять в каждой группе, причем для поддержания рода и восстановления численности популяции было бы достаточно и трех (мы берем нормальную ситуацию, при которой численность популяции заметно превышает численность, минимально необходимую для ее существования, — в ином случае популяции имеют мало шансов на сохранение). Существа первой группы в момент времени tl полностью идентичны друг другу, хотя они пришли к своим нынешним идентичным состояниям разными путями. При этом у них нет никакого внутреннего мира. Существа второй группы тоже идентичны друг другу в tl в физическом плане, хотя у них тоже была разная история. Но у них есть внутренний мир воспоминаний и других квалитативных состояний, который, как мы уже знаем, будет влиять на их поведение. Допустим также, что на всех существ из первой группы в момент времени tl оказывается одинаковое воздействие. Одинаковое воздействие оказывается и на всех существ второй группы. В этих условиях все существа первой группы будут вести себя одинаково, а вот существа второй группы — по-разному. Существа первой группы будут генерировать поведение А, а существа второй группы — А, В, С, D, Е. Наконец, предположим, что в этих природных нишах в момент времени t2, на который приходится продуцируемое нашими существами поведение, с равной вероятностью может произойти одно из пяти изменений, приводящих к тому, что одно из перечисленных действий — А, В, С, D или Е — окажется губительным для этих существ. Мы видим, что в такой ситуации у популяции существ, обладающих субъективным опытом, стопроцентные шансы на выживание, тогда как у существ, лишенных его, они равны 80 процентам. Значит, при прочих равных условиях наличие сознания может давать эволюционное преимущество в изменчивой среде. Сознание — это не случайно закрепившаяся аномалия, а такое качество, которое может реально способствовать выживанию каких-то популяций и служить залогом их биологического успеха в мире.
Мы рассмотрели все основные концептуальные вопросы, составляющие проблему «сознание — тело», и увидели, что методика феноменологического анализа, использующаяся в этой книге, позволяет решать их в позитивном ключе. Решение каждого из них продвигало нас в понимании природы ментального, а решение всех их дает нам достаточно полную картину того, каким именно онтологическим статусом обладает этот аспект реальности.
Сказанное, впрочем, не означает, что все задачи уже решены. Скорее, мы лишь создали фундамент, на котором можно выстраивать новые уточняющие конструкции. Необходимость в одном из таких уточнений особенно велика. Речь идет о следующей проблеме. Обсуждая вопрос об онтологическом статусе ментального и об отношении сознания и тела, мы исходили из такого понимания сознания, при котором оно трактовалось как совокупность приватных данностей, или квалиа. И мы рассматривали вопросы, являются ли квалиа физическими (нет), порождает ли мозг квалиа (он конституирует приватное измерение, где размещены квалиа), есть ли квалиа нечто локально супервентное на мозге (нет, но квалитативное глобально супервентно на физическом), влияют ли они друг на друга (да, в смысле каузальной эффективности) и на поведение (да, в смысле каузальной релевантности), а также вопросы о том, как мозг порождает квалиа и почему они существуют (они необходимы при функционировании мозга и имеют важное адаптивное значение).
Между тем обыденное употребление слова «сознание» трактует его как состояние, противоположное бессознательному, примерами которого может быть сон без сновидений и другие подобные явления. И возникает естественный вопрос: как связана трактовка сознания как совокупности квалиа и трактовка сознания как состояния, в котором мы «приходим в себя»? Первой реакцией на этот вопрос может быть утверждение, что это две разные трактовки. Сознание во втором смысле противоположно бессознательному, но нет ничего противоречивого в том, чтобы допустить, что бессознательные состояния имеют ментальную природу и образованы квалиа. Бессознательные желания чего-то — это именно желания чего-то, неосознаваемые воспоминания — это все-таки воспоминания, квалитативные приватные данности и т. п.
Но, хотя в таком предположении действительно нет противоречия, может возникнуть вопрос относительно его соответствия требованию онтологической простоты. В самом деле, зачем предполагать существование бессознательных квалиа? Вера в них, как мы видели ранее, автоматически не порождается общими механизмами генерации экзистенциальной веры. Так не проще ли будет допустить, что есть осознаваемые квалиа, с одной стороны, и соотнесенные с ними состояния мозга — с другой? Так называемое бессознательное — это всего лишь определенные процессы в мозге, которые могут влиять на поведение аналогично влиянию осознаваемых ментальных состояний и при определенных условиях вызывать квалитативные данности. Скажем, если я сейчас не осознаю какое-то воспоминание, то это не значит, что соответствующая ментальная картинка прошлых событий все же реально существует в данный момент. Реально существуют какие-то коалиции нейронов, возбуждение которых вызовет эту картинку, — но когда это произойдет, данная картинка будет осознаваться. Так же с бессознательными желаниями и с другими состояниями, называемыми нами бессознательными. И если все это так, то нет оснований противопоставлять сознание в смысле совокупности квалиа сознанию в смысле состояния осознанности. Квалиа могут существовать только осознанно, осознанность — часть их природы.
Подобные рассуждения могут показаться основательными, и многие философы, от Декарта до Дж. Сёрла, полагали, что они верны. Другие мыслители, от Лейбница до Н. Блока, не соглашались с ними, но трудность их позиции заключается в том, чтобы найти реальные аргументы в пользу бессознательного существования квалитативных состояний. Многие из таких аргументов основаны на экспериментах с восприятием. Но даже если бы можно было согласиться с тем, что перцептивные данности — это квалиа, то такого рода эксперименты (в которых, к примеру, показывается, что неосознаваемые слова, быстро демонстрируемые испытуемым, оказывают влияние на ход их последующих ассоциаций[97]) всегда можно попробовать объяснить без квази-квалитативного элемента (ощущений цвета, звука и т. п.), путем отсылки к одним лишь физическим процессам. Положение сторонников теории реальности бессознательных ментальных состояний станет еще более трудным, если мы признаем, что данные чувств имеют физическую, а не квалитативную природу, и поэтому такого рода эксперименты попросту нерелевантны. Сторонники осознанности всех квалиа кажутся в явном выигрыше.
Между тем именно их позиция должна быть отвергнута. И вот почему. Допустим, что все квалитативные состояния осознаются нами. Примем также, что квалитативные ментальные состояния оказывают влияние на поведение. Необходимость веры в такое положение дел была подробно обоснована ранее. Из этих двух тезисов следует, что мы должны верить в то, что только осознанные квалитативные состояния оказывают влияние на наше поведение. Однако опыты недвусмысленно говорят нам, что дело обстоит иначе.
Опыты, о которых я упомянул, впервые получили известность после публикаций Бенджамина Либета. И хотя тезисы Либета оспаривались, они были подтверждены последующими экспериментами[98]. Поэтому нам нет нужды вдаваться в детали его методики. Суть в том, что ему удалось показать, что, к примеру, желание двинуть рукой осознается уже после того, как мозг запускает нейронные процессы, приводящие к нужному результату. И в целом можно сказать, что сознание запаздывает за поведенческими реакциями.
Если это факт (в чем трудно сомневаться), т. е. если, к примеру, осознанные желания запаздывают за скоррелированными с ними поведенческими процессами, то осознанные желания не могут быть тем, что участвует в запускании этих процессов. Но мы убеждены, что желания и другие квалитативные состояния влияют на скоррелированные с ними поведенческие процессы, и мы не можем просто отбросить это убеждение (так как оно отражает нашу глубинную онтологическую установку). В такой ситуации у нас нет иного пути, кроме как отрицать нашу исходную посылку, что все квалитативные ментальные состояния осознаются нами и что они, соответственно, могут существовать только в осознанном состоянии. Поведение определяют не только осознанные, но и бессознательные ментальные состояния. Впрочем, это мало что меняет, и мы по-прежнему можем исходить из тезиса о корреляции осознанных ментальных состояний и поведения. Ведь осознаваемые ментальные состояния, скоррелированные с поведением, и есть те состояния, которые, пусть и бессознательно, оказывали влияние на продуцирование этого поведения. Кроме того, сам факт осознания тех или иных ментальных состояний может воздействовать на структурирование системы наших убеждений и желаний, что предопределяет характер будущих бессознательных актов. Нельзя исключать возможности и прямого влияния на поведение (в смысле прямой каузальной релевантности, а не каузальной эффективности) осознанных квалитативных состояний, так как некоторые осознанные состояния все же могут и не отставать по времени от соответствующих им процессов в мозге. Единственное, что нужно исключить, — так это то, что поведение определяется только осознанными квалитативными состояниями.
Похоже, таким образом, что мы должны признавать существование бессознательных квалитативных состояний. И это значит, что мы все-таки должны проводить четкое различие между пониманиями сознания: (1) как совокупности квалиа и (2) как состояния, противоположного бессознательному. Учитывая реальное различие между этими видами сознания, логично было бы зафиксировать его терминологически. Поскольку обыденное словоупотребление трактует сознание как противоположность бессознательного, термин «сознание» уместно сохранить именно за вторым из перечисленных выше понятий. Сознание же в первом смысле можно называть просто «квалиа» или «субъективными данностями». И теперь можно попробовать уточнить природу сознания как состояния, противоположного бессознательному.