жизненного тела и над ним, позднее эти подробности могут подтвердить врачи, медсестры и родственники.
Но до настоящего момента не было обнародовано случаев, когда пациент во время сердечно-легочной реанимации заметил бы скрытый знак – несмотря на восприятие подтвержденных деталей реанимации, ранее неизвестных ему. Можно ли дать убедительное объяснение этой невозможности «доказать» с помощью скрытого знака заявленное восприятие во время ВТО? Такое отсутствие «объективного доказательства» может быть вызвано так называемой слепотой невнимательности, также известной как перцептивная слепота [3], [4]. Это явление заключается в невозможности воспринимать то, что находится на виду. Оно может быть результатом отсутствия внутренней системы отсчета для восприятия невидимого объекта или же может быть вызвано отсутствием сосредоточенности или внимания из-за ментальных отвлекающих моментов. Эта слепота невнимательности – неспособность заметить отчетливо видимый, но неожиданный объект, потому что внимание поглощено другой задачей, событием или объектом. Так происходит потому, что такие способности человека, как внимание и намерение, ограничены, тем самым ограничено количество информации, обрабатываемой в любой момент времени [5], [6]. Только если у нас есть намерение решить, чему именно мы уделим внимание, мы осознанно воспримем событие или объект, на котором сосредоточились. Исследования слепоты невнимательности показали, что люди не в состоянии сообщить о неожиданном, хоть и замеченном объекте [7]. Свидетельствами слепоты невнимательности служат в основном сравнительно простые лабораторные задания [8], но у этого феномена наверняка есть много повседневных аналогов. Например, в протоколах ДТП часто фигурируют заявления водителей о том, что они «смотрели» на другую машину, но «не видели» ее. Недавние свидетельства указывают, что разговоры по мобильному телефону, к примеру, резко увеличивают вероятность не заметить неожиданный объект [9]. Множество подтвержденных случаев достоверного восприятия из положения вне тела и над ним во время ОСО явно говорят о том, что такое восприятие во время ВТО действительно возможно. Следовательно, если скрытый знак во время ВТО не замечают, то наверняка в результате отсутствия намерения и внимания к неожиданному скрытому объекту и потому, что пациенты слишком удивляются, «увидев» сверху реанимацию собственного безжизненного тела во время остановки сердца или операции.
Реинкарнация
Здравый смысл – собрание предубеждений, приобретенных к восемнадцати годам.
После лекции об ОСО и возможной целостности и неразрывности сознания после физической смерти зачастую возникает вопрос о том, может ли сознание вернуться в новое тело (реинкарнация).
Реинкарнация является общепринятым принципом в индуизме и буддизме. Охватывая закон кармы, также известный как закон причины и следствия, реинкарнация подразумевает новую жизнь, в которой люди получают шанс исправить то, чем они пренебрегли, с чем не справились или узнать то, чего не узнали в предыдущей жизни. Реинкарнация, или переселение души, была известна на протяжении всей истории и во многих культурах, в том числе у древних египтян, римлян, греков (Платон), кельтов и катаров. То же самое относится к индейским племенам Северной Америки, тлинкитам Аляски, ацтекам, майя и инкам Центральной и Южной Америки, африканским народам и племенам, австралийским аборигенам, ливанским друзам. Основоположник антропософии Рудольф Штейнер писал: «Все… подчиняется закону реинкарнации» [10].
Психиатр Ян Стивенсон проводил систематические исследования реинкарнации и широко публиковался по этой теме; его доступная книга «Где пересекаются реинкарнация и биология» (Where Reincarnation and Biology Intersect) содержит много хорошо задокументированных случаев явной реинкарнации. Когда ребенок начинает рассказывать о предыдущей жизни, обычно это происходит спонтанно, в возрасте двух-четырех лет. Такие дети ведут себя чрезвычайно эмоционально, рассказывая о своей предыдущей жизни, вспоминают детали прежнего брака, в том числе имя супруга и детей, а иногда – и соседей, и родственников. В своих воспоминаниях они не делают различия между прошлым и настоящим; эти воспоминания будто выскакивают из безвременного источника. В более чем половине подобных случаях дети упоминают о насильственной смерти: их доля варьируется от 29 % на Аляске до 74 % в Турции. Некоторые из этих детей демонстрируют необычное поведение, например спутанную идентичность или фобии, имеющие отношение к преждевременному, неожиданному и насильственному финалу их предыдущей жизни [11].
В ходе исследований Стивенсон беседовал не только с ребенком и ближайшими родственниками, но и с семьей покойного и предположительно реинкарнировавшего человека. Зачастую при этом выявлялось поразительное сходство подробностей в истории ребенка и в информации от родных покойного, даже если эти две семьи никогда раньше не встречались или не общались. Стивенсон уделял особое внимание необычным родимым пятнам или врожденным изъянам у детей на тех местах, куда были нанесены смертельные раны в предыдущей жизни, и обращался за подтверждением к отчетам о вскрытии и другим документам. В основном он проводил исследования известных случаев реинкарнации в Бирме, Аляске, Шри-Ланке, Ливане, Индии и Турции. Несмотря на все нежелание признавать, что реинкарнация определенно существует, он считает свидетельства убедительными. Возможно, реинкарнация никогда не будет научно подтверждена, но такие исследования, как те, что провел Стивенсон, создают для нее весомую доказательную базу [12].
Остается вопрос: как еще можно объяснить подробные воспоминания из предыдущей жизни у детей младшего возраста, в сочетании с физическими характеристиками, согласующимися с насильственной смертью в той жизни, если не реинкарнацией? И как удается некоторым буддистским ламам, таким как Кармапа или Далай-лама, перед смертью записывать, где именно и когда они переродятся? И как быть с так называемыми снами-благовестиями, в которых будущей матери иногда еще до зачатия сообщают пол и характер ее неродившегося ребенка? [13]
Некоторые ОСО содержат опыт, по-видимому, предыдущей жизни, оборванной насильственной смертью, как мы видели в предыдущих главах, а регрессионная терапия под гипнозом, отменяющим запретные функции нашего бодрствующего сознания, тоже нередко сопровождается сообщениями об опыте из предыдущей жизни [14]. В результате такого опыта многие носители ОСО принимают идею реинкарнации.
Воспоминания о предыдущей жизни можно объяснить с помощью нелокального сознания, так как ему сопутствует гипотеза нелокальной связи с сознанием ранее жившего и умершего человека. Та же концепция объясняет встречи с умершими людьми во время ОСО, присмертного и посмертного опыта. Если некоторые усматривают в возможности такого контакта доказательство реинкарнации, я считаю ее показателем нелокального аспекта бесконечного сознания. Это не исключает возможности реинкарнации одного и более аспектов нелокального сознания, в результате появляются воспоминания о предыдущей жизни. Я не склонен верить, что люди возвращаются в тело, сохранив целиком личность, которая ассоциируется с их нынешним ощущением «я» или эго. Но постепенно я пришел к убеждению, что воспоминания о предыдущей жизни вполне возможны.
Донорство органов: о чем спор?
После моих лекций об ОСО, и не только в Нидерландах, мне часто задают актуальные вопросы о смерти мозга и трансплантации органов: действительно ли смерть мозга равнозначна смерти? Как можно объявлять кого-либо мертвым, если почти 100 % тела остается теплым, неповрежденным, явно функционирующим? В чем разница между комой и смертью мозга? Обозначает ли смерть мозга начало процесса умирания, завершение которого обычно занимает часы или даже сутки, и как на этот процесс влияет извлечение таких органов, как сердце и легкие? Какое состояние сознания соответствует смерти мозга и процессу умирания? Как понимать случаи изменения мыслей и чувств после пересадки сердца – так называемую «трансплантированную память»? Мне хочется достаточно подробно разобрать эти вопросы, потому что смерть мозга и пересадка органов представляют собой наглядный и практический пример некоторых этических и медицинских вопросов, возникающих в связи с современным здравоохранением.
Начнем с того, что в принципе я не противник трансплантации органов – при условии, что решение стать донором органов было принято обдуманно и из лучших побуждений, с полным пониманием того, что оперативное изъятие органов оказывает влияние на процесс умирания и ускоряет его. Некорректная и зачастую однобокая информация препятствует хорошо обдуманному выбору, особенно если от людей ждут заполнения бланка регистрации донора органов в очереди на продление водительских прав. Заполняя бланк, мало кто осознает истинный смысл диагностики смерти мозга и его практические последствия для родных потенциального донора, у которого признали смерть мозга [15]. Невежество, связанное с истинным смыслом донорства органов, становится очевидным лишь тогда, когда близкий человек находится на искусственной вентиляции легких, а врач сообщает вам, что ваш муж, жена, брат, сестра или ребенок по сути мертв, и просит разрешение на изъятие донорских органов. В этот эмоциональный момент 70 % ближайших родственников, не уверенных насчет отношения потенциального донора к этому вопросу, отказывают в разрешении. Члены семьи часто воздерживаются от разрешения даже в тех случаях, если умирающий зарегистрирован как донор. Вид близкого родственника, подключенного к аппаратуре и лежащего под капельницей, потерявшего сознание, но все еще теплого, часто вызывает интуитивные сомнения в том, что смерть мозга действительно означает смерть.
Насущные вопросы
Большинство вопросов, которые мне задают, также было сформулировано в следующих двух письмах, написанных в ответ на споры в нидерландском правительстве о введении новой системы донорства органов, по которой все граждане Нидерландов должны быть автоматически причислены к донорам, если они не выразят протест и не заявят об отказе:
Не пора ли нам сместить акценты в этих непрестанно повторяющихся дебатах и задаться вопросом, почему этот выбор не дается людям «легко и просто»? Где научные доказательства тому, что трансплантация органов не вмешивается в процесс умирания? Слово «процесс» подразумевает этапы, а органы изымают в начале этого процесса. Почему «умершему» дают общий наркоз перед изъятием органов? Врачи говорят, что из-за рефлексов пациента, но в чем именно они заключаются? Почему критерии смерти мозга во всем мире разные? Какова взаимосвязь между телом, душой и разумом? Кто изучал психологические последствия для родителя, вынужденного навсегда попрощаться с ребенком, который еще теплый и дышит? Как быть с многочисленными публикациями об околосмертном опыте в ситуациях, когда смерть мозга уже диагностирована, однако пациент приходит в себя, оживает и рассказывает о своем ОСО? Есть множество других вопросов, возможно, слишком грандиозных для нашего ограниченного человеческого понимания, и это служит препятствием к тому, чтобы ответить просто «да» или «нет». Агрессивная правительственная кампания только разжигает недоверие. У всех должно быть право свободного выбора в свое время.
И еще одно письмо:
Пятнадцать лет я носил с собой карточку донора органов, не задумываясь. Но после того, что я услышал от одной из моих студенток, я разорвал ее.
Считая, что она в глубокой коме и без явных признаков активности мозга, ее врач и муж завели разговор возле ее постели. Врач предсказывал, что его пациентка проведет остаток своих дней в состоянии «овоща» и просил мужа подумать о том, чтобы отключить ее от систем жизнеобеспечения, поддерживающих в ней жизнь. Муж все еще надеялся на выздоровление, поэтому не соглашался отключить аппарат искусственной вентиляции. Спустя несколько месяцев женщина пришла в себя. Оказалось, она слышала все, что происходит вокруг, на протяжении почти всей комы, в том числе и разговор между ее врачом и мужем о пассивной эвтаназии! Она говорила, что это было ужасно, рассказывала, как пыталась крикнуть, что она еще здесь и хочет жить, быть с мужем и детьми, а они тем временем обсуждали ее возможную кончину. В принципе, я поддерживаю идею донорства органов, но все еще не заполнил донорскую карту. Почему? Потому что слишком много вопросов остались без ответа. Правительственная кампания нацелена главным образом на нехватку доноров и на необходимость зарегистрировать людей в качестве таковых.
Некорректная и однобокая информация
Одна из проблем нынешней политики в сфере донорства органов – нередкое обнародование некорректной и однобокой информации. Вот что говорится в одном из нидерландских бланков регистрации донора:
Ждать донорских органов приходится долго. Люди, которых пересадка органов могла бы спасти, умирают, хотя их смерти можно было бы избежать. Вот почему нам нужны доноры органов. Вы можете помочь! Войдите в реестр доноров. Сообщите нам о своем желании и помогите спасти людям жизнь.
По нынешним нидерландским законам зарегистрироваться в качестве донора можно с двенадцати лет. Существуют планы раздавать четырнадцатилетней молодежи бланки регистрации доноров одновременно с получением ими паспортов или удостоверений личности. Правительственная кампания уделяет основное внимание набору новых доноров, не предоставляя объективной информации о подоплеке «посмертного» донорства органов, то есть донорства после того, как кого-то объявили мертвым. Обсуждения сосредоточены почти исключительно на дефиците донорских органов, но этот дефицит будет существовать всегда, независимо от количества доноров и количества органов для пересадки [16]. Иначе говоря, позитивные стороны донорства (благородство, героизм, спасение жизни) подчеркиваются ценой замалчивания негативных.
Вот несколько примеров некорректной информации:
1. Несмотря на многочисленные информационные кампании, большинство людей остаются в неведении о существенном различии между донорством органов и донорством тканей. Они не знают, что донорство тканей возможно даже после того, как тело умершего пробыло в морге двадцать четыре часа. К донорским тканям относятся кожа, сердечные клапаны, костная и мышечная ткань, роговица глаз. Посмертное донорство органов подразумевает изъятие органов у пациентов со смертью мозга, теплые тела которых по-прежнему пребывают в глубокой коме на аппарате искусственной вентиляции. К таким органам относятся почки, печень, сердце, легкие, поджелудочная железа, отделы кишечника. Редко упоминаются какие бы то ни было противопоказания к донорству органов – например злокачественные заболевания, атеросклероз, хронические инфекции, ВИЧ, а также недавно сделанный пирсинг.
2. Получение нового органа не гарантирует нормальной продолжительности жизни. Реципиентам органов до конца их жизни требуется тщательное медицинское наблюдение ввиду риска отторжения и побочных эффектов иммуносупрессивных препаратов, у них выше риск развития злокачественных заболеваний, высокого артериального давления, диабетов и тяжелых инфекций.
3. Не упоминаются потенциальные физические и психологические побочные эффекты трансплантации органа. «Гнет подарка» оказывает огромное психологическое давление на реципиентов: зачастую им приходится подавлять любые негативные чувства из опасения, что их обвинят в неблагодарности.
4. В информации отсутствуют указания на меры, необходимые для поддержания органов в приемлемом состоянии для донорства еще до того, как донору диагностируют смерть мозга и будет получено разрешение на донорство органов.
Когда смерть мозга считается наступившей?
Вместе с техническими знаниями о трансплантации органов (первую почку пересадили в 1965 году, первое сердце – в 1967 году) возникла и проблема получения органов, пригодных для трансплантации. В 1968 году созданная для этой цели комиссия при Гарвардской школе медицины после продолжительной дискуссии постановила, что впредь coma depasse (долговременная, необратимая кома) будет называться смертью, таким образом была создана возможность получать органы для трансплантации от «умерших» пациентов. Между смертью мозга и комой есть разница. Во время комы, или «клинической смерти», в мозге может быть зафиксирована электрическая активность. Сердце бьется нормально, артериальное давление регулируется медикаментами, пациент находится на искусственном дыхании и у него обычно сохраняются некоторые функции мозга. В отличие от клинической смерти, необратимая кома – состояние, при котором значительной части коры и ствола головного мозга нанесен серьезный ущерб, и если есть какие-либо признаки, что этот ущерб необратим, ставится диагноз «смерть мозга». Кома, вызванная утратой активности в коре головного мозга, но с сохранившимися функциями ствола головного мозга, может в исключительных случаях длиться годами, потому что такие стволовые рефлексы, как дыхание и глотание, еще возможны; это так называемое «вегетативное состояние», известное также как «синдром запертого человека».
Согласно международным рекомендациям по трансплантации органов (Нидерланды, Европа, США), перепутать необратимую кому со смертью мозга невозможно, так как в последнем случае в мозге отсутствует какая бы то ни было измеримая электрическая активность и стволу головного мозга нанесен непоправимый ущерб [17]. Но меня часто спрашивают, насколько точны подобные измерения. И как быть с многочисленными отчетами о сознании в период комы с продемонстрированной утратой функций мозга? Нидерландские рекомендации по трансплантации органов, как и любые международные (США, Великобритания), говорят о смерти мозга следующее:
Мозгу необходим постоянный приток насыщенной кислородом крови. Если мозг… лишен обогащенной кислородом крови более чем на несколько минут, ему наносится непоправимый ущерб. Результатом становится необратимая потеря функций мозга. Продолжать лечение бесполезно. Со смертью мозга пациент мертв [18].
При этом встает вопрос о процессе умирания, который может длиться часами и даже сутками и о котором рекомендации умалчивают. Более того, в момент диагностирования смерти мозга 96 % организма живо и его продолжают поддерживать в живом состоянии, в то время как пациент юридически считается умершим. Когда же смерть мозга считается наступившей, согласно нидерландским и другим международным рекомендациям?
Смерть мозга у человека считается наступившей в случае необратимой и полной потери функций полушарий головного мозга, ствола головного мозга и продолговатого мозга. Человек, о котором идет речь, больше не в состоянии дышать самостоятельно. Все функции мозга прекращены, организм неспособен регулировать артериальное давление и температуру тела [19].
Насчет искусственной вентиляции в нидерландских (и других международных) рекомендациях говорится следующее:
Донорским органам нужна обогащенная кислородом кровь. Вот почему донор со смертью мозга продолжает находиться на искусственной вентиляции легких, пока органы не будут изъяты оперативным путем. Это можно сделать только в отделении интенсивной терапии больницы. Ввиду искусственной вентиляции легких донор со смертью мозга не выглядит умершим. Он похож на спящего, у него нормальный оттенок кожи, она кажется теплой на ощупь. Монитор показывает сердцебиение. И все-таки он мертв! [20]
Вот почему в законе говорится об «искусственном дыхании умершего», хотя всем врачам и неспециалистам известно, что сделать искусственное дыхание «настоящему» трупу из морга невозможно.
По поводу активности мозга в протоколе говорится:
Электроэнцефалограмма – регистрация электрической активности коры головного мозга. «Ровная» ЭЭГ, то есть прямая линия, указывает, что какая бы то ни было электрическая активность в коре головного мозга отсутствует [21].
Ровная ЭЭГ играет важную роль в диагностике смерти мозга, хотя прямая линия на ЭЭГ во время остановки сердца не исключает какую-либо активность мозга, не поддающуюся измерению. ЭЭГ не дает информации о стволе головного мозга. «Когда ЭЭГ невозможна (в случае повреждения черепа, к примеру)… врачи вводят контрастную жидкость в кровеносные сосуды мозга, чтобы выяснить, происходит ли какое-либо кровообращение в мозге».
После тяжелой черепно-мозговой травмы или при массивном кровоизлиянии в мозг отек в нем обычно вызывает сильное давление в тканях, что затрудняет демонстрацию кровообращения в мозге как с помощью контрастной жидкости, так и при изотопном анализе. Зачастую в таких случаях приходят к ошибочному выводу, что кровообращение в мозге отсутствует. Охлаждение мозга (терапевтическая гипотермия) снижает церебральный отек и дает пациенту шанс на восстановление. Но такое лечение до сих пор применяется довольно редко.
Смерть мозга равнозначна смерти?
Нидерландские и другие международные рекомендации по трансплантации органов утверждают, что смерть мозга равнозначна смерти. Согласно господствующим представлениям о смерти, с жизнью она никогда не пересекается: человек либо мертв, либо жив, но никогда не бывает и тем, и другим одновременно. Однако с научной точки зрения невозможно в точности определить, когда вся жизнь покидает тело. Процесс умирания занимает часы и сутки, проходит у всех по-разному, происходит на разных уровнях – от органов до клеток и их составляющих, с разными процессами и скоростью распада для каждой системы. Кроме того, в момент диагностирования смерти мозга почти 100 % тела еще живо. Критерии и диагностические методы смерти мозга в каждой стране свои, и чем больше специалисты узнают о проблемах диагностики, тем заметнее ослабевает их уверенность.
Критерии смерти, относящиеся к мозгу, не имеют в своей основе достоверных научных данных. До тех пор пока речь идет исключительно о прекращении функций мозга, мы имеем дело с живым пациентом. Если в дальнейшем окажется, что он умирает, то уже по одной этой причине он в настоящий момент жив, а не мертв. Постоянно возникают вопросы, действительно ли пациенты с многочисленными тяжелыми черепно-мозговыми травмами, без дыхания и с потерей стволовых рефлексов мертвы. Ведь если повреждения исключительно внутричерепные, эти пациенты выглядят совершенно живыми: они теплые и розовые, у них переваривается пища и происходит обмен веществ, выводятся отходы, идет процесс полового созревания, возможны даже репродуктивные функции. Стороннему наблюдателю они кажутся просто пациентами на длительной искусственной вентиляции легких, в состоянии сна. Доводы, почему эти пациенты должны считаться умершими, никогда не звучали особо убедительно. В лучшем случае «правило мертвого донора» обеспечивало вводящее в заблуждение нравственное прикрытие, не выдерживающее пристального рассмотрения, поэтому, как и нравственная необходимость в донорстве органов, «правило мертвого донора» потребовало ненужных и неприемлемых пересмотров определения смерти [22], [23]. Относящиеся к мозгу критерии смерти, начиная с первых случаев использования термина «смерть мозга» и до нынешнего времени, не были основаны на данных исследований, которые могли бы считаться достоверными для любых других медицинских целей. «Смерть мозга» – это ненастоящая смерть [24].
Большинство людей не подозревают, что изъятие органов у «мертвых» пациентов обычно требует общей анестезии ввиду так называемого синдрома Лазаря – острых рефлексов донора органов, признанного умершим. Разве понадобилась бы общая анестезия трупу? У пациентов, которым диагностирована смерть мозга, также наблюдаются значительные изменения артериального давления, сопротивления кровеносных сосудов, сердечного ритма во время оперативного изъятия органов, что возможно лишь при условии сохранности рефлексов головного и спинного мозга [25].
Тот факт, что «умершие» пациентки могут рожать живых детей, также наводит на размышления. Десятки беременных женщин в глубокой коме, с диагностированной смертью мозга, содержались на аппарате искусственной вентиляции и внутривенных вливаниях и кормлении неделями и даже месяцами до рождения ребенка, после чего все приборы отключали. Может ли труп родить живого ребенка? Ситуацию осложняет утверждение, что «беременная женщина с клинической смертью мозга мертва как личность, но не биологически»! Существуют медицинские рекомендации и даже книга, посвященная поддержанию беременности у женщин со смертью мозга – «Управление посмертной беременностью: юридические и философские аспекты» (Management of Post-mortem Pregnancy: Legal and Philosophical Aspects) [26].
Снижение количества доноров со смертью мозга
Количество потенциальных пациентов со смертью мозга, органы которых можно трансплантировать, снижается с каждым годом благодаря успехам в лечении тяжелых черепно-мозговых травм и кровоизлияний в мозг. Врачи в Нидерландах успешно проводят «профилактику донорства», то есть предотвращают смерть мозга. Вообще говоря, донорский потенциал Нидерландов – самый низкий в Европе, отчасти благодаря усовершенствованным методам лечения мозговых травм, но главным образом благодаря ужесточению законов об обязательном использовании ремней безопасности в машинах, обязательном ношении шлемов при езде на мопедах и мотоциклах, введению и надзору за соблюдением ограничений скорости и запрету на вождение в нетрезвом виде. В других странах количество молодых жертв дорожных аварий намного выше. Если бы законы не были настолько строгими, в Нидерландах появлялось бы гораздо больше доноров органов.
В 2002 году в Нидерландах насчитывался 1131 потенциальный донор, но ввиду противопоказаний к донорству, таких как возраст и хронические заболевания, не всегда запрашиваемого разрешения на донорство органов, отказов со стороны родных (примерно в 35–45 % случаев) и других обстоятельств, всего 232 донора были зарегистрированы, в итоге реальными донорами стали из них 202. Последние пять лет фактическое количество доноров оставалось примерно постоянным – около 200 в год. Вместе с тем количество пациентов, ждущих донорские органы, особенно почки, каждый год растет из-за более широких показаний к гемодиализу [27].
В США количество пациентов, нуждающихся в трансплантации, также продолжает расти быстрее, чем количество доноров. Около 3700 кандидатов на трансплантацию добавляется в национальный список ожидания каждый месяц, и каждый день около 77 человек получают донорский орган. Но каждый день 18 человек из очереди на трансплантацию умирает, не дождавшись ее, из-за нехватки донорских органов [28]. В недавней обзорной статье в New York Times педиатра-кардиолога Даршака Сангхави, озаглавленной «Когда начинается смерть?» (When Does Death Start?), причины нехватки донорских органов в США отчасти объяснялись менее частым диагностированием смерти мозга. Автор также говорит о теоретической возможности дать «умирающим» пациентам в коме, но без смерти мозга, умереть в операционной, чтобы иметь возможность воспользоваться их органами для целей донорства не позднее чем через пять минут после остановки сердца (донорство с остановкой сердца). В Великобритании 3513 органов для трансплантации в 2008 году было изъято благодаря великодушию 1854 доноров, но, несмотря на то что живыми донорами стали больше людей, чем прежде, многие пациенты по-прежнему долго ждут трансплантации [29].
Только новые практики, такие как донорство с остановкой сердца (изъятие органов после того, как сердце перестает биться), убеждение доноров отдавать в качестве донорской почку или маленькую часть печени при жизни, и, возможно, продолжающиеся исследования ксенотрансплантации (манипуляции с генами свиней с целью сделать их органы, особенно сердце, пригодными для пересадки человеку) теоретически могли бы сократить списки ожидания донорских органов. Но проблему длительного ожидания можно также смягчить, уделяя больше внимания нефизическим аспектам донорства органов и обращаясь к вопросам значения болезней и страха смерти. Вопросы о значении и смысле должны быть неотъемлемой частью обсуждения проблем трансплантации органов [30]. Не все, что возможно с медицинской точки зрения, автоматически обретает смысл или становится необходимым.
В заключение скажу, что мне, как кардиологу, часто задают вопросы об этических и медицинских сторонах нидерландской системы здравоохранения, особенно о степени, в которой пополнение знаний об ОСО способно внести вклад в более гуманное отношение к пациентам и их родным. Та же ситуация наблюдается в США и Великобритании. Боязнь смерти и процесса умирания часто обуславливает решения, принятые по этическим и медицинским вопросам со стороны врачей, пациентов и их родственников. Знания об околосмертном опыте могут иметь огромную практическую значимость для специалистов-медиков, для умирающих пациентов и членов их семей. В приложении я подробнее рассмотрю, что означало бы для пациентов и врачей, если бы больше людей имели представление об удивительном опыте, возможном в период клинической смерти или комы, на смертном одре или после смерти.