Последующие годы покрыты мраком.
— Мне известно, что вы не работали в Чикаго.
— Это я знаю. В Чикаго работали вы. Что вы намедни делали в редакции «Стар»? Наводили обо мне справки?
— Вы снова становитесь шпионом.
— Разве я упоминал о моем прежнем занятии?
— Но вы женаты и у вас есть дети.
— Это точно. Кто бы мог подумать, что в молодости я намеревался стать священником.
— Для шпиона это тоже довольно странно.
— Я же не утверждал, что был шпионом.
— Но вы католик?
— А что такое религия в наши дни? Взять хотя бы моих детей. По воскресеньям они берут гитары и скрипки и отправляются в какую-то церковь. Там пожимают друг другу руки, целуются. Говорят, что им это очень нравится.
— Ваша жена ирландка? Или американка?
— Она из Палестины, еврейка. По службе мне пришлось провести там какое-то время. Поверите ли, нам пришлось уехать, чтобы расписаться, когда она забеременела. На нейтральную территорию.
— Флинн, ваша работа в бостонской полиции не более чем прикрытие.
— Почему бы вам не налить себе виски?
— Вот почему вы говорили, что у вас нет опыта полицейской работы. Вы никогда не были полицейским.
— Я учусь, — потупился Флинн. — Методом проб и ошибок.
— Вы стали полицейским, когда конгресс начал трясти всяческие агентства, старающиеся не афишировать свои делишки.
— Неужели я так много наболтал о себе? — искренне изумился Флинн. — Чай, похоже, развязывает мне язык.
— Вы все еще говорите по-немецки?
— Это, можно сказать, мой родной язык.
— Будучи в гитлерюгенд, вам приходилось браться за оружие и стрелять?
— Да, приходилось.
— Как это было?
— Видите ли, я чуть не подстрелил себя. Я не мог стрелять в союзников, наступавших на Мюнхен. И не мог стрелять в парней, с которыми вырос.
— И что же вы сделали?
— Заплакал. Лег в грязную траншею и заплакал. Помните, мне не было и пятнадцати. Впрочем, я сомневаюсь, что и теперь поступил бы иначе.
По окну барабанил дождь.
— Теперь ваша очередь, Флетч.
ГЛАВА 24
Флетч налил в опустевший бокал виски, добавил воды.
— Боюсь, что мне нечего сказать.
Даже сквозь толстые стены до них долетало завывание ветра.
— Я вам помогу, — Флинн шевельнулся в кресле, устраиваясь поудобнее. — Вы родились и выросли в Сиэтле. Получили степени бакалавра и магистра искусств в Северо-Западном университете. Не довели до конца докторскую диссертацию.
— Не хватило денег, — Флетч снова сел, с полным бокалом.
— Увлеклись журналистикой. Писали об искусстве в одной из газет Сиэтла. Прославились статьей о незаконном вывозе из Канады изделий доколумбовой эпохи. Потом вы служили в морской пехоте. Вас послали на Дальний Восток, наградили «Бронзовой звездой», которую вы так и не удосужились получить. В «Чикаго пост» вы были специальным корреспондентом, проводили журналистские расследования. Вам удалось раскрыть не одно преступление как в Чикаго, так и в Калифорнии, где вы работали после этого. Ваш конек — журналистское расследование, а не статьи по искусству.
— А есть ли разница?
— Примерно восемнадцать месяцев назад вы исчезли из Южной Калифорнии.
— Сейчас очень сложно добиться полного взаимопонимания с руководством газеты. Каждый начальник считает своим долгом взять сторону какой-либо партии. Фактор, убийственный для свободы слова.
— Вы дважды женились и разводились. Алименты вы платить не желали, так что на вас подали в суд. В чем только вас не обвиняли: от подлога до неуважения к суду. Затем, однако, все потерпевшие отозвали свои иски. Кстати, когда я наводил справки о вас в правоохранительных органах Калифорнии, мне позвонил окружной прокурор или помощник окружного прокурора. Кажется, его фамилия Чамберс. Он высоко отозвался о вас, отметив ваше непосредственное участие в раскрытии одного или двух тяжких преступлений.
— Олстон Чамберс. Мы вместе служили в морской пехоте.
— Чем вы занимались последние восемнадцать месяцев?
— Путешествовал. Какое-то время побыл в Бразилии. Перебрался в британскую Вест-Индию. Теперь живу в Италии.
— В Штаты вы возвращались лишь однажды, в Сиэтл, на похороны отца. Вы говорили, что унаследовали от него крупное состояние?
— Нет, этого я не говорил.
— Он был азартный игрок, — заметил Флинн.
— Я знаю, — кивнул Флетч.
— Вы не ответили на вопрос, откуда у вас такие деньги?
— От дядюшки, — солгал Флетч. — Он умер, когда я работал в Калифорнии.
— Понятно, — Флинн, естественно, ему не поверил.
— Не мог же он оставить деньги моему отцу, правда?
— Значит, на свете есть много людей из вашего прошлого, которые желают вам зла, — продолжил Флинн. — Вон он, бич мобильного общества. Люди перебираются из страны в страну, таская за собой прошлое. Настоящее расследование невозможно провести в границах одного полицейского участка, даже если детектив — мастер своего дела.
— У вас остынет чай, — напомнил Флетч.
— Холодный мне больше нравится, — Флинн налил себе чая. — Мы, европейцы, не так чувствительны к температуре, как американцы.
— Вы думаете, что происшедшее связано с моим прошлым. Кто-то последовал за мной в Бостон и подставил меня под обвинение в убийстве?
— Ну, мне не хотелось бы заполнять половину листа, отведенную для ваших врагов. Не зря же говорят, что у хорошего журналиста друзей нет.
— Полагаю, вы ошибаетесь, инспектор. Как Питер Флетчер я — жертва случайности. Кто-то совершил убийство в этой квартире и обставил все так, чтобы возложить вину на первого вошедшего сюда человека.
— Вернемся к Риму, — чуть изменил направление разговора Флинн. — Не могли бы вы объяснить мне тамошнюю ситуацию?
— В каком смысле?
— Видите ли, я обращаю внимание не только на то, что делает человек, но и на то, что он не делает. Надеюсь, вы меня понимаете. Вы вот говорили мне, что приехали в Бостон, чтобы поработать над книгой о живописце Эдгаре Артуре Тарпе-младшем.
— Совершенно верно.
— Однако с утра в среду до сегодняшнего вечера вы не связались ни с Фондом семьи Тарп, ни с куратором Бостонского музея изящных искусств.
— Я был занят.
— Отнюдь. Мои мальчики, ведущие за вами слежку, доложили, что вы ведете жизнь добропорядочной бостонской старушки. Ленч в «Локе-Обер», коктейль в «Рице». Вы провели пару часов в редакции «Бостон стар». Все остальное время не выходили из дома, пусть это и чужая квартира.
— Пожалуй, это так.
— Вы много спите, мистер Флетчер.
— Я приводил в порядок мои записи.
— Наверное, вы могли справиться с этим в солнечной Италии, до приезда сюда.
— Как видите, не смог.
— Разумеется, не стоит забывать про среду. Мы не знаем, что вы делали в среду. В тот день вы зашли в «Риц-Карлтон» через одну дверь, а выскользнули через другую. Естественно, безо всякого злого умысла. Произошло это до того, как мы выяснили, что имеем дело с бывшим асом журналистского расследования, органически не выносящим слежки. Но нам известно, что ни в Фонде Тарпа, ни в Бостонском музее в среду вы не показывались.
— Вы должны понять мои чувства, инспектор. Трансатлантический перелет. Смена часового пояса. Шок от убийства. Осознание того, что подозрение падает на меня. Я просто не отдавал отчета в своих действиях.
— Неужели? — зеленые глаза насмешливо сверкнули. — Вы собираетесь жениться на Анджеле ди Грасси?
— У вас отличная память на имена и фамилии.
— Это от знания языков. Кто она?
— Девушка. Итальянка. Дочь графа ди Грасси.
— Графа ди Грасси?
— Графа Клементи Арбогастеса ди Грасси.
— Того самого, что умер на прошлой неделе?
— Мы так думаем.
— «Мы так думаем»! Что это за ответ?
— Он умер.
— Вы говорили, что присутствовали «как бы на похоронах».
— Говорил?
— Да.
— Наверное, так оно и было.
— Флетч, почему вы сразу не говорите правду? Почему я должен все вытягивать из вас клещами? Между прочим, сегодня у меня выходной.
— И вы заплатили за виски из собственного кармана?
— Да. Поэтому попрошу вас начать с самого начала. Почему вы прилетели в Бостон?
— Ладно. Я разыскиваю картины.
— Ага! Молодец. Наконец-то Флинну дозволено выслушать истинную историю. Забудьте о краткости. Можете говорить сколь угодно долго.
— Энди ди Грасси и я собираемся пожениться.
— Вы в преддверии блаженства. Юная дама говорит по-английски?
— Без малейшего акцента. Она училась в Швейцарии, а потом в Штатах.
— Очень важно, чтобы муж и жена изъяснялись на одном языке, когда дело доходит до споров.
— Пару лет назад из дома ее отца, неподалеку от Ливорно, украли коллекцию картин. Картин очень дорогих.
— Много?
— Девятнадцать, включая скульптуру лошади Дега.
— Лошадь Дега? О Господи. И сколько стоит украденное, с лошадью или без нее?
— Трудно сказать. Миллионов десять, двенадцать.
— Долларов?
— Да.
— Мой Бог, ну почему я учился играть на скрипке, а не рисовать. Это богатое семейство, ди Грасси?
— Нет.
— Вам, впрочем, это неважно, вы сами богаты.
— Энди жила у меня на вилле, в Канья.
— Вы репетировали послесвадебное блаженство.
— История увлекательная, не так ли, Флинн?
— Покажите мне ирландца, который откажется ее выслушать!
— Ваши годы в гитлерюгенд не вытравили из вас присущее вашей нации любопытство.
— Наоборот, разожгли его.
— Я получаю каталоги со всего мира. Каталоги произведений искусства. Они издаются музеями. Как описания имеющихся экспонатов, так и выставочные. Издают их и торговцы произведениями искусства. Тоже двух типов. Того, что предлагается на продажу, и уже проданного.
— Ясно. Я понял, о чем речь.
— Как-то раз Энди просматривала каталог, выпущенный бостонской галереей, Галереей Хорэна.
— Никогда о ней не слышал.
— Она находится на Ньюбюри-стрит.
— Вполне возможно.