— Нет, — покачал головой Флетчер. — Я не задумался над тем, где может быть ее одежда.
— Вместо этого вы пришли сюда, чтобы полюбоваться картиной.
— Инспектор, вы, надеюсь, понимаете, что в тот момент мне было не до ее одежды. Я остолбенел, увидев ее. Не знал, откуда взялась в моей гостиной эта девушка. И меня менее всего волновало, где ее одежда.
— Ее одежда в вашей спальне, мистер Флетчер. В том числе, и порванный лиф.
Флетчер пробежался взглядом по полкам с книгами.
— Кажется, я впервые слышу слово «лиф». Разумеется, оно встречалось мне в книгах, английских романах девятнадцатого века.
— Хотели бы вы услышать мою версию того, что произошло здесь сегодня вечером?
— Нет.
— И все-таки, давайте послушаем. Я все еще успеваю домой до двух часов. Вы прибыли в аэропорт, оставив свою ненаглядную в Риме. До того вы прожили с ней два месяца, в ее квартире, причем последние дни выдались очень печальными. На похоронах не радуются.
— Тем более, похоронах будущего тестя, — ввернул Флетч.
— И вы покинули свою единственную с божественной прыткостью, мистер Флетчер. Каково словосочетание, Гроувер? Вы все записали?
— Да, инспектор.
— Не меняя порядка слов?
— Нет, инспектор.
— Вы приехали и вошли в эту огромную, прекрасно обставленную квартиру. И ощущение свободы слилось в вас с чувством одиночества, потенциально опасная комбинация, если речь о богатом, не жалующемся на здоровье молодом человеке. Вы побрились, приняли душ, переоделись, полный сил и энергии. Пока моя версия не расходится с вашей, не так ли?
— Просто не понимаю, как они вообще могут разойтись.
— Вы выходите в мелкий, моросящий дождь. Возможно, принимаете самое простое решение и заглядываете в первый попавшийся бар для одиночек. Там прилагаете все силы, чтобы очаровать самую привлекательную девушку, которая, из-за дождя, уже успела пропустить пару стопочек джина. Кстати, Гроувер, нам нужно узнать, что у этой девушки в желудке. Вы заманиваете ее в квартиру, потом в спальню, она сопротивляется, по какой-то известной лишь ей причине. То ли обещала маме вернуться пораньше, то ли забыла принять противозачаточные таблетки, да мало ли почему в наши дни молодые дамы могут передумать. Вы же в спальне срываете с нее одежду. Испуганная, она выбегает в прихожую, мчится в гостиную. Вы догоняете ее. Она продолжает сопротивляться. Возможно, начинает кричать, а вы не знаете, толстые ли здесь стены. Квартира-то для вас новая. Вы только что из Рима, где оставили свою невесту. Классический случай, двое взрослых в комнате, причем их желания не совпадают. В раздражении, из злости, от страха, в ярости, вы что-то хватаете и бьете ее по голове. Чтобы утихомирить ее… или заставить замолчать. Но, к вашему изумлению, она падает у ваших ног и затихает навсегда.
Флинн потер один из своих зеленых глаз ладонью огромной руки.
— Ну, мистер Флетчер, разве я не изрек очевидную истину?
— Инспектор? Неужели вы думаете, что все так и было?
— Нет, не думаю.
Теперь его глаза скрылись под ладонями обеих рук.
— Сейчас, по крайней мере, нет, — продолжил Флинн. — Будь вы выпивши, да, я бы в это поверил. Или не обладали столь привлекательной внешностью. Зачем еще эти девчушки болтаются в барах, если не для того, чтобы встретить такого вот Питера Флетчера. Я бы поверил в мою версию, будь вы менее уверены в себе. Мне представляется, что гораздо проще избавиться от тела сопротивлявшейся женщины, чем подвергнуть себя полицейскому допросу. Впрочем, возможно, тут я и ошибаюсь, у всех свои странности. И если бы не звонок по контактному телефону полиции, я бы мог поверить, что вы находились в состоянии аффекта, не отдавали отчета своим действиям. Нет, в это я тоже не верю.
— То есть вы не собираетесь арестовать его, инспектор? — подал голос Гроувер.
— Нет, Гроувер, — Флинн встал. — Моя интуиция возражает.
— Сэр!
— Я уверен, что вы правы, Гроувер, но помните, пожалуйста, о том, что мне не довелось получить столь блестящую подготовку, характерную для полицейских Бостона. Не сомневаюсь, что любой из ваших не менее опытных коллег в мгновение ока упек бы мистера Флетчера за решетку. Но в аналогичных случаях, Гроувер, решающую роль играет именно неопытность.
— Инспектор Флинн…
— Тихо. Тихо. Если этот мужчина виновен, а вероятность этого по-прежнему велика, мы найдем новые свидетельства его вины. Если б я сам не видел чемоданы в прихожей, то подумал бы, что все его россказни — ложь. Я подозреваю, что так оно и есть. Я впервые вижу человека, пишущего об изящных искусствах, и не убежден, что среди ему подобных преобладают лжецы и убийцы.
— Полагаю, вы собираетесь запретить мне покидать город, — предположил Флетч.
— Отнюдь. Наоборот, мистер Флетчер, если вы покинете город, ситуация станет еще более интересной.
— Я пошлю вам почтовую открытку.
Флинн посмотрел на часы.
— Что ж, если Гроувер отвезет меня домой, я как раз успею выпить чашку настоя ромашки с моей Элзбет и детками.
— Отвезу, инспектор, — Гроувер открыл дверь в опустевшую прихожую. — Я хочу поговорить с вами.
— Разумеется, хотите, Гроувер. Я в этом не сомневаюсь.
ГЛАВА 4
Утром Флетч позвонил в Рим. Обычно требовалось немалое время, чтобы соединиться с другим берегом Атлантического океана, да и на поиски Анджелы ди Грасси всегда уходили драгоценные минуты, но на этот раз, к его полному изумлению, Рим дали мгновенно, а Анджела взяла трубку после первого звонка.
— Энди? Добрый день.
— Флетч? Ты в Америке?
— Прибыл благополучно. Думаю, теперь и ты сможешь долететь до Бостона целой и невредимой.
— О, я с удовольствием.
— Я застал тебя за ленчем?
— Да.
— Что ты ешь?
— Холодную спаржу под майонезом. И клубнику. Ты позавтракал?
— Нет. Я еще не вставал с постели.
— Это хорошо. Какая у тебя кровать?
— Великовата для одного.
— Других, по-моему, просто нет.
— Наверное, ты права. Кровать всю ночь мешала мне спать, нашептывая: «Энди! Энди! Где ты? Нам тебя не хватает…»
— Моя кровать шептала мне то же самое. Какая у вас погода?
— Не знаю. Из-за тумана ничего не видно. А как идет сражение?
— Без особых успехов. Весь день я провела с адвокатами и комиссарами каких-то ведомств. Но не выяснила ничего определенного. Все чиновники говорят нам, что он мертв, мы должны считать его умершим, свыкнуться с этим и продолжать жить. Поэтому, собственно, мы и организовали похороны. Но адвокаты настаивают, что все должно оставаться в подвешенном состоянии, пока мы не получим исчерпывающей информации. Помнишь мистера Роселли? Он присутствовал на папиных похоронах в понедельник. Папин адвокат. Скорбел больше всех. Все время сморкался в носовой платок и вытирал слезы. А днем позже, вчера, он вскидывает руки вверх и говорит, что они ничего не могут сделать, пока не будут знать наверняка, что папа умер.
— И что ты собираешься делать?
— Попытаюсь переломить их. Все мне очень сочувствуют.
— Но не ударяют пальцем о палец.
— Я слышала, что адвокаты все такие. Выдаивают наследство, как корову, забирают львиную долю на гонорары, а ошметки оставляют родственникам.
— Иногда случается и такое.
— И Сильвия, моя дорогая мачеха Сильвия, как всегда, в своем амплуа. Каждые десять минут она объявляет себя графиней ди Грасси. Должно быть, в Риме уже каждый швейцар знает, что она — графиня ди Грасси. А я вроде бы беспризорница.
— Почему бы тебе не бросить эту тягомотину и не прилететь сюда?
— В этом все дело, Флетч. Каждый считает своим долгом сказать нам, приспосабливайтесь и живите, как будто ничего не случилось. Но мы не можем жить, не получая денег из наследства отца. А на него наложен арест.
— Не понимаю, почему тебя это тревожит. Мы с тобой поженимся, и ты будешь спокойно дожидаться, пока адвокаты уладят все наследственные споры. Забудь обо всем и приезжай.
— Не могу, Флетч, плевать я хотела, сколько будут улаживаться все эти дела. Не нужны мне сейчас ни этот старый дом, ни деньги отца. Но я хочу, чтобы огласили завещание. Хочу знать, кому отходит основная часть наследства — третьей жене моего отца или его единственной дочери. Мне это важно.
— Почему?
— Если все отходит Сильвии, прекрасно. Отец вправе принять такое решение. Оспаривать его я не буду. Если я потеряю фамильный дом, уйду, не оглядываясь. И никогда больше не подумаю, что несу ответственность за стариков-слуг. Ты же знаешь, Флетч, Риа и Пеп воспитывали меня с самого детства. Если же большую часть состояния получу я, мне и заботиться о них. А сейчас я ничего не могу для них сделать. Даже ответить на вопросы, которые читаю в их взглядах. И пока отвечаю за них. А Сильвия может брать свой драгоценный титул и катиться с ним к чертовой матери.
— Энди, Энди, это же одни эмоции.
— Да, эмоции. Мне все равно, будет исполнена воля отца или нет. Но я хочу знать, что написано в завещании.
— Я удивлен, что ты не можешь узнать у Роселли содержание завещания.
— Роселли! Маленькой он качал меня на колене. А теперь не говорит ни слова!
— Может, тебе снова покачаться на его колене?
— И Сильвия ни на шаг не отпускает меня. Или говорит каждому встречному, что она — графиня ди Грасси, или пытается выяснить, что я намерена делать. И поминутно повторяет: «Куда уехал Флетчер? Почему туда? Чем он занимается в Бостоне?»
— Ты ей сказала?
— Сказала, что ты полетел в Бостон по личному делу. Касающемуся только тебя.
— Послушай, Энди. Не забывай, почему я в Бостоне.
— Лучше бы тебе поскорее найти их, Флетч. Дело принимает серьезный оборот. Если Сильвия унаследует состояние отца, едва ли она позаботится о слугах. Какие у тебя успехи?
— Хорэн, владелец галереи, звонил вчера вечером. Практически сразу после моего приезда.
— Что он сказал?
— Он никогда не слышал о такой картине. Сегодня утром я с ним встречусь.