Путь к Воскресению
Великий пост — приготовление к Пасхе
Великий пост имеет ценность как приготовление к Пасхе. Сам по себе, вне пасхального контекста, он теряет смысл и серьезно его меняет. Пост — это, с одной стороны, покаянный труд человеческий перед лицом Божьим, с другой — добровольное распятие человека со страстьми и похотьми ради достойной встречи Пасхи. Пост — это в очередной раз вживание человеческой душой в искупительные страдания Господа Иисуса Христа.
Переживание благодатной радости на Пасху, пасхальная радость дается как награда человеку, который трудится над своей жизнью и готов идти на распятие вместе со Христом для того, чтобы с Ним воскреснуть. Великий пост мы включаем именно в это смысловое понимание Пасхи как главного события мировой истории. И оно должно быть главным событием в жизни человека.
Отношением к Пасхе меряется все в нашей жизни: отношение к смерти, отношение к заповедям, к личности Иисуса Христа, к личной жизни, ко своим грехам. Все меряется в отношении пасхальной веры, пасхальной радости, которая невозможна без постного труда, заключающегося в добровольном распятии.
Слово о Великом посте
Задолго до Рождества Христова умный китаец по имени Кун-цзы (по-нашему Конфуций) сказал, что мир изолгался, слова потеряли смысл и нужно заново давать имена вещам и понятиям. Склоняя голову перед мудрым китайцем, мы и сегодня признаем, что смирение смешивают с комплексом неполноценности, храбрость — с наглостью, щедрость — с глупостью и так до бесконечности.
Время Великого поста обязывает нас говорить о покаянии — и нам, как детям ХХI века, тут же придется оправдываться. Покаяние — вовсе не оглашение своих гадостей и не размышление про себя и вслух о своих недостатках. И не многое другое из того, что ошибочно приписывают настоящему покаянию. В своих богослужениях Церковь называет покаяние «радостотворным». Как, например, в службе Почаевской иконе Божией Матери есть слова в одном из тропарей: «О грехах своих восплачемся, о милосердии же Божием возрадуемся». Покаяние истинное рождает радость: радость о прощении грехов, о том, что тебе дана вновь надежда, и перевернута страница, и Бог забыл твои неправды, и жизнь продолжается…
Пост — это в очередной раз вживание человеческой душой в искупительные страдания Господа Иисуса Христа.
Этого светлого отношения к покаянию или вовсе нет, или почти нет. Его ошибочно смешали с каким-то духовным изуверством; самобичеванием, где нет бича. Католики логически пошли дальше и дошли до самоистязания. А православные, не делая крайних шагов, стали на полпути и покаяние смешали с самоуничижением, тоской, печалью и со многими вещами, никак не касающимися Бога. Когда Антоний провел 20 лет в пустыне и знающие его пришли к нему, то они увидели человека (я никогда не забуду этих слов) «цельного в уме, здравого в душе и теле, посвященного в тайны и объятого Богом». Это — покаяние истинное. Подобен ему Моисей, в 120 лет не утративший ни единого зуба, не ослабевший в зрении и телом бывший сильным, как зрелый муж. Вот покаяние. Остальное — нудеж, скуление и тихий вой слабого и малоумного человека, считающего себя (вдумайтесь!) подвижником.
Великий пост требует от всех нас целостности, то есть собирания воедино всех составных частей нашего естества: ума, воли, чувств. И тот, кто не ест с понедельника до пятницы, и тот, кто просто бросил курить, и тот, кто отказался есть конфеты («необходимые» для жизни) — все они подвижники. Вспоминая Конфуция, нужно сказать, что и слово «подвиг» мы понимаем неправильно. Для обывателя подвиг сопряжен с ружейными залпами, тонущим кораблем, ледяными вершинами… На самом деле настоящий подвиг — это сдвигание себя самого с мертвой точки, это умение и желание разбудить свою мертвость и сделать шаг навстречу тому Отцу, Который Сам бежит навстречу блудному сыну.
Мы не зря читаем в преддверии поста о Закхее[28]. О почтенном по возрасту и уважаемом из-за богатства человеке, который не постыдился залезть на дерево, чтобы увидеть Иисуса. Наш с вами пост — это не что иное, как смешные потуги толстого и немолодого человека «залезть на дерево», чтобы взглянуть в глаза Того, Кто пришел спасти человека.
Твои мышцы дряблы, твой социальный статус обязывает тебя к неким правилам. Ты мудр в глазах знающих тебя. И вот ты, как последний мальчишка, обливаясь потом и напрягая слабое тело, лезешь на дерево. Ты — посмешище. Но тебе до этого нет дела. Это — пост.
Конечно, не еда делает постника постником. Святые умели есть на людях мясо так, как будто это была морковь. Фундаментом поста является смирение. Митрополит Антоний (Блум) говорил, что латинское humilitas (смирение) связано с «гумус» (плодородная почва). Он имел в виду, что смирение плодородно, что оно открыто Богу так, как земля открыта небу, и всякой дождевой капле, и всякому семени, брошенному в нее. Земля способна всякую гниль преобразовать в плодородную почву, и она всегда рождает. Таково смирение. Если смирение не рождает умение прощать, умение потрудиться, умение отдать свое — это не смирение, а тот комплекс неполноценности, против которого так восстают атеисты, не ведающие смысла святых слов.
Конфуций говорил, что мир изолгался, слова потеряли смысл и нужно заново давать имена вещам и понятиям. Признавая его правоту, мы видим, что сегодня смирение смешивают с комплексом неполноценности, храбрость — с наглостью, щедрость — с глупостью и так до бесконечности.
Для меня очевидно, что покаяние — один из шагов к достижению того состояния, о котором говорит апостол Павел: да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое приготовлен. Смешивать кающегося с тоскующим, или унылым, или просто меланхоликом — это хрестоматийная, однако чудовищная ошибка. Пусть вспомнит каждый кающийся слова Христовы о посте: помажь главу, лицо умой, то есть явись не людям постящимся, как лицемеры, а Богу, видящему тайное. Кающийся радостен, как ни странно. И Честертон говорил, что доброго человека узнать нетрудно: у него улыбка на лице и боль в сердце. Кстати, и исхождение в притвор на литии означало не что иное, как приобщение Церкви к скорбям неверующего человечества и молитва Богу «о всех и за вся». Так что и каяться нам приходится так, чтобы и неверующего не раздражать, и верующего не соблазнить, и самому возрастать, а не опускаться. Трудно, не правда ли? «А кому сейчас легко?» — ответит каждый стоящий на базаре.
Что можно посоветовать «постящемуся постом приятным, благоугодным Господеви», так это приобщиться к жизни какой-нибудь православной обители. Ведь в Великий пост мы все — монахи. И как иначе понять православие, если не изнутри византийского, восточного, длиннющего, красивейшего, изнуряющего, одухотворяющего богослужения? Поэтому всяк себя мнящий православным пусть поспешит в ближайшую к месту жительства или работы православную обитель, где, трепеща подобно горящей свече, выслушает Великий канон и все то, что сможет вместить, чтобы действительно приобщиться к тому горению духа, которое родило и Андрея Критского, и Иоанна Дамаскина, и Иону Киевского…
Христос с вами!
Первая строчка: Слово о молитве преподобного Ефрема Сирина
«Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми» — это слова из молитвы святого Ефрема, чтение которой скоро надолго пресечется[29].
Хочется представить образ человека, который допросился до обладания желаемым. Каков будет этот человек?
Он не будет праздным, а значит, по необходимости будет трудолюбцем, отдыхающим за сменой полезных занятий. Он не будет уныл, но весел в Духе, что будет лучшей проповедью Христа. Вы видели радостных монахов или просто христиан со светлыми лицами? Я видел и хочу сказать, что они светящимися глазами говорят о Христе больше книг и лучше слов. Чрезмерная же и постоянная печаль не есть от Бога, но есть признак нераскаянности.
Далее, сей неунывающий трудолюбец будет бежать от первых мест и занимать последние, как и сказано в Слове. Власть не будет нужна ему, и необходимость командовать другими он воспримет как крест или наказание. И, наконец, он будет благоразумно молчалив. Не только гнилое, но и праздное слово из его уст мы не услышим. Таков прекрасный образ человека, молившегося молитвой Ефрема Сирина и воплотившего просимое в первой строчке в жизнь. Только в первой строчке!
Все это есть в посланиях апостола Павла: трудитесь своими руками (ср. Еф. 4:28); всегда радуйтесь (1 Фес. 5:16); повинуйтесь друг другу в страхе Божием (Еф. 5:21) и никакое слово гнилое да не исходит из уст ваших (Еф. 4:29). Таким образом, нравственное учение святого Ефрема, кратко изложенное в его молитве, есть плод Того же Духа, что и послания апостола языков.
И я хочу быть трудолюбивым, радостным, скупым на слова и не лезущим в командиры. Да и все должны хотеть. Значит, нужно с максимальным вниманием и внутренним усилием читать эту молитву в скудные дни, оставшиеся для ее произнесения.
Еще хочется проследить связь между грехами, просьба об избавлении от которых содержится все в той же первой строчке.
Первое и четвертое, праздность и празднословие — связаны между собой? По-моему, еще как! Только тот, кто ничего полезного не делает, наполняет воздух словесным мусором. Основательные же знатоки своего дела всегда «процеживают» редкие слова, словно метят не в бровь, а в глаз. Эта словесная скупость является обратной стороной полезной занятости. Так что трудолюбец молчит, поет или молится, а праздный человек ищет кого-то, чтобы почесать языками на пару и скрасить празднословием унылые будни.
Вы видели христиан со светлыми лицами? Я видел и хочу сказать, что они светящимися глазами говорят о Христе больше книг и лучше слов. Чрезмерная же и постоянная печаль не есть от Бога, но есть признак нераскаянности.
Опять-таки, уныние с праздностью связаны? Связаны. Амвросий Оптинский говорил: «Скука — унынию внука, а лени — дочь». То есть уныние рождает лень, а лень, в свою очередь, рождает скуку. Начни полезно трудиться — и мир не будет тебе скучен так, как был он скучен согрешившему и в идолопоклонство впавшему Соломону.
Особые отношения интимно связывают празднословие с любоначалием, то есть третье и четвертое духовное расположение. Кто хочет властвовать, тот должен много говорить, должен обещать, должен хвалить се6я, должен словами, как красками, рисовать в воздухе миражи прекрасного будущего.
В демократических странах процедуре выборов предшествует процедура дебатов, предвыборных компаний и прочей болтовни, призванной расхвалить себя и опорочить рядом стоящего соискателя. И всей этой болтовни, в необходимости которой нас почти убедили, должно быть так много, что приходится нанимать целые армии пишущих, шепчущих и кричащих существ, готовых служить своему боссу и мозгами, и голосом. Никакая форма власти, кроме демократической, не делает столь очевидной связь между любоначалием и празднословием.
Еще любоначалие всегда связано с унынием. Рождаясь от гордости, желание властвовать никогда не даст человеку покоя. Обойдут его на дистанции или другим достанется больше славы — свет будет ему не мил. Если же он залезет выше всех, то, во-первых, останется один в разреженном воздухе власти, во-вторых, принужден будет сказать все те же библейские слова о суете сует (Еккл. 12:8), поскольку душа продолжит оставаться голодной.
Все страсти связаны и скреплены, как звенья в цепи. Все люди закованы в свои страсти, носят их на себе, словно кандалы, и гремят ими при каждом движении. Звон этих кандалов слышен не в мире людей, но в мире ангелов и для сердечных ушей, то есть для совести. Может быть, для ангельских глаз вся наша жизнь есть лишь нескончаемая вереница закованных в цепи людей: все бредут покорно, как по Владимирскому тракту в Сибирь во времена оны, и голова колонны из-за многолюдства теряется за горизонтом, так же, как и хвост, только с противоположной стороны.
Но есть люди, которые выскакивают из обреченного каторжного шествия. Они поднимают к небу свои цепи, словно просят Живущего на небеси разрубить эти кандалы. И просьбы некоторых исполняются мгновенно, а некоторым приходится просить дольше и настойчивей. Просят все одними и теми же словами: «Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми».
Открываем Псалтирь
Человек успевает все меньше, хотя быт человеческий оснащен множеством приборов и механизмов. Удивительно: стирает машина стиральная, моет посуду машина посудомоечная, транспорт переносит человека за краткое время на большие расстояния и средства связи позволяют общаться друг с другом. А все же мы ничего не успеваем.
Люди, ездившие на лошадях и пахавшие на волах, успевали за жизнь сделать больше, и то, что сделали они, было прочнее, добротнее, долговечнее. Стоит заметить этот жизненный перекос и задаться вопросом, отчего это все так, а не иначе? Отчего мы, при всех достижениях техники и прикладной науки, становимся отнюдь не колоссами и гигантами, а беззащитной пылью, которую разносит ветер?
Ответ есть в первом псалме: там ублажается человек, который поучается в законе Господнем день и ночь (Пс. 1:2). Очевидно, это не означает вечного сидения над книгой, но хранение слов Божиих на скрижалях сердца и постоянное размышление о Боге вне зависимости от внешних обстоятельств. Так вот, этот помнящий о Боге человек, человек занятый умно-сердечной молитвенной деятельностью, уподобляется в псалме дереву, посаженному при потоках вод. Такое дерево приносит плод свой во время свое, и лист его не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет (Пс. 1:3).
Человек вообще похож на дерево, хотя бы вертикальностью позвоночника. Как и дерево, человек стоит на земле, но устремляется вверх. У него должны быть плоды, иначе за бесплодие он будет посечен без жалости. Листьями же именуются внешние дела человеческие, которые имеют относительную ценность и радуют глаз, но не насыщают.
Цивилизация, забывшая о Боге и переставшая молиться — это цивилизация «унесенных ветром». Это вечно спешащие и никуда не успевающие люди. Они постоянно в хлопотах и заботах, но после смерти от них ничего не остается, даже памяти.
Так вот, у раба Божьего и лист не вянет, и плоды появятся в свое время. Но нечестивые — не так. Они именно — прах, возметаемый ветром с лица земли (см.: Пс. 1:4).
Цивилизация, забывшая о Боге и переставшая молиться — это цивилизация «унесенных ветром». Это вечно спешащие и никуда не успевающие люди. Они постоянно в хлопотах и заботах, но после смерти от них ничего не остается, даже памяти. Жизнь как сон, жизнь как мечта — их удел.
У них есть жизнь, но нет бытия, потому что нет постоянного поучения в Законе Господнем. Поэтому, если вы заметите, что кроме суеты, у вас за спиной ничего не остается, не ищите помощи у секретарей, не идите на курсы логистики или эргономики, не заполняйте органайзер заметками и напоминаниями. Открывайте Писание, выучивайте первый псалом, вслед за ним — второй и так далее. Начинайте поучаться в Законе Господнем. И лист ваш не увянет, и все, что будете делать, успеете.
Псалом 1[30]:
1 Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных и не сидит в собрании развратителей,
2 но в законе Господа воля его, и о законе Его размышляет он день и ночь!
3 И будет он как дерево, посаженное при потоках вод, которое приносит плод свой во время свое, и лист которого не вянет; и во всем, что он ни делает, успеет.
4 Не так — нечестивые, [не так]: но они — как прах, возметаемый ветром [с лица земли].
5 Потому не устоят нечестивые на суде, и грешники — в собрании праведных.
6 Ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет.
Торжество православия
Имя первого воскресенья Великого поста так красиво звучит, что и не сведущий в истории праздника человек ощущает прикосновение к великому смыслу. Вот, у Платонова в «Чевенгуре»[31] два чудака ищут самую настоящую партию, чтобы туда записаться и быть полезными для истории и приближения земного блаженства.
«…Нигде ему точно не сказали про тот день, когда наступит земное блаженство. Одни отвечали, что счастье — это сложное изделие, и не в нем цель человека, а в исполнении исторических законов. А другие говорили, что счастье состоит в сплошной борьбе, которая будет длиться вечно.
— Вот это так! — резонно удивился Захар Павлович. — Значит, работай без жалованья? Тогда это не партия, а эксплуатация. Идем, Саш, с этого места. У религии и то было торжество православия…»
«Торжество православия», которое «было у религии» — ощутимое даже для самых простых душ различие между принятием мира Божьего, предложенным религией, и коренным переустройством мира, предложенным новым мировоззрением.
Новое мировоззрение тогда предлагало борьбу, такую же «сплошную» и бесконечную, как и ньютоновское пространство. Нынешнее новое мировоззрение предлагает накопительство товаров, услуг и впечатлений, столь же бессмысленное и бесконечное, как и классовая «сплошная борьба». А религия предлагает для созерцания уже покоренные сияющие вершины. У веры есть достигнутые цели, есть одержанные победы, которыми могут наслаждаться все, живущие одной верой.
Богословие иконоборцев еретично, оно не от Духа, но от плохо понятой буквы Писания Ветхого Завета.
Внутри понятия «торжество православия» существует множество понятий, необходимых для уяснения. Бог стал человеком, Невидимый изобразился. Потерял смысл ветхозаветный запрет на священные изображения: когда Слово стало Плотью, а Плоть видима, то возможна икона, как выражение веры в Воплощение.
Внутренний благодатный опыт есть не у всех: не во всех вера (2 Фес. 3:2). Для ума, озаренного частично, возникает соблазн: «Не идол ли икона?» Соблазн перерастает в полемику, полемика — в войну.
Иконоборцы и православные собирают свои Соборы, взаимно друг друга анафематствуя, богословски обосновывают свое отношение к писаному образу. Часто льется кровь, тюрьмы полны исповедников.
Богословие иконоборцев еретично, оно не от Духа, но от плохо понятой буквы Писания Ветхого Завета.
Идут десятилетия, скапливаясь в столетия, а война не утихает. Наконец созывается Седьмой Вселенский Собор, на котором иконопочитание торжествует. Вместе с иконой торжествует Церковь во всеоружии истины. Праздник становится символом и занимает свое место в иерархии непогрешительных смыслов.
Все это нужно знать. Но даже если этого не знать, или сделать вид, что не знаешь, у выражения «торжество православия» достаточно внутренней красоты, чтобы ею наслаждались и простецы, и книжники.
Православие — не самое многочисленное исповедание в христианском мире; — значит, не в количестве торжество. И грехов с ошибками у нас хватает — значит, не в нашей личной святости торжество. Многое не сделано, многое не понято, кое-где еще «конь не валялся». При желании можно и похвалиться, но лучше сдержаться. Человеческая похвала лукава и сиюминутна, самохвальство вовсе порочно. Нужно сначала заслужить, а потом дождаться настоящей — от Бога — похвалы. Но торжество-то празднуется сейчас, прежде окончательной награды! Почему?
Оно празднуется потому, что в нем не только триумф победы над ложью, но и ободрение всем исповедующим православную веру. В этом празднике — трезвая оценка тяжелого исторического пути Церкви. Церкви всегда было тяжело, но Церковь жива! Зная, что она вытерпела, слова о том, что она жива, есть доказательство того, что она непобедима! Церковь неуничтожима — ради Истины, исповедуемой Церковью, ради Христа, создавшего и возглавившего Ее. Если к Церкви подмешивается ложь и золото учения смешивается с соломой человеческих добавок, то Бог проводит Церковь через огонь. Там, в огне, сгорают трава, сено и солома, а остаются золото, серебро, драгоценные камни. Как только поймешь это, тотчас же приобщишься к Торжеству православия.
У этого достойного словосочетания может быть бесчисленное количество маленьких, но драгоценных воплощений. Критики много. Ропота много. Но есть ведь и благодарные тихие речи. Есть скромный подсчет больших и маленьких добрых дел, которые совершались и совершаются верующими людьми во имя Бога и Его же силою.
«У нас в селе долго не было храма, а теперь уже пятый год, как построили и освятили. С каждым годом все больше прихожан», — это Торжество православия.
«В больницах города волонтеры православного молодежного движения за год убедили триста женщин отказаться от аборта», — это Торжество православия.
«С тех пор как в нашем исправительном учреждении открылся храм и заключенные стали активно его посещать, процент возвращения освобожденных обратно за решетку весьма заметно упал», — и это Торжество православия.
На тайский язык перевели Закон Божий, а в Пакистане появился первый в истории этой страны православный священник. Разве это не вселенское измерение и проявление того же празднования? Пишутся книги, снимаются фильмы, венчаются пары, рождаются дети, которых на пороге жизни встречает Крещением Церковь Христова. Разве это не Торжество православия?
При всех проблемах, при всей расслабленности и запутанности современного человека многие люди жаждут монашества, принимают постриг, ищут и находят обители, в которых желают окончить дни. Разве само существование монашества не как бегства от мира, а как принесения себя в жертву Христу не есть то же самое Торжество православия? Любой творческий труд во славу Воплотившегося Господа, любое терпеливое страдание и стояние за Истину есть Торжество православия.
При желании можно и похвалиться, но лучше сдержаться. Человеческая похвала лукава и сиюминутна, самохвальство вовсе порочно. Нужно сначала заслужить, а потом дождаться настоящей — от Бога — похвалы.
Дело только в том, чтобы таких маленьких, но драгоценных торжеств было как можно больше. Чтобы Церковь торжествовала не только с амвона в праздничные дни, но и в повседневности. Пусть с амвона она торжествует при помощи протодьяконов. Но пусть в повседневности она торжествует в каждом православном христианине через исполнение Христовых заповедей.
Праздник дает силы и ставит задачи. Задачей для всякого крещеного человека является труд ради Христа: на том маленьком кусочке Вселенной, за который ты отвечаешь, наведи порядок во славу Господа. Расчисть это место (а главным образом оно в душе твоей), и ты приготовишь его для того, чтобы на нем появилось и укрепилось, крепко стало знамя Торжествующей Церкви, ее хоругвь — Крест Господень, Непобедимая Победа!
Верность до смерти
В углу моей комнаты висит икона Спасителя с горящей перед ней лампадой. Я привык к ней и редко задумываюсь над тем, какое место икона занимает в моей жизни. Православное украшение интерьера, что-то привычное для молитвы, одна из обрядовых сторон Церкви, красота, наконец…
Вот что значит икона для бытового сознания. Но за этими красками разверзаются бездны.
Приближается первая неделя Великого поста. Я готовлюсь к проповеди о торжестве иконопочитания, перебираю в памяти все, что знаю о «богословии в красках»[32]. Две вещи вспоминаются ярче всего.
Средневековая Грузия. Маленькую христианскую страну постоянно терзают различные захватчики. Храбрые благоверные воины и мученики за Христа — самый многочисленный лик грузинских святых. Верность Христу буквально оплачивается кровью.
Очередной враг — царевич Джелаль-ад-Дин — захватывает Тбилиси. Он повелевает снять купол с кафедрального собора и усаживается на его верху. Внизу, у моста через Куру, поставлены иконы — те самые, перед которыми молились многие поколения горожан. Царевич повелевает жителям города подходить по одному и, плюнув на образ, живым перейти на другой берег. Возле икон стоят воины с обнаженными мечами, и несогласных ждет неминуемая смерть.
Подходит первый человек. Крестится, склоняет голову и в последний раз целует знакомый образ. Острый меч мгновенно отсекает голову, и тело первого мученика бросают в реку. Подходит второй, происходит то же. Третий, четвертый… Люди стоят в длинной очереди за смертью, трепещут, молятся, однако, крестясь, целуют иконы и, обезглавленные, падают в реку.
До позднего вечера шли ко Христу православные тбилисцы, омывались кровью и уходили в Небо. На иконы не плюнул никто. С удивлением смотрел Джелаль-ад-Дин на мучеников, которых он захватил, но не поработил.
Для грузин и японцев, для греков и русских, для православных христиан любой национальности всегда было ясно, что Христос — не только Слово Отца, но и — Образ Бога невидимого. Чтить нужно не только Его Книгу, но и Его Образ.
Средневековая Япония. Европейские мореплаватели открывают для себя этот островной народ, а для японцев — европейскую цивилизацию. Гавани полны кораблей, чьи паруса украшены крестом. Диковинные товары наводняют страну. Проповедуется новая вера. Европейцы изучают японский язык, переводят на него Евангелие. Множество туземцев откликается на проповедь о Христе, принимает новую веру. Сегуны (правители) благоприятствуют этому и даже позволяют совершать службы и молиться в своих замках.
Но вскоре японцы чувствуют неладное. Успех католической миссии грозит колонизацией страны. Религия может послужить инструментом политики. К тому же наводнившие страну миссионеры не являют пример христианской жизни. Представители разных монашеских орденов враждуют друг с другом. Японцы принимают радикальное решение — они выгоняют всех европейцев и запрещают им впредь появляться на островах. Япония на долгие столетия сознательно изолирует себя от всего мира. Благодаря этому она избежит судьбы многих стран Индокитая и никогда не будет колонией. Но внутри страны остается много христиан-японцев. Что делать с ними? Их решают выявить и уничтожить.
Выявляют христиан особым способом.
Сегунам ясно, что есть вещи, которые христианин не сделает ни при каких условиях. Например, не наступит на икону Христа. И вот, вооруженные отряды объезжают страну и в каждой деревне предлагают людям одно и то же — попрать ногами образ Спасителя. Расчет оказался верным. Верующие сразу обнаруживают себя категорическим отказом.
Их всех ждала мучительная смерть.
Для грузин и японцев, для греков и русских, для православных христиан любой национальности всегда было ясно, что Христос — не только Слово Отца, но и — Образ Бога невидимого. Чтить нужно не только Его Книгу, но и Его Образ. Икона не тождественна природе Изображаемого, но тождественна Его Личности.
…В углу моей комнаты висит икона Спасителя с горящей перед ней лампадой. Я часто смотрю на этот образ и привык к нему. Но сегодня, вспоминая мучеников, я смотрю на икону как будто впервые — и вижу в ней святыню, за которую можно умереть.
В первую Неделю Великого поста
Первая неделя Великой Четыредесятницы называется Неделей Торжества православия. Это очень громкое и красивое название, которое исторически связано с победой догмата иконопочитания. Оно связано с одной из таких серьезных ересей, которые тревожили Церковь не одно столетие и до сих пор смущают умы.
Есть много людей, которые веруют в Господа Иисуса Христа, признают Его Богом и Спасителем мира, однако тревожит их ум вопрос: не идол ли икона? И хоть сегодня об этот вопрос не ломаются копья и не проливается кровь, были времена, когда ответ на этот вопрос мог стоить жизни человеку.
Это продолжалось не одно десятилетие в пределах Византийской империи. У каждой стороны было свое богословие. Безусловно, истина одна, нету двух истин. Но правд — сотни. Церкви надо было выработать богословский язык, объясняющий догмат иконопочитания и доводящий до сознания людей — что же именно такое икона, откуда она взялась, зачем она нужна, почему Церковь не может отказаться от нее, почему это не просто орнамент, украшающий внутренности храма или священные одежды. Почему это догмат?
Допустим, наличие свечей на престоле во время литургии — обязательный элемент, так как в храме должен быть живой огонь, без которого нельзя служить литургию. Нельзя служить, не имея на престоле двух горящих свечей, но это никто не догматизирует. Никто не назовет еретиком священника, который в силу разных обстоятельств будет служить литургию, не имея свечей на алтаре. Например, во время гонений, чтобы не обнаруживать себя ночью. Бывали такие случаи.
Или такой курьезный случай был. Один из епископов нашей Церкви, который совершает службы на Дальнем Востоке, в качестве матроса ходил в дальнее плавание на атомоходе подводном, на подводной лодке. И там, неся свое матросское послушание, он вместе с тем катехизировал личный состав и совершал богослужения. Он служил литургию на глубине нескольких сот метров под водой. Там не разжигали кадило, не зажигали свечи, потому что техника безопасности таких судов не предполагает открытого огня. То есть огонь должен быть на алтаре, но если его нет, то это не ересь.
Или, допустим, подризники наши должны быть из естественных ниток, не должны иметь в своем составе химии, синтетики — но кто знает, из чего он пошит? Наверняка в большинстве наших одежд мало естественных ниток, а синтетика составляет большую часть. Но это не догмат, и никто не назовет священника еретиком из-за этого.
Многие веруют в Господа Иисуса Христа, признают Его Богом и Спасителем мира, однако тревожит их ум вопрос: не идол ли икона? И хоть сегодня об этот вопрос не ломаются копья и не проливается кровь, были времена, когда ответ на этот вопрос мог стоить жизни человеку.
Но икона является таким водораздельным, приграничным рубежом, на котором ты проверяешь свою принадлежность к Церкви. В отношении к иконе проверяется, насколько ты новозаветен, насколько ты понимаешь догматику христианскую и евангельское учение.
Почему в Ветхом Завете сказано, что нельзя никаких изображений иметь? Потому что Бог, вступая в общение с людьми, оставался абсолютно невидимым. Существо Божие невидимо. Существо Божие недоступно чувствам, оно вне всяких чувств, над-умный Господь по существу Своему надмирен. Бог разговаривал с людьми, даровал им закон, приближался к ним благодатью Своею, Он напоминал им, мол, вы голос Мой слышали, а образа никакого не видели. Эти слова несколько раз повторяются в Старом Завете.
Когда Господь давал Закон евреям, Он говорил: «Помните внимательно, снабдите души ваши, вы голос слышали, а образ никакой не видели». Там, где нет образа, там не может быть никакого изображения. Голос слышали, написали с голоса то, что Господь сказал и слова Господни читаем, запоминаем, поем, назидаемся, исполняем. Таково богослужение Ветхого Завета и Богоустановленный порядок.
С чего начинается Новый Завет? «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин. 1:1, 3). То есть Оно творческое, это Слово Божие и совечное Отцу. Оно творит мир вместе с Отцом, и без Него ничто не существует.
И далее говорится: «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца». Кто это такой? Что это за Слово, ставшее плотью? Это Христос! Он является зиждительным Словом животворным, творческим дыханием Своего Отца, второй ипостасью Троицы. «Мы видели Его, — говорят апостолы, — и Оно обитало с нами».
И вот, поскольку Бог в Новом Завете стал видим, Он вошел в историю человеческую. Он не просто назидает над миром и не просто дает человеку Закон и наблюдает за исполнением его, наказывая непокорных и награждая покорных, Господь Бог вошел в саму плоть мира через дверь Богородицы. Матерь Божия есть дверь Небесная. Вот через дверь Ее чрева, через Ее лоно, через Ее утробу Господь вошел в мир плотоносцем и стал видим. Поэтому Спаситель впоследствии говорит своим ученикам: блаженны очи ваши, потому что вы видите то, что многие пророки и цари хотели видеть и не видели (см.: Мф. 13:16–17).
Воплощение Божие является основанием догмата иконопочитания. Кого мы в первую очередь должны изображать на иконах? — Бога Слова воплощенного. А после Него — Матерь Его, через Которую Он стал человеком, и принял плоть на Себя человеческую, и стал для нас видимым.
Есть целое богословие иконопочитания. Оно очень тонкое, глубокое и очень интересное. Оно не в пример глубже, красивее и благодатнее всех тех детских сказок, на основании которых люди пытаются отрицать святую икону. Иконы отрицаются на основании плохо понятого ветхозаветного текста, а изображаются на основании правильного понятого новозаветного.
Ересь иконоборцев была, по сути, последней из таких могучих ересей, которые колебали всю вселенную в течение очень долгого времени. Ереси никогда не умирают. Они продолжают жить, но уже не захватывают такое огромное количество умов, не угрожают поколебать весь мир и не покушаются на истину.
Когда мы говорим о Торжестве православия, то слышим в этом словосочетании не только праздник победы над ересями. Мы представляем себе людей, крепких в вере. Если люди, украшенные православной верой, например, не делают абортов — это Торжество православия. Если иноки православные, живущие в монастырях, славятся послушанием, чистотой, нестяжанием и непрестанной молитвой — это тоже Торжество православия. Если православные люди богатеют милостынями и добрыми делами, участвуют в скорбях друг друга и помогают друг другу жить не по законам мира сего, согласно которому у каждого свои проблемы и никому нет ни до кого дела, — это тоже Торжество православия.
Сейчас люди так живут, что случись что-нибудь, не у кого попросить маломальской помощи, никто с тобой вместе не поплачет, если что. Не то что никто не поможет тебе реально, никто в принципе тебя и слушать не захочет, когда ты захочешь поплакаться и поделиться своей проблемой.
Важно небезразличие к тебе, потому что когда ты никому не нужен, значит, ты живешь уже не на земле, а в аду.
Есть и другие отношения, когда люди помогают друг другу. По крайней мере, если не могут помочь, то хотя бы хотят, — это уже очень важно. Важно небезразличие к тебе, потому что, когда ты никому не нужен, значит, ты живешь уже не на земле, а в аду. Это в аду никто никому не нужен. А на земле все должны быть нужны друг другу. И если так будет, пусть даже в малой мере — это Торжество православия.
Торжество православия там, где люди читают Святое Евангелие постоянно и знают его. Святое Писание собиралось в течение четырех столетий. Епископы, монахи, священники собирали, редактировали, одни книги вносили, другие выносили, Соборы собирали целые для того, чтобы сформировать канон новозаветных книг. Полтысячи лет Церковь занималась тем, чтобы из разрозненных списков самых разных писем апостола Павла, посланий апостола Петра, разных кодексов Евангелия, подложных и настоящих книг отобрать нужное, отбросить ненужное и собрать в конце концов один кодекс книг. Библию мы получили через полтысячи лет церковной истории.
И сегодня люди, находящиеся в Церкви и Церкви принадлежащие, не знают, не читают эту святую церковную книгу, которая на престоле лежит в каждом храме. А люди, находящиеся за пределами Церкви, баптисты какие-нибудь или адвентисты, не расстаются с ней. Это какой-то абсурд и непонятный перекос во вселенной.
Не может человек жить только хлебом. Да, он умрет без хлеба. Но если его жизнь полна одним только хлебом — это не жизнь, это медленное умирание. Человек живет хлебом и Словом Божиим. Без Слова Божиего он деградирует, он превращается уже в «нечеловека». Там, где любят Божье слово и изучают его — там тоже Торжество православия.
Там, где наступил пост и люди повыключали компьютеры, телевизоры, радио, убрали со стола всякие ненужные вещи, положили на стол молитвенник и открыли его на нужном месте, зажгли лампадочку — там тоже Торжество православия.
Торжество православия в широком смысле слова везде, где творятся заповеди Божии, везде, где грешник остановился на путях своих и сказал: «Стоп, хватит, еще пару шагов и я пропал!» — и положил начало исправлению.
Блудный сын начал исправляться, потому что остановился и подумал: «Сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему» (Лк. 15:17–18). С этого начинается покаяние. Там, где человек шел по жизни, как животное, не понимая, куда идет, а потом остановился и стал искать путь Божий — это тоже Торжество православия.
Одним словом, везде, где соблюдается супружеская верность; где льются слезы о содеянных грехах; где враждующие примиряются; где обидимый простил обидчика, а обидчику жаль, что он совершил ошибку в своей жизни; где люди раздают милостыню; где долги отдаются вовремя; где православные христиане живут с Богом в сердце своем, ходят в храм Божий неопустительно, любят причащаться Святых Таин и чувствуют силу Божию, которая подается им в причастии Святых Таин, словом, везде, где это есть, — там Торжество православия.
Если бы кругом было такое Торжество православия, то мы бы жили в раю. Это был бы рай Божий. Мы бы не слышали матерных слов вокруг себя. Мы бы не видели спившихся людей, под забором лежащих, потерявших квартиры и роющихся в мусорниках. Не было бы всех этих кошмаров. Не было бы этой ненависти к власти, которая сегодня есть у народа. И сама власть была бы другой, не вызывающей к себе ненависти. Не было бы зависти между людьми, не было бы гордых начальников и их униженных подчиненных. Было бы все по-другому, если бы мы были православными.
Какой в нашем народе процент православных? Шестьдесят? Семьдесят? Восемьдесят? В любом случае, больше половины наших людей — крещеные. Если эти православные из своего состояния перейдут к Торжеству православия, у нас совершенно поменяется жизнь. Если наше потенциальное православие превратится в православие торжествующее, фактическое, настоящее, то, конечно же, нам не нужно будет менять ни одного закона в Конституции, ни одного закона в подзаконных актах. Потому что жизнь поменяется к лучшему и без законодательной деятельности — только изнутри изменившихся сердец человечества. Вот это было бы тогда настоящим Торжеством православия.
Конечно же, так будет не завтра и не послезавтра. Но там, где люди будут исполнять заповеди, там все равно будет Торжество православия. Там, где тебя обидели и ты хотел отомстить, но сдержался, поплакал одну ночь и помолился Богу, и Бог дал тебе силы, и ты простил и забыл — там будет Торжество православия. Там, где в тебя попала ядовитая стрела бесовская и ты весь загорелся на какую-то похоть, например — на блуд, но не побежал туда, куда хотел, а остановился, и начал бороться, и поборол, по милости Божией. Может быть, даже через неделю или через месяц, но поборол именем Христовым, — там будет Торжество православия. Там где всякая заповедь Господня исполнится, там будет и уже есть Торжество православия.
Наша вера называется православной, потому что мало просто верить в Бога, нужно стараться прославить Его достойно и праведно.
Мы все крещеные. Это обязывает всех нас к тому, чтобы мы помнили Господа и старались прославить Его. Заметьте, что мы не называем себя правоверными. Греческое слово «ортодоксия» переводится двояко — «правоверный» или «православный». Наша вера называется не правоверной, а православной, потому что мало просто верить в Бога, нужно стараться прославить Его достойно и праведно. И об этом говорится в Писании: «Прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии» (1 Кор. 6:20). Все наше — Господне. Поэтому мы «живем ли — для Господа живем; умираем ли — для Господа умираем: и потому, живем ли или умираем, — всегда Господни» (Рим. 14:8).
Нам нужно учиться делать как можно больше для Господа. Начиная с маленьких вещей. Например, научиться есть для Господа, то есть садиться за стол с молитвой и вставать с благодарственной молитвой. Научишься не просто есть, а есть для Господа, потом научишься пить для Господа, потом спать для Господа. С молитвой ложиться спать, а просыпаясь, первую мысль отдавать Господу. Таким простым вещам нужно научиться человеку. Садясь за руль, перекреститься и прочесть «Отче наш». И выходя из автомобиля, сказать: слава Богу, доехал. То есть помнить Господа всегда и жить для Него, постараться хоть немножко прославить Его.
Грешник не может в полной мере прославить Бога, ему сначала нужно покаяться. Покаяние — это тоже прославление Господа. Если бы человек не имел греха, он должен был бы хвалить Бога каждый день, каждую секунду, каждый час, но поскольку человек грешен, то некрасива похвала в устах грешника. Если грешник хвалит много Бога, то это Богу неприятно, потому что грешник про покаяние забывает. Нужно каяться перед Ним в своих грехах, и покаяние — это тоже прославление Господа.
Мы, будучи православными, должны каяться в грехах своих. Должны как можно меньше грешить, потому что грех оскорбляет Бога. Грех вносит в мир смерть и умножает небытие. Будто черные дыры образуются в мироздании, которые пожирают все живое. Грех — это раковая болезнь, распространяющиеся метастазы смерти по всему миру. И чем меньше ты грешишь, тем больше ты даешь места Богу и тем меньше ты отнимаешь места у жизни, у настоящей жизни. Поэтому нужно, конечно, стараться меньше грешить, нужно плакать перед Богом о содеянных грехах и стараться их не повторять. И нужно хвалить Бога — устами, сердцем, делами, мыслями, прославлять Его «в душах своих и телесех своих». И это будет наше православие, и оно должно быть торжествующим. Нужно, чтобы обязательно было не униженное наше православие, святое и бедное, а чтобы оно было славное, торжествующее и грозное, как полки со знаменами.
Грешник не может в полной мере прославить Бога, ему сначала нужно покаяться. Покаяние — это тоже прославление Господа.
Давайте будем переживать о нашей святой Матери-Церкви, которая столько страдает из-за нас, которая сама по себе святая, в отличие от нас, ее членов, и носит на руках своих эти миллионы грешных детей. И тяжело ей носить грехи наши. Мы поможем святой Церкви, если станем менее грешны и начнем трудиться для Господа чуть-чуть больше, чем трудились до сегодняшнего дня.
Причастие Марии Египетской
Большинство икон святой Марии Египетской изображают ее молящейся. Она измождена, чрезвычайно суха телом, невозможно угадать в ней прежнюю красавицу. Руки ее воздеты, она устремлена ко Христу. Христос слышит ее молитвы. Его благословляющая десница видна в верхнем углу, куда устремлен взгляд святой. Но есть и иные иконы, где Марию причащает Зосима. Надвратную роспись с таким сюжетом я видел в афонском монастыре Дохиар.
Это очень важный сюжет жития. Возможно, он — самый важный. Мир узнал о прежней грешнице, взошедшей на высокую гору святости, благодаря монаху Зосиме. А тот был приведен в пустыню к Марии с двоякой целью. С одной стороны, нужно было уврачевать его душу, в которой уже зародился гордый помысел: я, дескать, превзошел прочих подвижников и подобных мне нет. А с другой стороны, он, как священник, мог взять с собой Святые Тайны и причастить Марию. Что он со временем и сделал.
Мария, когда Зосима впервые увидел ее, была уже в благодатном состоянии. Принося Богу тихую молитву о живущих в миру, она поднялась на глазах Зосимы на локоть от земли. Она знала его имя прежде, нежели он назвался ей. Она цитировала Святое Писание, хотя не была научена грамоте. Иорданская вода была твердой под ее стопами, и преподобная шла по воде после совершения над ней крестного знамения. И все же ей, уже питающейся Богом, было необходимо принять Причастие.
Она уже была мертва для греха и жива для правды. Макарий Великий говорит, что душа в отношении греха должна быть заклана по подобию ветхозаветных жертв. Там ягненок был выкупан, и рассечен священником на части, и посолен солью. И лишь затем — принесен во всесожжение. «Так и наша душа, — говорит Макарий, — приступая к истинному Архиерею — Христу, должна быть от Него закланною и умереть для своего мудрования и для худой жизни, какою жила, то есть для греха; и как жизнь оставляет жертву, должно оставить ее лукавство страстей». Все это на Марии исполнилось. Но и при этом нуждалась она в Небесном Хлебе. Такова непреходящая нужда живущего на земле человека в Причастии.
Если и ходящий по водам, и знающий наизусть Писание, и воскрешающий мертвых человек скажет, что не нужно ему Причастие, то нет в нем истины. А что же скажет духовный калека, который покрыт грехами, как коростой? Что он скажет, если Бог гремел над его духовным слухом всю жизнь, говоря «Примите, ядите Тело Мое!», «Пейте все Кровь Мою», а он не услышал повеление, пренебрег подарком, отверг призвание?
Мария, несомненно, причащалась бы часто, если бы жила вблизи селений и церквей. Но нельзя было ей жить вблизи людей. Ее многолетний греховный навык требовал максимального удаления от всяких соблазнов. Не просто явный соблазн, но даже шум человеческих жилищ, взгляд на любое лицо человеческое родил бы в ней такой внутренний пожар, что она вернулась бы к прежней жизни с ее немыслимым развратом. Мария должна была бежать от людей, бежать далеко, не оборачиваясь. По сути, она бежала от себя. Ради Господа Христа и ради своей бессмертной души она бежала от всего, что могло пробудить в ней дикого зверя похоти. Только поэтому она не причащалась часто. Но и уйти из этого мира к престолу Спасителя она без Святых Таин не хотела. До этого она причащалась еще только раз, в начале ухода из мира.
Удивительные отношения сложились у Марии со Христом и Его Пречистыми Тайнами. Свое первое Причастие она получила в Иерусалимском храме Воскресения, получила наперед, как залог, поскольку были у нее в то время одни грехи и ничего доброго. Не было поста, не было молитвы, не было ни одной благочестивой мысли. Но когда Бог снял с ее глаз пелену и она увидела свою жизнь, похожую на зловонный труп, поедаемый червями, источник слез закипел у нее в груди. С тех пор обильные слезы текли из глаз Марии непрестанно. И этих слез хватило уже в первый раз, чтобы причаститься.
Ослепшая от плача, растрепанная, с мокрым лицом, словно безумная, она приняла Причастие. И никто не остановил ее, никто не спросил, читала ли она молитвы, постилась ли, была ли на исповеди. Дух Святой, начавший совершать в ее душе спасительное действие, дал почувствовать всем, что эта женщина должна причаститься.
Сорок семь лет пустынного жития и два принятия Тела и Крови Христовых, один раз — в начале пустынных трудов, второй раз — перед смертью. Не было бы Причастия — не было бы сил перенести почти полувековой пустынный подвиг. Не было бы Причастия — Зосима не пришел бы к ней, мы бы о ней не узнали.
Нам не нужно грешить так, как грешила она, живя в миру. Не нужно, потому что подобно ей каяться мы не сможем. Но нам нужно принимать Святые Тайны, без которых, как видим, самые святые — не до конца святы.
Последняя молитва последней литургии. О литургии Преждеосвященных Даров
Речь пойдет не о той литургии, которая будет совершена в последние часы истории мира, и не о той, что будет на вершине Афонской горы в последние времена, а о той, что совершается в большинстве православных храмов на Страстной седмице. На год мы прощаемся с литургией Преждеосвященных Даров, которая, как и любая другая, заканчивается заамвонной молитвой.
Заамвонная молитва — первая гласная молитва священника в день его рукоположения. В чине литургии Иоанна Златоуста и Василия Великого в этой молитве приносится прошение о полноте Церкви, о воинстве, о тех, кто любит благолепие дома Божия. Это знак того, что отныне священник должен будет молить Бога о многих людях и о разных состояниях. В чине литургии Преждеосвященных Даров слова этой молитвы другие.
Там сначала говорится о Господе как о Премудром Творце. Затем благодарится о днях Четыредесятницы, внутрь которой Бог ввел нас «неизреченным Промыслом и многою благостью». Пост пугает многих при начале, но пролетает быстро, как курьерский поезд, и оставляет чувство жалости, что «вот и в этот раз толком попоститься не получилось». К посту действительно нужно относиться не как к тяжести, но как к делу неизреченной Премудрости и многой благости. И установлен он для «очищения души и тела; для воздержания страстей и надежды воскресения».
Повторю, пост устремлен к Пасхе. Без Пасхи наш пост не имеет смысла. Пусть кто-то и где-то постится, как хочет, ради других целей. Христиане постятся в ожидании Воскресения и стремятся очиститься внутри и снаружи, чтобы как можно полнее ощутить пасхальную радость. Вспоминать об этом нелишне, а напоминать не в тягость.
Далее священник вспомнит Моисея, которому в ходе сорокадневного моления Господь вручил скрижали — Богоначертанные письмена с заповедями. Эти каменные доски Моисею пришлось разбить, потому что, сойдя с горы, он нашел народ буйствующим и кланяющимся золотому тельцу. И пролилась кровь, и наказаны были наиболее неистовые, и снова Моисей взошел на гору, чтобы повторно получить заповеди. Эти вторые скрижали впоследствии легли в Ковчег Завета вместе с манной и Аароновым жезлом (см.: Евр. 9:4). Но хранением в ковчеге и чтением в собраниях заповеди на скрижалях не ограничили свое действие.
К посту действительно нужно относиться не как к тяжести, но как к делу неизреченной Премудрости и многой благости. И установлен он для «очищения души и тела; для воздержания страстей и надежды воскресения».
Пророки усмотрели в скрижалях нечто таинственное. Они, по действию Духа, поняли, что для правильного и постоянного исполнения заповеди нужно написать на сердце, а не просто на каменных досках. «Вложу закон Мой во внутренность их, и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом», — говорит Господь через Иеремию (Иер. 31:33). То есть до вложения законов Божиих во внутренности и в сердца человеческие какой-либо из народов можно называть «народом Божиим» только с натяжкой и с оговорками. Плотски живя и по-плотски мысля, человек враждует с Богом. «Плотские помышления суть вражда против Бога; ибо закону Божию не покоряются, да и не могут» (Рим. 8:7).
Человеку нужно дать новый дух и новое сердце, потому что со старым сердцем служить Богу всецело невозможно. Об этом молил Давид: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей» Об этом же пророчествовал Иезекииль: «И дам вам сердце новое, и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное» (Иез. 36:26).
Все это имеет отношение к нам потому, что мы и вступать в пост должны ради внутреннего обновления и ради начертания законов Божиих тростью Духа на «плотяных скрижалях сердца» (2 Кор. 3:3).
И вот, помянув сия, то есть Моисея и данный ему закон, а также пророчества о Новом законе, пишущемся на сердцах, священник молится словами апостола Павла: «Подаждь и нам, Блаже, подвигом добрым подвизаться, течение поста совершить, веру нераздельну соблюсти, главы невидимых змиев сокрушити, победителями же греха явитися». Эти слова и буквально, и в общей тональности заимствованы из письма апостола к Тимофею: «Подвигом добрым я подвизался, течение совершил, веру сохранил» (2 Тим. 4:7). Только апостол говорит о том, что уже сделано, а мы, беря пример его слов, просим, чтобы и мы совершили добрый подвиг, путь поста прошли, веру сохранили. Добавляем же и просьбу о сокрушении невидимых врагов и возможности неосужденно достигнуть цели поста — святого Воскресения.
Как видим, дух молитвы церковной есть дух Писания, а многие библейские выражения целиком, словно золотыми нитками, вшиты в ткань церковных молитвословий. Пастырь, не читающий Библию, не поймет и всего смысла молитв, которые читает, а пасомые такого пастыря, по необходимости, обречены будут высмотреть все второстепенное, но «слона так и не заметить».
И еще напомним себе о том, что само существование литургии Преждеосвященных Даров говорит нам о невозможности долго жить без Причастия. Долго не причащаться христианину настолько неестественно, что, не умея дождаться ближайшей субботы или воскресенья, истинные рабы Господни стремились к Чаше в постовые будни даже без Евхаристии, лишь бы напитаться бессмертной пищей Тела и Крови Сына Божия.
Христиане постятся в ожидании Воскресения и стремятся очиститься внутри и снаружи, чтобы как можно полнее ощутить пасхальную радость.
После прочтения последней заамвонной молитвы на литургии Преждеосвященных Даров остается несколько дней пути до той ночи, когда Агнец, за весь мир закланный, преподастся под образом Тельца упитанного для всех, кто не откажется прийти на Божий пир. И тогда словами Златоуста возгласят повсюду пастыри, чтобы «пришли на трапезу все: постившиеся и не постившиеся, работавшие с третьего часа дня или пришедшие за час до полуночи».
Потому что благ Владыка — «и дело приемлет, и намерение целует».
Последняя молитва Великого поста
Говорят, когда идешь к «большому человеку» за подачками, нужно просить больше, — все равно дадут меньше. А когда молитвенно идешь к Богу, нужно, наоборот, просить меньше. Получишь в любом случае больше того, что ожидаешь. Проси: «помилуй мя», «потерпи на мне», «очисти мя», а получишь то, о чем и не помышлял.
Филарет Московский, молясь Богу, говорил: «Ты любишь меня более, нежели я умею любить себя. Ты зришь нужды мои, которые сокрыты от меня. Зри и сотвори со мною по милости Твоей. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения. Только предстою пред Тобою».
Есть, значит, в человеке некая глубокая тьма, которую никогда не освещал фонарик нашего ума. В эту глубину мы никогда не заглядывали и не спускались, но только знаем, что есть она. Бог же видит все, и эту тьму тоже, до донышка. Там спрятаны наши подлинные проблемы, там — корни наших духовных болезней, там же — сокровища, которыми не пользуются по причине их неизвестности. Знание об этой таинственной и страшной глубине заставляет человека, по подражанию мудрым, именно предстоять Богу на молитве, а не заполнять воздух прошениями.
«Не проси у царя навоза, чтобы не быть наказанным за оскорбление», — говорил некто из отцов[33]. У Бога, прежде всего, нужно просить даров, приличных Богу: мудрости, терпения, власти над похотями… Остальное Бог даст по любви и по Своему всезнанию, даст благовременно и на пользу.
Так Соломон почтил Господа прошением не военных побед, не богатства, не долголетия, а мудрости. За эту просьбу и был полюблен, получив вслед за богатством то, чего не просил. А кто хочет многого и многого просит, пусть почитает, кроме Священного Писания, сказку Пушкина о золотой рыбке.
Хуже всего становиться на молитву или приходить в храм с требованием только того, что тебе сейчас кажется необходимым и добрым. Окруженный нуждами, человек, без сомнения, должен постоянно просить у Бога многого, но последнее слово молящийся человек должен оставлять за Господом. «Дай мне то-то и то-то. Впрочем, не как я хочу, а как Ты», — вслед за Искупителем должны повторять на молитве и мы.
Только любовь к нам удерживает Господа от моментального исполнения наших сегодняшних просьб, когда эти просьбы касаются вещей житейских. Бог знает, что жарко желаемое нынче через пару дней может стать жарко ненавидимым, и потому не спешит исполнять просьбы. Это было бы истинным наказанием для просителя, если бы каждый вздох его получал мгновенный Божественный ответ.
Филарет Московский, молясь Богу, говорил: «Ты любишь меня более, нежели я умею любить себя. Ты зришь нужды мои, которые сокрыты от меня. Зри и сотвори со мною по милости Твоей. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения. Только предстою пред Тобою».
«Хочу выйти замуж за вот этого. Ну пожалуйста, Господи!» — «На, что просишь». Через месяц: «Ой, я ошиблась. Уже не хочу. Забери этого и дай вот этого». Но Небо молчит или, что грознее, отвечает: «Больше не проси. Что хотела, то твое. Разговор закончен».
Справедливо и мудро, поэтому говорят и мирские мудрецы: «Бойся своих желаний».
В Великом посту молитвы длинны. Их нужно — в прямом смысле — с трудом выстаивать. И это тоже урок.
Мы живем непоседливо и скачем, как блохи (прошу простить за обидное сравнение). Даже если перемещений в пространстве мы совершаем немного, все равно скачет ум наш, сей первый и главный непоседа. А его — ум — нужно сдерживать по сказанному: «Держи неудержимого…»[34]
И для сдерживания ума подспорьем служит продолжительное стояние за чтением и пением в храме. Телесная дисциплина дисциплинирует душу. В этом смысле даже привычка к утренней пробежке есть могучий дисциплинирующий фактор, тоже влияющий на духовный облик человека.
Никто из нас не воспринимает на все сто процентов словесную пищу, предлагаемую в Церкви. Редко у кого КПД разумного участия в молитве превышает КПД первого паровоза, то есть 3–5 %. Мысль раз за разом отлетает, стремится обойти Вселенную и не хочет стоять перед Богом вместе с телом. Ее нужно схватывать на лету и возвращать назад, как беглую рабыню. Это — изнурительный труд, далеко не всем известный.
Вот стоит человек, опустив голову, и внемлет голосу с клироса. А в это время внутри у него происходит истинная борьба с самим собой, и от этой борьбы он изнемогает. Кто не знает по опыту, о чем идет речь, тот еще не посещал служб и не познал того, для чего, собственно, длительные службы и служатся. Особенно — постовые.
Самое время напомнить себе некоторые подготовительные чтения к Великому посту: притчу о мытаре и фарисее, притчу о блудном сыне. Свои грехи знай, о своих ранах болезнуй, только на себя жалуйся и ничем не хвались. Это — первое.
А второе — приближается время возврата в отчий дом. Время пиршества и праздника, где будет и упитанный телец (Лк. 15:23), и новая одежда, и много праздничных восклицаний.
Приближается пасхальная ночь, а вместе с ней — подлинный смысл жизни. На Страстной неделе уже нельзя будет ничего «своего» просить. Нужно будет именно предстоять кресту. И сердце у человека, стоящего под крестом, должно быть так же истерзано, как у Матери и любимого ученика. Все, что было до этого, было лишь приготовлением.
«Научи нас молиться», — нужно часто просить Христа вместе с Его апостолами. Но на каком-то этапе нужно дозреть и до того, чтобы просить словами святителя Филарета: «Сам во мне молись».
О предпасхальных заботах
В Древней Церкви Пасху начинали праздновать с Великого Четверга — Тайной Вечери. Потом Страстная Пятница — погребение, Великая Суббота и уже собственно Воскресение, такое вот пасхальное триденствие. И одно без другого не праздновалось. Воскресение невозможно без страдания и смерти. И прежде чем войти в свет Пасхи Христовой, необходимо пройти через мрак Гефсиманской молитвы Христовой, через стояние у Креста, через воспевание Божьего долготерпения, через тяжелый пост. Иначе не бывает, или это обман, иллюзия и большая нечестность по отношению к Господу Богу. Когда человек хочет пользоваться дарами, хочет получить прощение грехов без слез, ощутить радость, не испытав перед этим ужаса — это неправильно. Духовные законы таковы, что это невозможно.
Мы изображаем Христа Спасителя с тройчатым нимбом и крест помещаем в середине нимба. Мы говорим: «Слава, Господи, Кресту Твоему Честному и Воскресению! Прежде, нежели прославить Христа воскресшего, мы славим Христа распятого. Это очень важно, и поэтому Пасхальные праздники предполагают вначале распяться, а потом воскреснуть; вначале поплакать, а потом порадоваться; вначале опустошиться скорбью предпасхальной, а затем наполниться благодатью воскресшего из мертвых Господа Иисуса Христа.
В Пасхальном каноне, который поется сорок дней до Вознесения, есть такие слова: «сраспинахся Тебе, Христе: совостаю днесь воскресшу Тебе». То есть я вчера распинался с Тобой, а теперь Ты воскрес, и я воскрес вместе с Тобой. Это очень важно.
Эти дни уже не являются постом. Не в том смысле, что мы можем есть мясо. Боже вас сохрани есть мясо или масло, по гостям ходить, сериалы смотреть в Страстную седмицу. Но это уже не есть пост в плане личного покаяния. Потому что пост — это личное покаяние или покаяние всей Церкви, когда мы понимаем и осознаем, что в нас есть много неправд — тонких, сложных, потаенных неправд, много пыли всякой в душе; понимаем, что нужно делать уборку в душевном доме и все вместе пытаемся отмаливать свои грехи. Мы молимся за себя, за других, друг за друга, чтобы Бог принял наше покаяние и простил нас. А Страстная неделя — это именно познание Христа как истинного Мессии и соединение со Христом.
Воскресение невозможно без страдания и смерти. И прежде чем войти в свет Пасхи Христовой, необходимо пройти через мрак Гефсиманской молитвы Христовой, через стояние у Креста, через воспевание Божьего долготерпения, через тяжелый пост.
Так получилось, что Христос на земле был очень одинок. Его не понимали даже самые близкие к Нему люди. Когда Иисус Христос восходил в Иерусалим, приготовляя Себя внутренне, весь устремленный к ожидавшему Его страданию, терзаемый внутри мыслями о предстоящих боли, унижении, позоре, распятии, смерти, то в это время даже самые близкие Его ученики подходили к Нему с просьбами: «Дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей» (Мк. 10:37).
Он говорил им: «Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет» (Мк. 10:33–34). А они просили Его о славе.
Когда Он входил в Иерусалим, люди выкрикивали Ему осанны фальшивые, свои двусмысленные похвалы. В это время Бог двигал их устами, конечно, они исполняли пророчество, и уста их говорили правильные слова, но сердца их не были наполнены тем, что они говорили. Поэтому Господь входил в Иерусалим с великой грустью и с великой скорбью. Его встречали, как победителя смерти, резали ветви с пальм и видели в Нем Того, Который Лазаря воскресил, но Христос хорошо знал, что Он пришел умереть. Вначале умереть, а потом прославиться. И Он не радовался этой народной радости.
Но для чего я говорю все это? Для того чтобы мы исправили несправедливость, касающуюся Христа в отношении Его земной жизни. Мы-то сегодня должны понимать, что к чему, зачем и для чего. Поэтому мы сегодня должны действительно послужить Господу Иисусу Христу умом и сердцем.
Предпасхальные праздники наполнены всякими заботами. Женщины ломают себе голову — из чего холодец делать, из петуха или свиных ножек? Чем яйца красить, что на них клеить, что в корзину положить, какой колбасы взять? Этими мыслями наполнены людские головы, как бабкин сундук. Братья и сестры, конечно же, вы будете что-то готовить, но все-таки, пожалуйста, дайте этим мыслям не более десятины своей души. Обычно мы десятину отдаем Господу, а девять десятых отдаем свиным голяшкам и петушиным крылышкам, — это великий позор. Из-за этого мы так и живем, из-за этого все встало с ног на голову.
Забыв Бога и не прославляя Его, невозможно все остальное выстроить правильно. Христос Господь есть Глава Церкви, Жених Церковный. И нужно воздать Ему честь, как Христу, как Сыну Божиему, как пришедшему в мир спасти человека.
Конечно же, будут прибираться дома наши, но можно ведь окна мыть и петь «Богородице Дево, радуйся». Можно напевать «Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги» или «Нас не догонят», например. А можно петь молитву Иисусову или похвалу Божией Матери — «Радуйся, Благодатная» и т. д. И посреди самих трудов своих сердце Богу отдашь или, во всяком случае, постараешься.
Это непросто сделать. «Сын мой! отдай сердце твое мне» (Притч. 23:26), — говорит Господь. Да я бы готов Тебе его отдать, да сердце не мое, у меня его уже забрали, мое сердце уже на четыре куска разрезано и в четырех разных руках лежит. Если человек футбол любит, то его сердце на футбольном поле. Если человек блуд любит, то его сердце в блудилище. Если человек любит деньги, то его сердце в банке схоронено.
Как ты отдашь сердце, когда у тебя его нет, когда оно не твое? Это и есть, собственно, наш труд, и в Страстную неделю нужно постараться отдать Богу сердце. Мы должны с вами запастись терпением и не думать много о качестве еды и приготовлениях к празднику. Это все нужно делать по остаточному принципу. Главную часть своего внимания нужно отдавать Богу.
Когда Бог сошел с небес на землю и стал Человеком, маленьким Ребенком родился в Вифлееме Иудейском, то больше всего об этом радовались ангелы. И маленькая кучка людей радовалась: Мария, Иосиф, пастушки. Волхвы пришли — язычники, — они радовались, а иудеи нет. Но когда мы празднуем Рождество Христово сейчас на земле, спустя многие столетия, то мы как бы дополняем эту скудность. В число радующихся людей попадают миллионы христиан.
Без веры невозможно спастись. Человек спасается верой и угождает Богу верой. Особенно это заметно тогда, когда вера оскудевает, когда люди от нее отпадают и вера приобретает свою цену великую. Когда уменьшается количество по привычке кланяющихся Богу, тогда истинная вера сияет.
Также и страстные дни. Тогда никто не понимал Христа. Никто не знал, зачем Он идет, куда, почему Он будет распинаться, что это будет и как. Никто не понимал этого.
Люди — это хитрые эгоистичные животные, которым хоть каждый день мертвых воскрешай, они будут ходить за тобой, ныть, просить у тебя исцелений, очищений, воскрешений, но веровать не будут. Так и было при жизни Христа. Он и воскрешает, и исцеляет, и делает то и это, люди пользуются этим, но пользы от этого большой не получают. Поэтому Христос более проповедовал не чудесами Своими, а распятием. Он сказал: «Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12:32).
Если бы Он так и остался исцеляющим, воскрешающим, ходящим по водам и умножающим хлебы Проповедником, нам бы не было от этого никакой пользы. Да, мы бы ели эти хлебы, мы бы радовались и хлопали в ладоши от того, что Он по водам ходит, но мы бы не имели веры в Него и надежды на будущую жизнь. Мы были бы потребителями Божиих чудес, а это худший вид потребительства.
Мы живем ныне в обществе потребления, где всему назначена цена и обо всем известно — сколько нужно заплатить, куда надо прийти и что сделать, чтобы это получить. И мы из Церкви готовы сделать магазин по продаже религиозных услуг, и Самого Христа хотим сделать официантом, Который подносит нам эти услуги. Мы хотели бы пользоваться ими и не меняться. Это самое, пожалуй, жуткое состояние, которое может быть у человечества.
Итак, Христос не в проповеди полагает Свою силу, а в распятии. И это никому не понятно, даже апостолам. Когда Господь говорит: «Я иду распинаться в Иерусалим», Петр говорит: «Помилосердствуй, Господи, не должно с Тобой быть такого». И Господь отвечает: «Отойди от Меня, сатана, потому что ты думаешь не то, что Божие, а что человеческое» (см.: Мк. 8:31–33).
Мы сегодня должны понимать то, чего не понимали апостолы. Чего не понимал никто из иудеев. Мы должны на Крест смотреть, а не на все остальное. Вот к Кресту мы идем и возле Креста останавливаемся. Там, где стояла когда-то только одна Мария и только один Иоанн Богослов, билась в рыданиях Мария Магдалина, в конвульсиях сострадала Христу распятому, там, где было только три человека, там сегодня стоят миллионы.
Если апостолы этого не понимали, то они в этом не виноваты, ибо еще духа Святого Господь не пролил на учеников. А сегодня мы не имеем права быть такими, какими были люди тогда. Мы должны быть внимательнее, лучше, умнее.
Без веры невозможно спастись. Обрядами не спасется никакая душа. Только в большее осуждение можно прийти через обрядоверие и тысячи разных мелочей, запрещающих или позволяющих. Человек спасается верой и угождает Богу верой.
Особенно это заметно тогда, когда вера оскудевает, когда люди от нее отпадают и вера приобретает свою цену великую. Когда уменьшается количество по привычке кланяющихся Богу, тогда истинная вера сияет.
В самые мрачные годы ветхозаветной истории пророки говорили, что праведник верою жить будет. «Праведный верою жив будет, а если кто поколеблется, не благоволит к тому душа моя» (Евр. 10:38), — говорит апостол Павел. Нам нужна вера.
А вера, братья и сестры, родит из себя все остальное. Когда у вас будет вера, то у вас поменяется взгляд на окружающий мир. То, что вы раньше замечали и чему радовались, станет вам безразличным, а то и противным. А то, чего вы раньше не замечали, станет для вас любезным и вожделенным. То, что раньше казалось вам красивым, вдруг обнаружит перед вами свою изнанку, потому что мир сулит злато, а дарит блато. Зовет нас к удовольствию, а сам только позорит и оставляет у разбитого корыта. Таков мир и таков его князь, который командует миром. А мы благодаря вере видим мир по-другому. Мы умеем замечать некоторые вещи, которых неверующие не замечают.
Вера должна родить в нас надежду на то, что Бог не оставит нас. Когда будет плохо человеку и он с верою, приклоняя колени, скажет: «Господи! Ты Сам сказал, что не оставишь меня. Приди и помоги мне!», — то придет и поможет Господь, потому что Он никого из нас не обманывает и верующий всегда найдет себе в Отце Небесном и помощь, и защиту, и крепкую скалу.
В конце концов, вера и надежда должны будут привести нас к любви. Ну а уж если мы туда придем, то уже не о чем будет разговаривать. Это и будет достигнутая цель человеческого бытия. Царство Божие есть Царство любви и молитвы. Кто это понял, и старается жить в любви и молитве, тот уже на земле может предвкушать будущее нескончаемое Христово Царство.
Христос воскресил засмердевшего, а если сказать не столь красиво — завонявшего от трупного яда, уже разлагающегося Лазаря. В смерти самая страшная вещь — то, что действует на обоняние и на осязание. Когда распадается человек на первосоставляющие и ужасный запах бьет в нос от прежде знакомого или особенно любимого человека, то это и есть кошмар. И это только видимая часть кошмара смерти. В невидимом мире этот кошмар продолжается.
И вот человека, уже до этой степени дошедшего, Христос возвращает обратно. Он приказывает смерти отпустить его. Он говорит Лазарю: «Выходи, иди вон», то есть — выходи наружу. И уже загустевшая, окаменевшая кровь опять побежала в жилах, и опять кожа, уже разгладившаяся, стянулась, и все вошло в удивительную норму. Человек вышел связанный, как бабочка в коконе, как куколка — по рукам и ногам.
На Востоке заматывают покойников так, чтобы они были похожи на куколку бабочки. Это делают сознательно, для того чтобы подчеркнуть свою веру в будущее воскресение. Вы видели коконы на деревьях, в которые превращаются гусеницы? Это великое пророчество о воскресении, Богом показанное в природе. И человека заматывали, как куколку бабочки, веруя в то, что он из нее окрылится и воскреснет. И вот вышел Лазарь, связанный по рукам и ногам, с закрытым лицом, и Господь говорит: «Развяжите его, и пусть идет».
Любое чудо можно оспорить, кроме этого. Когда Христос претворил воду в вино на свадьбе в Кане Галилейской, иудеи могли сказать, что там все пьяные были, им что вода, что вино. Могли такое сказать? Могли! Когда сегодня сходит благодатный огонь в Иерусалиме, что неверующие говорят? «Это массовый психоз», или «они в кармане зажигалку спрятали», или «там все с ума посходили, потому одно и то же привиделось». Люди не стесняются такие вещи говорить.
Царство Божие есть Царство любви и молитвы. Кто это понял, и старается жить в любви и молитве, тот уже на земле может предвкушать будущее нескончаемое Христово Царство.
Когда Господь воскрешал из мертвых людей, которые только что умерли — сына Наинской вдовы, дочку Иаира, — неверующие сомневались, думали, что не умерли они, в обмороке были, или в состоянии клинической смерти, возможно, или еще что-то. В отношении всех остальных чудес можно так же сомневаться, но только не в отношении Лазаря. Там все собрались, и даже камень, закрывавший могилу, не препятствовал смертному гниению ударять в ноздри человеческие, так что сестры говорили: «Господи, он уже смердит». И вышел умерший.
Здесь дорога раздваивается, и не остается иного выбора — либо нужно Ему поклониться, либо нужно Его убить. Все! Третьего нет. Закрыть глаза и сделать вид, что ничего не произошло, невозможно.
Мы с вами, — те, кто Ему поклоняются, — для того чтобы не быть такими, как те, которые Его убили, должны провести всю неделю с мыслями о Нем. Помнить о Нем, думать о Нем, плакать о Нем. Чтобы это получилось лучше и глубже — идите в храм все кто может. Кто не может… Работа, семья, дела, здоровье — все это понимают. Но ум ваш всегда при вас, и сердце ваше у вас в груди, — их Богу отдайте. Это будет самое лучшее приготовление к Пасхе Господней, а остальное приложится.