Пасха, Господня Пасха
Пришла Пасха, и многое из Писаний облеклось в плоть и кровь. Так бывает: ты слышишь слова, слова, слова, но не понимаешь, о чем это. Или тебе кажется, что ты понимаешь. Но потом приходит некий внутренний опыт, и то, что зналось по слуху уха, превращается в знание сердца. Затем требуется память сердца, иначе придет то забвение, избавить от которого, вкупе с малодушием и окамененным нечувствием, просит Бога в своих молитвах Златоуст[35].
Итак, пришла Пасха, и что можно понять сердцем бьющимся, а не умом холодным? Можно понять, почему Серафим Саровский всем приходившим к нему с некоторого времени говорил: «Христос воскресе, радость моя!» То есть он вошел в некое состояние, в котором потребляются, сгорают немощи и скорби человеческие, и мог это состояние передавать от сердца своего к сердцу человека пришлого. Пасха была для преподобного Серафима длящейся и «вечнующей», а не раз в год празднуемой.
Раз она, Пасха, имеет в себе нечто от вечности, то понятно, о какой радости говорит хозяин благоразумному рабу: Вниди в радость Господа твоего (Мф. 25:23). Вечная жизнь ведь не есть лежание сонливое под райскими кустами, но некая радость и мир в Духе Святом (Рим. 14:17). И что же это за радость, если не радость об Агнце, Который был мертв, но се жив во веки веков? Радость Царства Божия есть подлинно радость пасхальная, разве что умноженная в сотни крат. И в эту именно радость частично вступали мученики и преподобные, и праведные люди, имевшие власть сказать во всякое время: «Христос воскресе, радость моя!»
Если и псы едят крохи под столами господ своих, то мы, на земле живущие и даже ползающие на брюхе, под столом собираем крохи пасхальной радости. Там, наверху — подлинная трапеза. А у нас на земле — всего лишь крохи под столом. Но по вкусу этих неподражаемых крох можем и мы теперь себе составить представление о вкусе вечных благ, поскольку радость и на небе, и на земле — об одном и том же Воскресшем Господе. Праздник небесный и земной отличаются силой переживаний и «баллом» волн благодати.
Пасха — не заработанный пир, а незаслуженный дар. И необходимо Богу уравновешивать подаваемую благодать открытием немощей, сокрытых внутри человека. Иначе пропадет человек.
Некто молился: «Ослаби мне волны благодати Твоей!»[36] У небожителей там «штормит» радостью. А у нас здесь «море волнуется» в несколько неопасных баллов. Да и волнуется по-разному: по мере веры сердец, по мере постных усилий и ограничений, по мере покаянных трудов, поднятых добровольно и вовремя. Один на ночной службе зевает, другой спит, точно в гробе, на привычном ложе, а третий весь светится. Невозможно, чтобы для всех трех радость была одинакова.
Да грешнику сильно радоваться и не пристало. Если много нового вина налить в ветхие мехи, то и вино прольется, и мехи пропадут (см.: Мф. 9:17). Поэтому пасхальной радости сопутствует чувство недостоинства. Пасха — не заработанный пир, а незаслуженный дар, да никтоже похвалится (Еф. 2:9). И необходимо Богу уравновешивать подаваемую благодать открытием немощей, сокрытых внутри человека. Иначе пропадет человек. Если только немощи его тайные открывать ему, то умрет он от тоски или даже убьет себя. А если только благодать подавать ему, то станет он еще одним дьяволом. Поэтому изобильные в благодати дни изобильно открывают также и внутри христианина многочисленные раны, которые не запрещают праздновать Пасху, но запрещают гордиться и величаться.
И на «повестке дня» вопрос о хранении благодати. Написано немало книг о том, как готовиться, например, к Причастию, но не встречал я книг, объясняющих, как вести себя после Причастия. Получить можно много (Бог не жаден), но распорядиться с полученным подарком удастся ли?
Итак, Пасха пришла и в свой черед уйдет, а жизнь продолжится. Надолго ли Пасха уйдет? На неделю только. Каждое воскресенье — пасхальный день. Истинный поклонник Воскресшего Господа не тот, кто раз в год приходит на длинное и особое богослужение, отягчая руки корзинами со снедью, а тот, кто всякую неделю в воскресный день чтит и славит Победителя смерти — Иисуса. В этом понимании Пасхи Христовой — ближайший и необходимейший плод всех пасхальных торжеств. Состоится это — вслед за сим многое другое из вопросов веры облечется в осязаемую плоть и кровь, получит внутреннее понимание и принесет необходимый плод: в тридцать, в шестьдесят и в сто раз (см.: Мк. 4:8).
Приблизительная справедливость. Слово на Пасху
Страх смерти, страх бедности, внутренняя боль в костях от грехов — вот главные тревоги человека. Их вспоминает Златоуст в своем огласительном слове: «Никтоже да рыдает убожества: явися бо общее Царство. Никтоже да плачет прегрешений, прощение бо от гроба возсия. Никтоже да убоится смерти, свободи бо нас Спасова смерть»[37].
Говорит вначале о бедности и убожестве, потому что это вопиющее проявление несправедливости мира, видное всякому глазу. Отсюда, от желания победить неравенство имущественное и засыпать пропасть между ходящими в золоте и сидящими на гноище, родились идеи и движения, формирующие образ современного мира: пенсии на старость и пособия по безработице отсюда; кредиты на доступное жилье и профсоюзные движения отсюда же. Весь социальный пафос от футболок с портретом Че Гевары, от революций до мирных демонстраций — отсюда, из желания очевидного равенства или хотя бы приблизительной справедливости.
Но чего недостает социальным движениям? Пасхи! Недостает молитвы и радости оттого, что гроб Христов пуст. Без молитвы и пасхальной заутрени любой мирской правдолюбец лишь умножает идолов, добавляя к их пантеону еще одного — идола всецелой земной справедливости. Это — ложный бог, и сынам Неба это должно быть понятно.
Религиозный человек склонен сжечь избытки энергии скорее стоя на земных поклонах, нежели шествуя на демонстрации. Но и он нуждается в пасхальной радости, чтобы не «запоститься», не «зауныть», не придать своим покаянным трудам большую, чем должно, цену.
«Прощение от гроба воссия»[38]. Есть время плакать, и время смеяться. Есть время обнимать, и время уклоняться от объятий. Нужно распознавать времена.
Тот, кто скорбит во время всеобщей радости, скорее нечестив, чем благочестив. Это тоска о грехах несвоевременна, равно как несвоевременно хранение евреями Закона во времена благодати. «Когда нужно было хранить Закон, вы кланялись идолам. Когда же нужно почтить благодать, вы блюдете Закон, чрезмерно усиленный произвольными толкованиями», — так в общих чертах говорит о подобной несвоевременности Златоуст в одной из проповедей[39].
Пост был направлен к Пасхе. Пасха настала, и пост закончился. Не могут поститься сыны чертога брачного, если с ними Жених (см.: Мк. 2:19). «Прощение от гроба воссия». Что можно добавить?..
Есть время плакать, и время смеяться. Есть время обнимать, и время уклоняться от объятий. Нужно распознавать времена. Тот, кто скорбит во время всеобщей радости, скорее нечестив, чем благочестив.
Наконец, смерть. Она важна и, как ни странно, нужна. Но кто бесстрашен перед лицем ее? Грозная и молчаливая, как глубокий колодец, она не отвечает на твои крики. Она не хочет разговаривать, зная, что молчаливый воин страшнее воина говорливого. И вот, слышим: «Никтоже да убоится смерти!»[40]
Можно было бы счесть эти слова порывом чувства, не более. Но множество мучеников и терпеливых страдальцев возвысят голос и скажут, что именно вера в Распятого и Воскресшего Христа дала им силы одолеть и страх, и боль, и ярость мучителей.
Смерти можно не бояться, если посредством молитвы и таинств соединить свою душу с Победителем смерти и понять то, о чем говорил Давид. А он сказал однажды: Если я пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною (Пс. 22:4)
Итак, три врага названы Златоустом. Три врага попраны Иисусом, сыном Бога Живого. Как говорит митрополит Иерофей (Влахос): «Мы продолжаем рыдать, плакать и бояться лишь в ту меру, в какую нас не наполняет свет Воскресения Христова; в меру нашей чуждости пасхальной благодати»[41].
И если кто-то спросит нас, а что, собственно, дает нам наша вера в Воскресшего Христа, мы можем ответить, что на вершинах своих вера наша дает нам способность не рыдать о земных недостатках, побеждать грех и не бояться смерти. Подчеркну — на вершинах своих.
Пасха: попразднуем — и за работу!
Отпраздновали Пасху — что дальше? Как жить, чтобы по нам было видно, что Пасха была? — Только среди постоянных трудов бывает место празднику.
Упадите в траву, посмотрите на постоянное копошение жизни. Какие-то муравьишки и червячки постоянно что-то тащат и куда-то спешат. Трава шевелится, приглаживаемая ветром, дышит земля. Там, под землей тоже ни на секунду не перестает двигаться многообразная жизнь: оживают семена и зерна, разрыхляют почву черви. Спокойная и однообразная с высоты двух-трех метров, в приближении жизнь обычной клумбы — это фейерверк многообразия.
Теперь повернитесь на спину. Там, в небе, тоже не останавливается жизнь. Воздух полон насекомых и птиц, полон звуков и запахов. Ветер, как буксирный катер, тянет по небу облака. Жизнь нигде не стоит на месте. Она всюду движется и трудится, постоянно и неброско.
Точно такой же должна быть и религиозная жизнь. Она не должна раз в год вскипать, чтобы затем надолго умолкнуть. Если она — жизнь, то, как и подобает жизни, ей нельзя останавливаться. Само праздничное закипание должно происходить не на фоне привычной мертвости, а на фоне ежедневной деятельности.
Вот отпразднуем Пасху, и что? Будем дальше жить, словно Пасха — это просто праздник в ряду праздников? Но ведь Пасха — праздников праздник и торжество из торжеств. Если она действительно празднуется, то вся жизнь пересматривается и обновляется. Если нет, то…
Что ищете Живого с мертвыми? Его нет здесь (см.: Лк. 24:5).
Праздников праздник синонимичен Святому святых, то есть главному месту и части храма. И ведь не весь храм состоит из одного Святого святых, но есть в нем еще и просто святое, и место для народных молений. То есть, чтобы было Святое святых, нужно место для постоянных молитв и сами эти молитвы, нужна чреда служения и многое другое. Только тогда раз в год первосвященник мог войти туда, к ковчегу, и прошептать имя Божие.
По аналогии — чтобы раз в году совершить христианскую Пасху и праздник Христовой победы над смертью, нужно весь год быть христианином. Или же сейчас обратиться от мертвых дел и положить намерение стать христианином в эту пасхальную ночь.
Иначе, без решимости Богу служить, без множества незаметных, но постоянных духовных жертв и приношений, мы просто будем год за годом топтать дворы Господни. Конечно, не до бесконечности. У Бога есть множество способов прекратить бесполезное и формальное преклонение перед Его святыней.
Однократное чудо. Его, кажется, хватает многим. В Неаполе раз в год разжижается собранная в сосуде кровь мученика Януария. Народ собирается на площади в ожидании чуда. Чудо происходит, и народ расходится. Так же можно относиться и к благодатному огню. В этот год сошел? Ну, слава Богу. В этот годик поживем по-прежнему.
Великое чудо раз в год поддерживает мысль, что Бог с нами. Но то, что Бог с нами, не означает, что мы — с Богом. Одно великое чудо раз в год должно быть тем огнем, благодаря которому лампады на алтарях во весь следующий год не затухнут. Не ради самой себя подается людям пасхальная радость. Если она кому подастся, то это будет призыв на труды во имя Христово.
Каждое воскресенье — малая Пасха. На утрене — воскресное Евангелие, песни и чтения во славу Воскресшего. Сама литургия — праздник. Ее не столько служат, сколько празднуют. Если количество прихожан на воскресной службе не растет в храме, городе, епархии, — значит, мы что-то не то делаем. Скорее, что-то не так делаем.
Огонь от огня зажигается, а вера — от веры. Если года проходят, а от нашей веры никто не зажигается, то о чем это говорит?
Вот помолились, попостились, земно покланялись. Сейчас запоем, попразднуем, разговеемся. Попьем, поедим. Все, что ли? Мало.
Очевидно, что нужно освещать сами будни, внести Христов свет в гущу повседневности. Но повседневность чужда Христу — до открытой враждебности в нашем христианском народе. Звучит, как насмешка, но мне не смешно…
Без решимости Богу служить, без множества незаметных, но постоянных духовных жертв и приношений мы просто будем год за годом топтать дворы Господни. Конечно, не до бесконечности. У Бога есть множество способов прекратить бесполезное и формальное преклонение перед Его святыней.
Доколе не приду, — пишет Павел Тимофею, — занимайся чтением, наставлением, учением (1 Тим. 4:13). Будем считать, что и к нам придет апостол языков Павел. Поспешим же заняться чтением, наставлением и учением. Поспешим поставить эти труды ради веры в число приоритетных занятий, а не побочных. Если, конечно, мы действительно и всерьез исповедуем свою принадлежность к Апостольской Церкви и слова Павла для нас не пустой звук.
Ведь без постоянного научения и общения таинств нет веры! Вот ведь и еще Павел говорит: Чего вы хотите? с жезлом прийти к вам, или с любовью и духом кротости? (1 Кор. 4:21).
Пасхальная трапеза
В течение всей Светлой седмицы в середине храма вместе с иконой Воскресения лежит артос. Слово артос переводится с греческого как «квасной хлеб» — общий всем членам Церкви освященный хлеб, иначе — просфора всецелая. По завершении пасхальных торжеств он раздается верующим.
От Воскресения до Вознесения Христос часто и всегда внезапно приходил к Своим ученикам для того, чтобы беседовать с ними. Эта внезапность появления держала их в высочайшем напряжении и требовала от них внутреннего бодрствования. В любое время мог прийти Господь — через закрытые двери, ночью, днем, на пути… И когда они садились есть, то это всегдашнее ожидание Господа, Который где-то рядом, вот-вот придет, заставляла их ставить для Него чашу и хлеб. Христос, уверяя учеников в том, что Он жив, ел и пил с ними. Не потому, что Он нуждается в еде и питии в воскресшем теле, но для того, чтобы они видели, что Он не дух, что «дух плоти и кости не имать», и Он доказывал Свое во плоти воскресение.
Память об этих явлениях, об этой еде и об этом питии с учениками до сегодняшнего дня дошла в существовании вот этого хлеба, или артоса, который мы освящаем на Пасху
Думаю, что не ошибусь, если скажу, что люди даже самого скромного достатка стараются на Пасху накрыть свой стол как можно богаче. Сегодня наши столы в сравнении со столами людей минувших лет, столетий и эпох отличаются крайним изобилием, изысканностью пищи. Стола ради мы с вами трудиться умеем, и чрево ублажаем со вкусом и пониманием дела.
Не менее самоотверженно мы должны с вами переживать и о своем внутреннем человеке. В каждом человеке есть как минимум два человека — внешний и внутренний. Внешний тлеет, внутренний должен обновляться со дня на день. И обновление внутреннего человека происходит не само собой, а по мере стараний и усилий, но не одними ими.
Никто, трудясь, не может приложить своему росту локоть (см.: Мф. 6:27). Старания и труды человеческие — это всего лишь способ привлечь благодать и узнать свою немощь.
В каждом человеке есть как минимум два человека — внешний и внутренний. Внешний тлеет, внутренний должен обновляться со дня на день. И обновление внутреннего человека происходит не само собой, а по мере стараний и усилий. Труды человеческие — это всегда способ познать немощь свою.
Все, кто постился честно, или получестно, или на треть честно — все узнали свою немощь. Все в некоторую меру изнемогли. Все почувствовали некий предел, и это правильно, потому что человек, вступая в пост, вступает в него не для того, чтобы совершать поступательное ровное восхождение. Нет, он может поскользнуться, упасть или вернуться обратно — все возможно. Труды человеческие — это всегда способ познать немощь свою.
Мы много говорим о смирении, напоминаем друг другу слова Христовы: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11:29). Большинство людей смиряются от грехов своих. Сотворит что-нибудь человек стыдное, гадкое, покраснеет до кончиков ушей и начинает думать о себе немного смиреннее. Но это нижайший путь смирения, не добрейший.
Самый лучший путь смирения — когда люди смиряются от добродетели, когда они начинают творить нечто доброе. Например, ухаживают за больными, или, например, заработанные деньги делят в такой пропорции, чтобы кому-то помочь, и ищут, кому это нужнее, и участвуют в чьей-то беде. Как только человек начнет творить нечто доброе, включая пост, включая молитву, ему открывается картина собственной ничтожности, он узнает, что слаб.
Не то страшно, что в нас грехов много, гораздо страшнее, что добродетели наши все с грехом пополам, как хлеб с мякиной. Как говорил один из писателей земли нашей Николай Васильевич Гоголь, Царствие ему Небесное: «Плохо, что добра в добре нет». Добро у человека бывает то тщеславное, то показушное, то ждет себе награды земной, то обижается, что награды этой нет. Когда поймет это человек, он будет трудиться над тем, чтобы творить заповеди Божии, но, ощущая свое несовершенство, будет смиряться.
Пост именно так смиряет человека. Он открывает нашему оку внутреннему нашу расстроенность. Человек видит, что он как расстроенное пианино или гитара с порванными струнами. Мы слышим Божие слово: «Воспойте Господеви песнь нову» (Пс. 149:1) — но как это сделать, если инструмент весь расшатан и разбит, если по нему ногами ходили? Ты бы и рад эту новую песнь пропеть, но звучит непонятно что.
«Воспойте нам от песней Сионских» (Пс. 136:3). Помните этот псалом? А он говорит: «Како воспоем песнь Господню на земли чуждей». То есть я хотел бы пропеть Господу новую песню — но как я ее пропою? Как раб может пропеть песню свободы?
Во время поста, когда мы боремся за свою духовную свободу, тогда и смиряемся и понимаем, каков он, оказывается, горький — хлеб благословенных трудов, горький хлеб священных занятий. И кто хоть немножко поупражнялся над собою, тот смирился.
Пост окончен. Труды отняты от нас, и они больше не нужны, потому что не трудами спасается человек, а благодатью. «Ибо благодатью вы спасены через веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтобы никто не хвалился» (Еф. 2:8–9). Это слова из Послания апостола Павла к Ефесянам, об этом же говорится и в огласительном слове Иоанна Златоуста.
Мы с вами — живые участники живых евангельских событий. Когда мы Храм Божий обходим троекратно, то мы в некотором смысле совершаем труд мироносиц, которые «шли еще в сущей тьме», как говорит евангелист, шли, совещаясь между собой, кто отвалит им камень от двери гроба.
Не то страшно, что в нас грехов много, гораздо страшнее, что добродетели наши все с грехом пополам, как хлеб с мякиной.
Женщины взяли с собой миро, которое было, в принципе, уже бесполезным. Что это? Это скорбное приношение. Взяли миро и пошли, думая, кто же им гроб откроет. Они знали, что стража стоит, но, превозмогая страх, пошли туда. И когда пришли, то нашли дверь гроба отверстой. Ангел, сошедший с небес, напугал стерегущих, отвалил камень и сидел на нем.
В Иерусалиме есть тесный маленький придел Ангела, где армянский архимандрит молится, а православный патриарх заходит глубже, в самый гроб Господний.
И вот, на этом камне сидел Ангел и задал им великий вопрос: «Что вы здесь делаете?», а если точнее, по Евангелию, то «Кого вы ищете?», а если еще точней, то «Что вы ищите Живого среди мертвых?» — и продолжил: «Его здесь нет. Иисуса Назарянина ищете, распятого? Его нет, Он восстал. Помяните, что Он вам говорил, когда еще был с вами — что Он будет ждать вас в Галилее. Там вы Его увидите» (см.: Мк. 16:6–7).
От гроба они уже бежали. Туда шли крадучись, а «выйдя, побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись» (Мк. 16:8).
Мы с вами тоже подошли к этому гробу Господню, ко дверям закрытым, и храм пуст. Никого нет в храме, а мы ходим там со свечами, вместо мира несем свечи, которые тьму рассеивают. Потом открылись двери в храм, и храм, как пустой гроб Господний, наполнился молящимся народом, и расширился, и началось пение. Мы знаем, что нет Христа между мертвыми. Он восстал и предваряет нас в Галилее.
Во время освящения храма архиерей подходит к закрытым дверям храма и говорит слова из пророческого псалма: «Возьмите, врата, князи ваша, и возьмитеся врата вечная: и внидет Царь Славы». А его изнутри спрашивают словами продолжения псалма: «Кто есть сей Царь Славы?» — «Господь Сил, Той есть Царь Славы», — отвечает архиерей.
Открываются двери, и архиерей заходит в храм. Эти священные моменты также смысловым образом связаны с входом в пустой гроб Господень и с тем, что Господь в ад сходил и на небо взошел. Нисшедый он же есть и восшедый, «возшел еси на высоту, пленил еси плен, приял еси даяние в человецех» (Пс. 67:19).
Апостол Павел говорит: взойти мог только тот, кто раньше снизошел. Господь нисходил в преисподнюю земли, а потом взошел на высоту и оттуда Духа Божия послал для того, чтобы наполнились ученики, как кувшины, чистой водой и пошли весь мир напоить. Весь мир жаждет.
До сегодняшнего дня миллионы людей умирают от голода и жажды, но не от «голода хлеба», хотя и таких много. У одного из ветхозаветных пророков написано: «Наступят такие дни, — говорит Господь, — что будет на земле голод и жажда, но не голод хлеба и не жажда воды, а голод слышания слов Господних. И будут скитаться от севера до востока и от моря до моря для того, чтобы услыхать слово Божие (см.: Ам. 8:11–12).
Люди погибают без Божьего слова, погибают без веры, здесь, у нас, рядом с нами. Мы сами погибаем временами без Него. И, может быть, наши соседи погибают без слова Божьего. В нашем, говорю со слезами, христианском народе есть миллионы людей, вообще не верующие в Господа, хотя этот народ незаслуженно продолжает называться Святой Русью, а в мире таких людей более трех четвертей.
Апостолы налились чистой воды, как чистые кувшины, и пошли мир поить и кормить. Как могут двенадцать человек весь мир накормить? Так же, как Господь кормил пятью хлебами пять тысяч народа (см.: Мф. 14:17–21).
Господь благословил и преломил хлеб и стал давать сначала апостолам, а они уже людям. И люди стали брать, брать, брать — и наелись! Блаженный Августин в этом смысле говорит: «Ну как мы, люди, можем спасать других людей, если мы сами погибающие? Как грязный грязного очистит? Как дурак дурака научит? Как грешник грешника спасет?» А потом сам же и отвечает: «А как апостолы кормили учеников, из Господних рук перенимая хлебы, так и вы делайте».
Перед каждым человеком стоит вопрос — как я могу научить, если я сам должен учиться? Я еще сам ничего не знаю, но уже должен спасать, учить, лечить… Мальчишки на фронтах восемнадцатилетние, солдатики срочной службы подвиги совершают. Как это происходит?
«Ты только начинай, — говорит Господь, — раздавай две рыбки и пять хлебов, а Я умножу».
Нам дарована большая благодать. Большая, пасхальная благодать — это нечто такое, чему трудно и имя подобрать. Об этом говорить трудно, об этом лучше петь.
Все, что дается человеку, дается ему не для него самого, а для чего-то и кого-то другого. Если тебе дан какой-то талант или способность, то спроси себя — почему ты это умеешь делать и как ты этим талантом или способностью можешь другим послужить. Если ты богаче других, ты можешь уделить из своего избытка тем, у кого недостаток. Если ты можешь что-либо: строить, защищать, вразумлять, учить, лечить… Значит — строй, вразумляй, лечи, учи.
Если тебе дан какой-то талант или способность, то спроси себя — почему ты это умеешь делать и как ты этим талантом или способностью можешь другим послужить.
Если ты имеешь веру, то несешь на себе долю ответственности за судьбу Церкви Христовой. Ты знаешь, что Господь воскрес? — Знаешь. Ты плакал когда-нибудь на службе? — Плакал. У тебя сердце горлом выпрыгивало на службе от радости в пасхальную ночь? — Однажды выпрыгивало. Ты Слово Божие читаешь? — Читаешь. Что-нибудь помнишь из него? — Помнишь. Тебе вообще приходит мысль о том, что эта радость должна быть для всех?
Мы должны обязательно переживать и заботиться о том, чтобы каждый храм был полон, как Ноев ковчег. И чтобы все, кто стоит в храме, были причастниками. Чтобы все были любителями Священного Писания, рачителями добрых дел. Как пишет Павел в Послании к Титу: «Чтоб Господь предузнал нас, и предуведил, и предуставил народ Свой новый, Новый Израиль. Для того чтобы мы были ревнителями добрых дел».
Пасхальная радость — это залог. Знаете, что такое залог? Это то, что нужно вернуть, и бывает, что с прибытком, как в притчах евангельских. Мы получаем радость не в личную собственность для своего кармана, для своей отдельно взятой души, а для того, чтобы этот свет, каким-то только Одному Богу известным способом, тихо струился и на других людей.
Пасхальный канон
Пасхальный канон является торжествующим гимном радующейся Церкви, и внутренняя красота этого канона заставляет любого поэта потупить глаза, ибо он очень красив. И я имею желание благое и непринужденное говорить с вами о пасхальных праздниках, отталкиваясь от песен, пропетых в пасхальную ночь. Они же поются на Светлой седмице и затем на воскресных богослужениях до дня Вознесения Господня.
Итак, Пасхальный канон начинается ирмосом: «Воскресения день, просветимся людие: Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни, и от земли к Небеси, Христос Бог нас преведе, победную поющия».
Слово «пасха» — еврейское. «Песах» значит «проходить», «проходить мимо», так объясняют нам все книги, как еврейские, так и христианские, и любые филологические. Еврейская Пасха — это проход ангела-губителя мимо еврейских домов, помазанных кровью пасхального агнца. Это избавление от смерти. А также переход из Египта через Чермное море в пустыню и потом на свободу — длинный, долгий, тяжелый путь, возглавляемый Моисеем.
Возглавленное Иисусом Христом человечество совершает свой переход в Пасху уже не от земли Египетской в Палестину, а «от смерти бо к жизни, и от земли к Небеси, Христос Бог нас преведе, победную поющия». Вот наша Пасха — Пасха новая, Пасха новая святая, Пасха таинственная, Пасха Господня. Она таинственная, потому что она и для всех, и не для всех.
Притчи Господни имеют такое свойство — говорятся для всех, но понимаются не всеми. Слышишь, а сердцем не понимаешь. Почему Господь и говорит, что имеющий уши, да услышит. Он имеет в виду уши некие внутренние, духовные, некий чуткий внутренний слух. Притчи так учат человека. То есть «тело» притчи понятно, а смысл притчи понятен не всем.
Точно так же и Пасха таинственная. Она празднуется широко, всепразднественно, торжественно, но вглубь ее проникают далеко не все. Итак, наш переход — от смерти к жизни и от земли к Небеси.
Небом мы здесь называем небо не физическое, а духовное, — небо Библии, о котором говорится в первых строках Книги Бытия: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Речь идет о духовном небе, поскольку Небо тоже веселилось в День Пасхи Господней, и туда, в то духовное Небо мы совершаем свой переход.
Дальше поется: «Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется… да празднует убо вся тварь восстание Христово, в Немже утверждается». Значит, мы совершаем свой переход от земли к Небу, и от смерти к жизни.
Есть чудесный образ, он принадлежит митрополиту Вениамину (Федченкову), который пишет о том, что Колумбова команда, поплывшая с Колумбом, в авантюру пустившаяся, искала близкий путь в Индию. Они искали, собственно, не Америку, а Индию, искали пряности, золото, сказочную страну с несметными богатствами. Команда истомилась длительностью путешествия и, устав от этого, будучи близкими к бунту, истомившись есть опротивевшую пищу и пить протухшую воду, они несказанно обрадовались, увидав на горизонте кромку земли. Они стали прыгать по палубе и кричать друг другу, целуясь и обнимаясь: «Земля! Земля!» Это был один из островов Карибского моря. Это, конечно, была еще не Индия, но земля их так возвеселила, что они говорили друг другу: «Земля, земля!»
Митрополит Вениамин говорит, что в день Пасхи человеку нужно говорить друг другу: «Небо! Небо!» Восклицать радостно, потому что Небо спускается на землю, и человек совершает эту свою Пасху от земли к Небеси и воспевает Христа воскресшего, ощущая себя уже как бы на Небеси стоящим.
Есть такое песнопение у нас: «В храме стояще славы Твоея, на Небеси стояти мним: Богородица, Дверь Небесная, отверзи нам двери милости Твоея». То есть человек, стоящий в Храме славы Божией, иногда ощущает себя на Небе.
Так ощутили себя на небесах стоящими послы князя Владимира, испытавшие богослужение греков и плененные, покоренные красотой и неземной внутренней составляющей этого богослужения. Сердца их пленились в красоту духовную христианства. Они ощутили, что это есть путь от земли к Небу.
Тропарь следующий говорит нам: «Очистим чувствия, и узрим неприступным светом воскресения Христа блистающася, и радуйтеся рекуща ясно да услышим, победную поюще». Здесь уже есть некое аскетическое требование — человеку нужно очистить чувствия. Это означает, что Пасха воспринимается в полной мере тем, кто провел подобающим образом «дни печальные Великого поста», по выражению Пушкина. Светлые, скорбные, тяжелые и тянущиеся, а иногда очень быстро пролетающие дни, о которых жалеешь весь год, что они уже ушли, — и которых боишься, когда они приближаются, потому что приближается некая тяжесть, приближается труд, приближается добровольная скудость и посильное воздержание.
Человек ощущает Пасху по мере предварительного приготовления, поэтому в тропаре говорится: «Очистим чувствия, и узрим неприступным светом воскресения Христа блистающася».
Православная Церковь созерцает Господа Иисуса Христа в недрах своего литургического бытия. Его созерцать может каждый верующий во Христа и крещеный человек. Почему мы и говорим весь год по воскресениям: «Воскресение Христово видевше, поклонимся святому Господу Иисусу».
Но для того чтобы сердечным оком это видение совершилось, необходимо очистить чувствование. В Великий пост, на литургии святого Григория Двоеслова, папы Римского — Преждеосвященных Даров, — есть молитва, в которой мы просим Бога представить нам внутреннего благого владыку, внутренний помысел, чтобы он командовал нашими чувствами, и око наше «да неприобщно будет всякаго лукаваго зрения, слух же словесем праздным невходен, язык же да очистится от глагол неподобных».
Воздержание при помощи молитвы и той благодати, которую Бог подает молящемуся, очищает человека и его чувства, и Пасха переживается им действительно как некий переход, как воскресение, и он может говорить со Златоустом вместе: «Никтоже да рыдает убожества… Никтоже да плачет прегрешений… И никто пусть не страшится смерти, потому что все это стерла Спасителева победа над смертью».
Прочтем четвертую песнь Пасхального канона: «Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакаше играя, людие же Божии святии, образов сбытие зряще, веселимся божественне, яко воскресе Христос, яко всесилен».
Красиво! Здесь есть отсылка к одному из священных событий, описанных в Книгах Царств, связанная с царем Давидом. Христос, как вы помните, назывался в жизни Сыном Давидовым. Его так называли люди, и Он признавал это.
Давид много совершил такого, что не забылось, читается и изучается до сегодняшнего дня. Однажды Давид возвращал Ковчег в землю Израилеву. Ковчег, как главная святыня еврейского народа, был часто похищаем филистимлянами.
Ковчег был великой святыней. Он представлял из себя ящик из негниющего дерева ситтим, обитый внутри и снаружи золотом, символизирующий Богоматерь, Которая вместит в Себя великую святыню — Господа Спасителя. В нем хранилась чаша с манной, жезл Аарона и скрижали Завета.
Так бывает в истории, что великие святыни отдаются на поругание, по Божьему попущению за грехи тех, кто хранит их недостойно. И вот, ковчег украли филистимляне, забрали как трофей, как добычу.
Когда ковчег вернулся в землю Израиля, Давид плясал перед ним. Плясал, отложивши стыд или даже приличия. Давид, зять царя, женатый на Мелхоле, находящийся во славе, любимый народом за храбрость и мудрость в войне, победитель филистимлян и убийца Голиафа, скакал перед ковчегом, как ребенок, отложив всякую приличность, подобающую его возрасту и сану. Мелхола, царская дочь, сделала ему замечание, что, мол, ты ведешь себя некрасиво. А он отвечал, что пред Господом плясать и петь буду. И угодна была Богу эта пляска, это священное неистовство Давида. А строгость Мелхолы была Богу неугодна, поэтому она была бесплодна всю жизнь. Так вот, «Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакаше играя». Сень значит тень. Сенный ковчег — это значит, что в нем заключались тени будущего.
Повторю, этот негниющий ящик из дерева ситтим, окованный внутри и снаружи золотом, символизировал собой Божию Матерь, Которая чиста внутри и снаружи, и в Нее вместилась самая великая святыня — Сын Божий.
Сосуд из золота, который был полон манны, небесного хлеба — это тоже прообраз Божией Матери. Потому что настоящая манна — это Тело Христово. А Тело Христово и Кровь Христова — это дар, родившийся нам из чрева Девы Марии. От Нее Сын Божий взял Себе плоть и кровь.
Скрижали Завета — это каменные доски, на которых перстом Отчим было написано слово — законы и заповеди. Христос есть Слово Божие, и Он был написан в Деве Марии как бы перстом Отчим, как на скрижалях.
Жезл Аарона тоже символизировал Ее же. На этом жезле Аарона расцвели листочки, веточки и был плод — орех. А Дева Мария — это та же ветка сухая с точки зрения девства, ибо Она не мать, не женщина, чтобы рожать. Однако на Ней, как на том жезле, расцвели цветочки, и плод пришел, так и Она родила Сына, паче всякого чаяния.
То есть все это уже исполнилось, поэтому Ковчег называется сенный. В нем тени и гадания, образы будущего, которое исполнилось во Христе. И вот, перед сенным ковчегом «Давид скакаше играя». А мы с вами, люди Божии и святые, образов этих сбытия, то есть совершения, «зряще, веселимся божественне, яко воскресе Христос, яко всесилен».
Древние образы наполняются жизнью во Христе, исполняются. Древние праздники наполняются новым смыслом. Старое еврейское слово «пасха» приобретает новый христианский небесно-духовный смысл. Старое еврейское слово «пятидесятница» — день дарования закона, — наполняется новым смыслом. Дух Святой сходит в виде огня на Церковь, и рождается Церковь для того, чтобы спасение благовествовать до скончания века.
Все старое заменяется новым. Вместо обрезывания плоти приходит обрезывание сердца. Вместо субботы формальной, внешней субботы приходит некое внутреннее упокоение. Мир Божий, превосходящий всякое разумение, должен теперь царствовать в сердцах ваших, — как говорит апостол Павел (см.: Флп. 4:7) То есть мы людие же Божии святии, образов, этих старых, сбытие зряще, веселимся божественне.
Еще немного о Давиде. Вы видели, как ведут себя арабы православные в кувуклии Храма Гроба Господня перед схождением Благодатного огня? Они садятся друг к другу на плечи, берут бубны, бьют в них и так проявляют свою веру. Мы не привыкли так радоваться.
Мне нравится импульсивность и эмоциональность этих Божиих детей, которые, ударяя в бубны, кричат, что их вера истинная (на своем, конечно, языке). Потом, дождавшись огня, кричат на весь Храм: «Аль-Масих Кам! Аль-Масих Кам!» — по-арабски «Христос воскрес!» Подтвердилась вера. Их радует это. Они не скрывают своей веры.
Ковчег, этот негниющий ящик из дерева ситтим, окованный внутри и снаружи золотом, символизировал собой Божию Матерь, Которая чиста внутри и снаружи, и в Нее вместилась самая великая святыня — Сын Божий.
В Греции запускают воздушных змеев в первый день поста, а в дни пасхальные звонят в колокола весь день с утра до вечера, стреляют из пушек, ружей, бьют в била деревянные. Поют, не стесняются, радуются и веселятся.
Я считаю, что такая шумность — не грешна. В каноне говорится: «Богоотец убо Давид пред сенным ковчегом скакаше, играя». То есть иногда можно скакать и не согрешить. «Мы можем петь и смеяться, как дети», как пелось в одной советской песенке, в этом смысле уместной.
Нужно учиться веселиться невинно, наивно, безгрешно. Нужно веселиться без агрессии, без мрачного веселья, которое бывает в кабаках и притонах, когда люди хохочут сквозь зубы и мрачно веселятся. Нужно веселиться наивно, и просто, и свято. Как Давид говорил: перед Господом моим скакать буду и не постыжусь.
Православная иконография, в классическом своем измерении, не знает изображения Христа, выходящего из гроба. Этот момент был никому не виден. Православная иконография изображает Христа, сходящего во ад. К большой радости моей, эта иконография занимает все более и более подобающее место и постепенно вытесняет все остальные, в том числе католический образ, возникший где-то в XII веке в Италии, где со знаменем в руках, с благословляющим жестом из гроба выходит Господь, разбегаются стражники и Ему сопутствуют ангелы.
Схождения Господа во ад тоже никто не видел, но об этом есть глубокое слово апостола Петра в его соборном послании, и есть много догматических рассуждений по этому поводу. Ибо мы спасены не только Пасхой, но и Великой Субботой.
Великая Суббота — это день, когда Господь упокоился во гробе, когда Он наконец субботствовал, когда злобно и радостно замолчали Его враги. Его руки и ноги связались, и уста умолкли, и глаза закрылись, и Он перестал трудиться.
Он при жизни говорил: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). Поэтому в субботу Он говорил сухорукому человеку: «Протяни руку твою», и рука исцелялась, или прикасался к скрюченной женщине, и та распрямлялась и была здорова. А евреи шипели на Него и говорили, что Он не от Бога, потому что субботу не хранит, и считали Его нарушителем закона, хотя Он пришел не нарушать его, а исполнить.
Господь в Великую Субботу субботствовал по-настоящему в покое телесном. Его глаза уже не смотрели ни на кого ни с гневом, ни с радостью. Его уста уже никому ничего не говорили. Его руки и ноги — пронзенные, замученные, — сложились и замерли смертным замиранием. Это была великая благословенная суббота, когда Христос упокоился от дел Своих.
Но в то же время Его душа победоносно сошла в преисподнюю земли, о чем поется в ирмосе шестой песни Пасхального канона. «Снизшел еси в преисподняя земли и сокрушил еси вереи вечныя, содержащия связанныя, Христе, и тридневен, яко от кита Иона, воскресл еси от гроба».
Господь во ад сошел, потому что Он пришел не только для тех, кто в это время на земле жил или тех, кто будет потом жить. Он пришел спасти всех, кто жил от Адама.
В одном из песнопений церковных есть такое слово: «Сошел на землю Господь, человека ища, Адама ища, Адам — где ты?» Первый голос Божий, обращенный к согрешившему человеку, заключался в трех словах: «Адам, где ты?» А Адам ответил: «Я наг» — и скрылся.
Этот диалог продолжается до сегодняшнего дня. Господь часто спрашивает нас, и мы слышим Его голос через внушение совести: «Адам, где ты?» А мы ищем заросли, потому что нам стыдно выйти и предстать перед лицом Божиим. Мы говорим: «Я скрылся, я наг, мне стыдно».
Господь во ад сошел, потому что Он пришел не только для тех, кто в это время на земле жил или тех, кто будет потом жить. Он пришел спасти всех, кто жил от Адама.
И вот, Господь сошел с небес на землю, и даже до ада спустился, Адама ища. Уже подобало новому Адаму — Иисусу Христу — спасти не только детей Адамовых, но и самого ветхого Адама — первого человека — спасти и увести в Свое небесное, нескончаемое и непоколебимое Царство.
Только видимо и внешне Христос бездействует во гробе, но душа Его совершает войну, духовную войну.
Трудно совместить эти мысли, когда мы видим Христа, страдающего на Кресте, избитого и истерзанного паче всех человек. Не было «в Нем ни вида, ни величия» (Ис. 53:2), — говорит Исаия. «Пронзили руки мои и ноги мои, можно было бы перечесть все кости мои», — говорит Давид. Они как бы видели это распятие. «Делят ризы мои между собою, и об одежде моей бросают жребий» (Пс. 21:17–19) — все было предсказано.
В это время униженный и оскорбленный, Муж скорбей, изведавший великие болезни, раб Иеговы Иисус Христос, Сын Божий, Праведник, оказывается, совершал победоносную борьбу с духами злобы. Апостол Павел говорит о том, что Иисус Христос на Кресте подверг позору падших духов, которые господствуют в воздухе (см.: Кол. 2:15). Воздушного князя Господь смирил, и в это время ад как бы получал тяжелый удар. Неисцелимые раны адское воинство получало от страдающего Иисуса.
Это все надо как-то соединить в сознании. Оно трудно совмещается, потому что глазам предстоит одно, а в духе совершается другое. Так же и Великая Суббота — Господь во гробе лежит, а душа Его сходит в ад, и устрашились вратницы адовы.
В псалмах говорится: «Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечныя: и внидет Царь славы». На вопрос: «А кто есть Царь славы?» пророк говорит: «Господь сил, Той есть Царь славы». Он сошел туда, где ждали Его праведники. Ждали Его там, повторяю, Адам, Моисей, явившийся Ему душою на горе Фаворской и беседовавший с Ним о его страданиях в Иерусалиме, и многие-многие другие.
Первыми, кого Господь искал, были Адам и Ева. Он, очевидно, вгляделся в адову тьму и задал тот же вопрос, который прозвучал когда-то в раю: «Адам, где ты?» И Адам ответил: «Вот я!» И Господь потащил его из ада. Икона «Сошествие в ад» изображает Адама и Еву с неестественно вытянутыми руками. Христос держит их за ладошки и тянет их к Себе, а у них, непропорционально к длине всего остального тела, вытягиваются руки, потому что глубоко влипли они в смолу адскую, в патоку греха. И вырвать их оттуда было тяжело. Ценой тяжких страданий Христос искупил человеческий род от проклятия и смерти, открыл нам двери Небесного Царства.
Вот как об этом говорится в пасхальном каноне. «Безмерное Твое благоутробие, адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную».
То есть заключенные в аду души вдруг увидели разбитые темницы, засиявший свет и Христа, идущего к ним. Они увидели безмерное Его благоутробие. Они, адовыми узами содержимые, пошли к Христу, повлеклись к Нему веселыми ногами, Пасху хвалящие вечную.
До сих пор Царство Небесное было пусто. Господь царствовал посреди ангелов, но людей с Ним не было. Первым в Небесный покой, в Небесный рай душою своею, поскольку тела людские еще не воскресли, вошел разбойник.
«Разбойничье покаяние Рай окраде». Он привык при жизни перелезать через заборы и залезать в дома, чтобы украсть что-нибудь. Так получилось, что покаянием он и рай обокрал, первым в него залез. Это сказал не я, но священная гимнография: «Разбойничье покаяние Рай окраде». Он забрался в него первым, раньше Моисея, раньше пророка Иоанна Предтечи и других праведников.
Потом из ада души многие вышли. Господь ввел их в Небесные покои. И сегодня рай шумит голосами, как роща листьями. Это видел Иоанн Богослов, он видел Небесный Иерусалим и там людей от всякого колена, языка и племени, восклицающих: «Осанна! Осанна сидящему на Престоле и Агнцу, благословение, и слава, и честь, и сила. Достоин Ты принять силу и славу, ибо Ты был заклан, и ожил, и искупил нас Себе от всякого языка, колена и племени. Мы будем царствовать во веки веков» (см. Откровение Иоанна Богослова).
На небе люди молятся, там непрестанно совершается богослужение. И кто не любит на земле богослужения, тот не приучится к тому, чтобы участвовать в небесном богослужении.
Кто хочет достичь будущего Небесного Царства, хочет войти в него так, чтобы ему там было не скучно и чтобы он там был своим, тому нужно привыкать к богослужению. На небе люди молятся, там непрестанно совершается богослужение. И кто не любит на земле богослужения, тот не приучится к тому, чтобы участвовать в небесном богослужении.
Итак, веселыми ногами, Пасху хваляще вечную, вышли ко Христу все те, кто был адовыми узами содержим. Об этом апостол Петр говорит прикровенно: «Христос, чтобы привести нас к Богу, однажды пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом, которым Он и находящимся в темнице духам, сойдя, проповедал» (1 Пет. 3:18–19). Опустошение адских твердынь — это есть таинственная Пасха и таинственный подвиг Христа Победителя, Христа Царя, Христа Полководца, смиренного только для наших глаз, но грозного, как полки со знаменами, для падших духов и для тех злых сил, которые оскорбляют человека, мучают, терзают его, тиранят и издеваются над ним. Для них Господь грозен, а для нас милостив. Слава Ему и ныне, и присно, и во веки веков.
Когда Господь Иисус Христос жил на нашей земле, то возбудил к Себе огромный интерес и смешанные чувства — злобу, зависть и многое другое. Он выслушивал от людей разные вопросы. Книжники фарисейские — учителя и наставники еврейского народа, — саддукеи и другие секты еврейские приходили к Нему и спрашивали: «Учитель, хотим от Тебя знамения видеть». И Христос говорил им: «Род лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка; ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф. 12:39–40).
О пророчестве Ионы Христос упоминает несколько раз — по крайней мере дважды в Евангелии от Матфея, а также у других евангелистов. О нем же говорит ирмос шестой песни Пасхального канона. Вообще, шестая песня любого канона всегда связана с Ионой.
Эта благочестивая история, обросшая какими-то деталями или украшениями сюжета, записана была много позже, чем совершилась. Книга Ионы коротка, она занимает всего три главы. Читается она непременно в Великую Субботу и прочитывается полностью, как очень важная.
При всем узком, упертом, гордом, высокомерном национализме евреев, даже, я бы сказал, расизме, ибо самые крайние из них присваивали только себе достоинство человека, остальных людей, язычников, они и за людей-то не всегда были согласны считать, — при этом всем они, Духом Божиим водимые, ввели книгу Ионы в кодекс Священных книг. А что здесь удивительного? А удивительно здесь то, что Иона послан Богом проповедовать язычникам.
Господь Бог жалеет город Ассирию, город великий, в котором множество людей, не отличающих правую руку от левой. Ассирийцы вообще насолили евреям немало, это были их враги, такие же, как вавилоняне или египтяне. Однако Господь Бог переживает о них и Ионе поручает такую странную миссию.
Вы помните сюжет этой книги? Иона бежит сначала на корабль, скрывается, попадает в кораблекрушение, его выбрасывает в море. Там его глотает огромная рыба. У нее во чреве он кается и молится. «Ят бысть», — то есть схвачен был, — «но не удержан в персех китовых Иона». И вот, она его извергла из своего чрева.
В каноне Великой Субботы говорится: «Твой бо образ нося, Страдавшаго и погребению давшагося», то есть он Господа образ носил, в это время пророчествовал о будущей смерти Христа.
Книга Ионы пророка — удивительная книга. Для евреев было переворотом в сознании, что Бог переживает о судьбе ассирийцев. Бог не хочет гибели язычников и еврея посылает проповедовать им. В Новом Завете Петр, Павел, Андрей, Филипп, Варфоломей и другие от евреев тоже шли к язычникам, переживали о македонянах, о коринфянах, о жителях Испании, Рима, Понта, Азии, славян, скифов… Но раньше у евреев этого не было.
Иона ведет себя, собственно, как еврей. Он говорит: еще три дня — и Ниневия будет разрушена. Потом выходит и ждет, когда это случится. Но этого не происходит, потому что люди стали поститься, каяться, умолять Создателя, чтобы Он их пощадил. Господь их пощадил, а Иона оскорбился. И Господь говорит: «Как Я могу не жалеть этих людей? Ты жалеешь растение, которое выросло и засохло, хотя ты не трудился над ним. Как Я могу их не жалеть, когда там сто тысяч людей, не умеющих отличить правой руки от левой?»
При малом объеме книга Ионы — это великая история. Ее нужно знать в подробностях. Этой историей возвещается проповедь всемирного покаяния.
Господь глупости делать не согласен. Он если сделает, то сделает так, что будет хорошо человеку. Но так смиренно это сделает, что верующий обрадуется, а неверующий будет сомневаться. Он не подавляет чудесами, а оставляет неверующему возможность оставаться неверующим. Он не насилует душу. Он смиренно чудо творит, а фокусов делать не согласен.
Христос говорит, что не дастся знамения роду сему прелюбодейному и грешному, кроме знамения Ионы пророка. И в шестой песни Пасхального канона поется: «Снизшел еси в преисподняя земли и сокрушил еси вереи вечныя, содержащия связанныя, Христе, и тридневен, яко от кита Иона, воскресл еси от гроба».
Гроб проглотил Господа, как Иону проглотило живое существо. Ад и изображается часто, как некто живой и ненасытный. В притчах Соломона перечисляются те некоторые, которые никогда не говорят: «Довольно!» Это бесплодная утроба, сухая земля и преисподняя (см.: Притч. 30:16). Что сухая земля по отношению к воде, что бесплодная утроба по отношению к семени, что ад по отношению к душам, — они все ненасытимы, и пользы ни от тех, ни от этих нет, только одно страдание и истощение.
Ад, проглатывая души, смеется над ними, в особенности над царями, князьями, вельможами. У Исаии описывается, что ад приходит в трепет и движение, когда видит какого-нибудь великого, попадающего к нему. «А! Вот и ты пришел! — говорит ад. — Ты такой славный был, тебя все боялись, трепетали. Бровь твоя поднималась, и все падали наземь. А и ты пришел к нам! Ну, иди сюда! Черви будут тебе ложем, и черви будут накрывать тебя. Проходи!»
Ад смешлив, нагл, и он поглотил Господа. В огласительном пасхальном слове Иоанна Златоуста говорится, что он «прият тело, и Богу приразися» — взял тело и нашел в нем Бога, взял землю и встретил в ней небо. Обманулся ад. Господь показал Себя более хитрым: всехитрец Господь обманул ад именно благодаря адовой ненасытности. И он как бы на удочку попал, на наживку Господа. Ад проглотил Того, Кого не смог удержать. То есть он схватил человека, а нашел Бога, и Бог расторг ему чрево, и раскрылось чрево адово, и души вышли на свободу.
Это все, конечно, имеет связь с пророчеством Ионы, потому что Иона не словами, но жизнью о Христе проповедовал. И поэтому Христос говорил фарисеям, что прелюбодейному и лукавому роду знамения не дастся, кроме знамения Ионы пророка.
Вообще, следовало бы им перечитать эту книгу, да еще и не раз. И помолиться Богу, чтобы Он вразумил их: что же говорит им этот странный Учитель, что Он имеет в виду? Но, наверное, немногие сделали так, а может быть, никто.
Христос очень часто цитировал им Писание. Так, например, в ответ на упрек, почему Он ест немытыми руками или ест с мытарями и грешниками, — говорил: «Разве вы не слышали: милости хочу, а не жертвы» (см.: Мф. 9:11–13). Это Осия говорит. И нужно сразу бежать, перечитывать: а что же там дальше говорится? Но, видимо, они, ослепленные неприязнью, какой-то своей обидой, не были внимательны ко всему, Христом сказанному… к сожалению.
Так и пророчество Ионы мимо них прошло. Они-то что просили? Они просили огонь с неба свести — что-то такое феерическое, фокусническое, нечто такое, на что люди смотрят, раскрыв рот. Люди, они глупые, к сожалению, в том числе и мы с вами. И мы все время хотим глупостей.
А Господь глупости делать не согласен. Он если сделает, то сделает так, что будет хорошо человеку. Но так смиренно это сделает, что верующий обрадуется, а неверующий будет сомневаться. Он не подавляет чудесами, а оставляет неверующему возможность оставаться неверующим. Он не насилует душу. Он смиренно чудо творит, а фокусов делать не согласен.
Поэтому не давал Он никаких знамений этим, высовывающим языки свои, как псы несытые, хитрым людям, у которых были страшно злые души. И только знамение Ионы пророка. Нам нужно читать эту книгу обязательно и хорошо знать ее. Иона пророк да помолится о нас.