Люди с революционными убеждениями пошли бы, разумеется, налево, там и дорога прямее, и двигаться удобно — спуск. Но мы, пожалуй, налево не пойдём, нам туда ещё рано. Нет, Борис, если ты, конечно, считаешь, что уже пора… Ну, как хочешь.
Борис прав — нам туда всё-таки рановато. Ведь эта дорога ведёт не куда-нибудь, а в местный сумасшедший дом, в крымский филиал Канатчиковой дачи. Лучше повременим, хотя места, конечно, райские. Что ж, придётся делать правый уклон. А что магазин? Господь с тобой, что там делать? Перестройка. Гласность… Думаешь, сюда ещё демократия не проникла? Ну пошли, время ещё есть.
Да… Провинция… Мерзость запустения… Свежие перестроечные ветры в эти места точно не проникли. У нас бы дома такого не потерпели! Не потерпели бы в наших оазисах демократии, чтоб так, внаглую, валялись сигареты, а люди брали бы по одной пачке… Экая деревня! Что, и по десять пачек даёте? Ну так давайте!
…Ну, теперь точно не пропадём!
А конфеты «Каракум», по-моему, вообще разврат. Гнусный, застойный, махровый разврат! Ничего, в воскресенье туристы подъедут, наведут здесь демократию… Ну что, грабёж закончен? Тогда — труба зовёт. На Чуфутку!
Тропа ползёт сквозь низкорослый крымский лес. Повеяло свежестью, такой странной в этих местах да ещё в такое время года. Деревья постепенно становятся более рослыми, вершины начинают смыкаться над головой. Увы, это ненадолго, на Чуфутке хлебнём солнышка. Вволю хлебнём!.. Интересно, встретимся ли мы вообще с Чёрным Виктором? Обычно он пунктуален, но ведь добираться ему сюда пешком, через горы, да ещё с группой…
Тропа выводит на большую поляну. Эка мы высоко забрались! Ну-с, можно оглядеться..Та-а-ак, внизу, Борис, аккурат то заведение, куда мы не попали. Солидная контора! Теперь смотрим правее. Ещё правее… Видно, конечно, плохо, но вот то, жёлтое, за деревьями, если не ошибаюсь, и есть вершина Чуфутки. Далековато ещё…
А теперь можем оглянуться.
…Громадная скала закрывает полнеба — отвесная, серая, насквозь пробитая какими-то ходами, лестницами, чёрными провалами окон. И, разумеется, покрытая надписями: «Здесь был Вася»… Развалины часовни, остатки огромного креста… Всё, что осталось от Успенского монастыря. Известная была обитель — единственная в Крыму при Гиреях. Ага, а вот и надпись для таких, как мы. Почитаем.
Так… Построен… Жили… Русский посол жил. Библиотека, стало быть, уникальная. Экий очаг мракобесия! Зато финал оптимистичен: в двадцать первом году… отряды красноармейцев… покончили… Хэппи энд! Красноармейцы покончили с монахами, их потомки — с монастырём. Можем туда не подниматься, Борис, там уже революционный порядок.
Теперь идём вдоль скалы, но буквально через двадцать шагов натыкаемся на столь частую и столь привычную для Тавриды — и не только для неё — картину. Белый мрамор, чёрный мрамор, расколотые вдребезги кресты, буквицы-муравьи, цепляющиеся за неровные осколки… Нет, Борис, не монахи, от монастырского кладбища и такого не осталось. Так что это не монахи-мракобесы, это реакционное царское офицерство. Здесь в Крымскую был госпиталь, сам Пирогов заезжал…
Ну, тут тоже — революционный порядок.
…Вдребезги — чёрные каменные плиты, вдребезги кресты с забытыми именами, вдребезги блеск золотых эполет, вдребезги блеск давней славы. Хамы мстят — за поротые задницы, за битые морды, за барскую ласку. Людям, мертвецам, именам, могилам, камням, земле, миру…
Тропа вновь ныряет в увитый лианами коридор. Вверх, вниз, снова вверх… Ну, уже скоро! Ага, вот на этой поляне есть вода, самое время набрать фляги. Воды мы не встретим ещё долго, даже слишком долго..
Подъём становится круче. Запахло жарой, кроны над головами размыкаются. Всё… Пришли!
Амазония кончилась. Гигантский голый склон, усыпанный грязно-серыми валунами, уходит к самому зениту. По вершине гребня протянулись руины стен, кажущиеся снизу кучей мелкой гальки… Белое, лютое крымское солнце. Ни ветерка…
Чуфут-Кале.
Рай позади, это уже горы. Рюкзаки сразу становятся тяжелее, щебёнка на склоне колет ноги даже сквозь кроссовки…
Хорошо, конечно, назначить встречу у входа на Чуфутку! Точнее, справа от входа. Удобно, не промахнёшься. Но критерий истины, как утверждают поклонники этого бородатого, — практика. А на практике устроить даже временный лагерь под этим солнцем, да ещё на склоне градусов в шестьдесят… Ну-с, Борис, какие есть предложения?
А какие, интересно, тут могут быть предложения? Склон пуст, только где-то на полдороге притаилась груда валунов, чуть прикрытая хилой маслиной — или оливой, кто их разберёт. Ну, Борис, ежели ты так хочешь, пусть это будет смоковница. Греческая, само собой. Ну что, туда?
Тенёк, конечно, мизерный, но делать нечего. Благо одеяло с собой, стелим… Сколько там на наших кремлёвских? Так, без десяти полдень. Мы, во всяком случae, не опоздали.
Лежать жёстко. Но ежели присесть на рюкзак, то вполне терпимо. Что ж, осмотримся. Вид отсюда — хоть куда: все проходы к воротам просматриваются идеально, хоть пулемёты ставь…
Итак, к вершине можно подойти по двум тропам. Одна — по которой мы пришли. Другая — вдоль горы. Ладно, будем поглядывать…
…Солнце — белое, беспощадное, безумное, безудержное. Солнце в глазах, солнце на серых камнях, над воротом рубашки, у самого сердца. Белый свет, белый огонь, белый океан…
Рабочая тетрадь. с. 21-22.
…не выдерживает ни малейшей критики. Прежде всего смущает само место, где находится Подземный храм. Он построен в наиболее аристократической части города, где жила херсонесская знать. Такое его расположение возможно только в случае наличия влиятельного покровителя из числа тайных христиан, который мог обеспечить строительство и охрану святыни. Однако эта версия не может решить все проблемы. В позднеантичное время вход в храм располагался во дворе крупного здания, которое, по мнению некоторых специалистов, было не жилым, а общественным сооружением некультового характера. Наземная часть храма, вход и трапециевидная шахта, прорубленная в скале, находились в центре двора. Если сама шахта была скрыта заподлицо каменными плитами, то следов маскировки входной лестницы не сохранилось. Итак, спуск в это сооружение был заметён любому, кто входил во двор. Если учесть, что богослужения сопровождались песнопениями, то тайна нелегального святилища была бы открыта очень быстро. В Херсонесе секреты, как известно, хранились плохо. Это в полной мере относится к истории первых христианских общин, о чём свидетельствует такой памятник, как «Жития епископов херсонесских». Христианскую общину преследовали постоянно и успешно, её первые руководители, как правило, погибали от рук врагов. Постройка и длительное существование Подземного храма в этих условиях были бы поистине чудом. Между тем «Житие» ни разу не упоминает, что община имела постоянный храм в самом городе. Его постройка вдобавок потребовала бы таких средств, которыми христиане наверняка не располагали, и вызывала бы неизбежное любопытство соседей, что сразу способствовало бы раскрытию тайны…
Вверх по склону ползут всё новые и новые стайки туристов, исчезая за проёмом ворот. Скучновато… А ещё скучнее будет, если мы так и не дождёмся Виктора. Ладно, Борис, ты как хочешь, а я попытаюсь последовать примеру йогов. Ежели лечь на бок, да ещё кроссовки под голову…
…Сгорим, испепелимся, исчезнем чёрным пеплом, сизым дымом, белым облаком, серым пятном на камнях. Ой, жарко!..
Рабочая тетрадь. с. 22.
…Следует отбросить предположение о том, что христиане, не имея храма, могли собираться в старой рыбозасолочной цистерне, на месте которой позже и было сооружено подземное святилище. Худшую конспирацию придумать трудно. Собираться в центре города, в аристократическом квартале, да ещё под открытым небом, где каждое громкое слово (не говоря уже о пении) слышно соседям, было бы, мягко говоря, самоубийством. Если христиане действительно имели неизвестного, но могущественного покровителя, то куда проще было предоставить в распоряжение общины надёжный подвал или домик на окраине. Сами же гонимые последователи Христа едва ли рискнули бы собираться в подобных условиях.
Единственный фрагмент «Жития», который может быть отнесён к гипотетической «цистерне», — это сообщение о том, что одного из епископов (святого Василuя) нашли в небольшой «пещерке» («…начаша искати пятого епископа и обретеше и в пещерке…» — см. выше). Из текста ясно, что указанная «пещерка» была связана с каким-то языческим культом (Афина, Артемида, Херсонесская Дева, богиня Херсонас), поскольку именовалась Парфенон. Епископ, которому грозила смерть, мог прятаться в ней, поскольку такие святилища предоставляли убежище гонимым («Деяния апостолов», случай с апостолом Павлом, который прятался от разгневанных иудеев в храме). Из источника невозможно понять, находилась ли «пещерка» за городом или всё-таки в городе. Если допустить второй вариант, то чисто теоретически это могло быть место, где позже возник Подземный храм. Однако в «Житии» сказано лишь, что епископ там находился в описываемый автором конкретный день. Ни о службе (или собрании христиан) в предполагаемом тайном храме, ни о гибели будущего святого на этом месте сведений в «Житии» нет. Святой Василий погиб «идеже христиане столп имуще горе животворный крест поставиша», после того как его приволокли туда из упомянутой «пещерки». И кроме того, «пещерка» — всё-таки не цистерна…
От наших рубашек вот-вот пойдёт дым. Тень уползла, теперь она на склоне, где не только лежать, но и сидеть опасно. Ладно, как-нибудь примостимся. Перекурить, что ли?
…Первым их замечает Борис. Недаром в армии он был артиллеристом! Несколько фигур медленно ползут вдоль склона прямо к нам, медленно ползут, не торопятся. Вещичек набрали — под самую завязку…
Они? Нет, пока никого не узнаю, ведь я знаком только c Виктором. Но на всякий случай — подъём!.. Гости приближаются, теперь уже можно их хорошо рассмотреть. Два мужика постарше, молодой хиляк, пуxлый юноша, чернявый такой… Две худющие